Пятно

«Ты, черт возьми, сумасшедший» — вновь шепчет его Ангел, и Акутагава отчего-то не может найти логики в его словах. Руки испачканы в красках, в тёмных волосах запуталась кисть. Вид растерянный и немного… Жалкий — именно так думает Дазай, когда оказывается в чужой художественной студии. Стойкий запах масла бьёт в нос, под ногами шуршит газета, которой устлан пол, но весь беспорядок меркнет, отходит на второй план и просто теряется на фоне владельца этого помещения. Рюноске сидит на коленях, держит в тощих руках кисть и смотрит на Осаму слишком пустым взглядом. Слишком пустым, даже для такого, как он. Дазай осторожно ставит пакет с продуктами на пол и медленно подходит к юноше, невольно пытаясь оценить его состояние. — Сколько? — наконец интересуется он достаточно будничным тоном. Осаму обеспокоен здоровьем ученика, но собственная гордость глушит крупицы тревоги в вопросе. Акутагава молчит около двух секунд, затем заторможено переводит взгляд на огромный холст перед собой и, трогая кончиками пальцев ещё не застывшую краску, тепло улыбается. — Трое суток, — его голос кажется чересчур довольным. Хриплые нотки, вызванные сильным недосыпом и усталостью, хоть и звучат чертовски мелодично, но заставляют Осаму в отвращении сморщить нос. Акутагава между тем продолжает: — Злишься? — Ненавижу, — короткий и четкий ответ не заставляет себя долго ждать. Дазай лениво ухмыляется и подходит ближе. Трое суток с погрешностью в пару часов — именно столько Рюноске убил на этот гребаный холст, лишая себя сна и прочих радостей жизни. Уж поверьте, теперь сон для него и правда та еще радость. Осаму вышел на работе необыкновенно привлекательным, этого даже сам Дазай — опытный художник и, по совместительству, учитель Рюноскэ — не станет отрицать: худые руки перетянуты бинтами, цвет кожи подобран максимально близкий к реальному — он такой же холодный и бледный, а вот карие глаза, напротив, больше напоминают горячий шоколад. Взгляд живой и в какой-то степени сказочный. Весьма противоречиво, но именно такого, наполненного добротой и радостью, взгляда Акутагава никогда не видел у своего семпая. И не увидит. — Тебе нравится? — в голосе нет уже ни надежды, ни заинтересованности. Рюноске знает ответ своего Ангела и ждёт нового оскорбления с порцией критики. Не удивительно, но он получает их незамедлительно. — Очередная безвкусица, о чем ты вообще? — цокает Осаму, резко отдергивая юношу подальше от картины. Измотанный Акутагава не находит в себе сил сопротивляться и беспрекословно поддается порыву наставника, неуклюже пытаясь подняться на ноги. — Сколько раз я должен повторить тебе, чтобы ты наконец прекратил использовать эти отвратительные оттенки и… — мужчина говорит о чем-то ещё, отчитывает ученика за допущенные ошибки, а Акутагава просто хочет спать. Вновь не получилось. Конечно, ведь для Дазая этот портрет не больше, чем просто грязь на холсте. Бесформенное пятно, на которое его ученик потратил несколько дней своей жизни, трепетно выводя тонкой кистью каждую ресницу. Это совсем не повод унывать. Новая картина станет отличным пополнением коллекции; Рюноске не помнит, какая она по счету. Он давно перестал их считать — картин слишком много. И ко всем им его Ангел равнодушен. Как давно Рюноске горит этой идеей? Она сжигает его дотла и медленно убивает, но он продолжает попытки. Он должен создать совершенство. То самое, которое наконец удовлетворит Дазая. — Разбери лучше пакет, я принес тебе продуктов. Опять ведь из студии сутками не вылезаешь… Как ты только до сих пор от голода не умер, — Осаму все причитает и причитает. Но сейчас Акутагава все также хочет спать. И навряд ли в этот раз юный художник сможет отказать этому желанию…