вчера вы дали мне по дружбе сегодня дал по дружбе я одно меня теперь смущает нас могут геями назвать
Семнадцатого июля, после триумфального проезда по столице на автобусе, сборная футбольных героев Хорватии была гостями на загородной вилле Колинды Грабар-Китарович. Огненные сидели за огромным праздничным столом в гостиной, переходя от первого блюда ко второму и от чёрт знает какого по счёту тоста к следующему. По правую руку от госпожи президента восседал Златко и с сияющей улыбкой тихо говорил ей что-то. Дарио Срна, приглашённый вместе с ещё несколькими почётными ветеранами, поднялся с бокалом в руке, поправляя галстук (уже съехавший набекрень): — Тост за капитана, который смог совершить то, чего не смог я! И за вдохновителя команды, вице-капитана, который научился забивать решающий пенальти, не приходя в сознание! За Луку и Ракету! Лука под одобрительные вопли отсалютовал сидевшему рядом Ивану и пригубил вина, на сей раз белого пошипа. В крови становилось всё горячее, да ещё колено ненаглядного вице-капитана слишком уж часто для случайностей задевало об его собственное. Иван подмигнул: — Если ты надумаешь влезть на стол, я подстрахую. А то знаю я, что с тобой случается по пьяни… — Сам на стол лезь, я полюбуюсь, — хохотнул Лука. — Ну почему, стоило мне один раз повалять дурака с Икером по случаю победы в Лиге чемпионов, как все с тех пор ждут, что я одурею с грамма алкоголя? Очевидно, он сказал это громче, чем собирался, потому что сидящий напротив Младен Петрич вытянул к ним шею и заявил: — Знаешь анекдот? Старый конунг, король викингов, стоит на скале фьорда и говорит сам себе: «Я, конунг Олаф, построил два прекрасных города. Но никто не называет меня Олаф-Градостроитель! Я, конунг Олаф, имею под своим начальством пять тысяч воинов! Но никто не называет меня Олаф-военачальник! Я, конунг Олаф, завоевал все земли от Британии до Греции, но никто не называет меня Олаф-завоеватель! Но стоило мне один раз трахнуть козу…» Грянул хохот. Не расслышавшие переспрашивали у соседей и ржали второй волной, от которой звенела хрустальная люстра. Колинда белозубо смеялась, даже не пытаясь сохранять маску солидной главы государства. Сегодня был вечер, когда позволено всё. Лука перехватил очередной нечитаемый взгляд Младена, брошенный на Ивана. Неизменно выбритая голова подчёркивала точёные черты и яркие глаза… отглаженный чёрный костюм даже не помялся, не то что у многих празднующих, которые уже начали распевать песни, качаясь в обнимку. Бывший товарищ по сборной добродушно и в то же время изучающе глядел через стол то на Ивана, то на них обоих, потирая висок. Один из тех, кто бывает пламенным сердцем команды, всеобщим братом, Младен словно и не расставался со сборной все эти пять лет, часто приезжая потусоваться с ними. «Бывших Огненных не бывает»… Что могло скрываться за его спокойствием? Лука знал, что Младену принадлежала та часть прошлого Ивана, куда ему самому не было доступа. Знал, что этих двоих связывала не только дружба, Ивану тогда ещё и восемнадцати не стукнуло… Но тот был честен с Лукой, когда много лет назад любил и его, и Младена, и так же честно в итоге назначил одного Луку капитаном своего сердца. Младен с Иваном остались такими же добрыми друзьями, как начинали. — …на брудершафт? Приём, Загреб вызывает Модрича! — воскликнул Иван, поднимая бокал. Лука крепко переплёл с ним руки в локтях, и, наслаждаясь вкусом старого вина, не удержался от того, чтобы не бросить многозначительный взгляд на загадочное лицо бывшего соперника. А затем насладиться вкусом губ Ивана в почти невинном, по всем правилам, поцелуе. — Лука, если ты и дальше будешь так кипеть на медленном огне, я до гостиницы не дотерплю, — дыхание Ивана обжигало ухо, а рука поползла под ремень модричевских брюк. Этот вечер требовал… лучшего завершения, нежели простая пьянка. — Эх… гулять так гулять. Как полагается у шпионов, уходим с небольшим перерывом, — решился Лука и громко сказал: — Извините, я отлучусь ненадолго.***
Голова разболелась так, что хоть на стену лезь. Младен сунул в рот таблетку, запил водой, вышел из гостиной, постоял пару минут, раздумывая, где бы отдохнуть, потом побрёл вверх по лестнице в поисках тихого уголка для подвыпивших гостей. Добравшись до второго этажа, остановился, прислушиваясь. Откуда-то донёсся едва различимый смех, вроде бы из-за приоткрытой, третьей по счёту, двери. Как назло, первые две двери — он честно надавил на каждую ручку — оказались заперты. Он неслышно ругнулся и собрался пройти в конец коридора, но какой-то чёрт дёрнул его заглянуть в дверной проём. И он застыл на месте как вкопанный. — Я не коза… — И не один раз… Заниматься сексом в рабочем кабинете на президентской даче — такую наглость могли позволить себе лишь (вот он, бонус капитанства!) двое, те, кто выиграл для их маленькой страны серебро мундиаля. В окно бил яркий свет фонаря и освещал сидевшего на чёрном, зеркально отполированном столе Ивана. Расстёгнутая белоснежная рубашка сползла с плеч и повисла на локтях, открывая взгляду светлую кожу, галстук был отброшен за спину, острый кадык ходил ходуном, растрёпанная чёлка торчала во все стороны. На полу валялись, сброшенные за ненадобностью, брюки и пиджак. Иван с закрытыми глазами цеплялся за край стола, рвано стонал, принимая ласки сверкавшего полуголой задницей Модрича, подавался вперед в немой мольбе взять его. Глядя, как тонкие губы Ивана податливо открываются, впуская пальцы Луки, обхватывают их, легонько посасывая, как Лука прикусывает выступающие ключицы, и тут же, извиняясь, зализывает их языком, вызывая всхлип, как его руки властно, по-хозяйски, оглаживают нетерпеливо дрожащее тело, Младен ощутил, что внутри набухает нечто болезненно обжигающее, а остатки мигрени вытесняются выбросом адреналина. Эти движения завораживали, создавая иллюзию отлаженного механизма. Ему стало жарко. Ведь и он когда-то слушал эти судорожные вздохи, ловил запёкшимися губами тяжёлое прерывистое дыхание. Когда-то, давным-давно… Младен прикрыл глаза на мгновение, а открыв, замер: Лука мрачно смотрел на него с кривой улыбкой: — За каким хреном ты сюда припёрся? В хрипловатом голосе не было ни капли смущения или стыда. Зато отчётливо слышалась угроза. Любой другой, стоя со спущенными штанами и решивший грозить Младену, вызвал бы усмешку. Любой, но не Лука. И правильнее было бы вежливо извиниться и уйти. Однако выпитое вино давало о себе знать и упрямо толкало на необдуманные поступки. Младен поморгал, пытаясь избавиться от навязчивой мысли. Разумеется, он ни на что не надеялся. И прекрасно понимал, что дразнить Модрича — всё равно, что дёргать тигра за усы. Лука вряд ли захочет с кем-то делить своего любовника. Тем более, с ним. Но ничего не мог с собой поделать. Какое-то шальное веселье овладело Младеном. — Закрываться надо, молодые люди! — он плотно притворил дверь, лениво напоказ зевнул, сунул руки в карманы и неторопливо подошёл ближе. Вблизи оказалось ещё интереснее. Взгляд сначала упёрся в исхудалое после мундиаля злое лицо, в родинку на носу с горбинкой, и не впервые ворвалась мысль: «И что он в нём нашёл?» Потом Младен перевёл глаза на зажатый в кулаке Луки член Ивана — большой палец неспешно поглаживал головку, едва касаясь, дразня — и с трудом проглотил тягучую слюну. Это было слишком неправильно, слишком откровенно. И, чёрт возьми, это было возбуждающе! Иван надсадно выдохнул, притянул Луку за талию к себе, шепнул что-то на ухо, пройдясь языком по мочке. Тот с немым изумлением покачал головой, исподлобья стрельнул глазами в Младена и расхохотался. — Присоединяйся к нам с капитаном, — вдруг сказал Иван. — Ч-что? — бездумно переспросил Младен, делая глубокий вдох. — Ты прекрасно понял, — огрызнулся Лука, но Иван нежно огладил его скулу, и он терпеливо повторил: — Присоединишься? Вот же мелкая зараза! Младен иронично поднял бровь и фыркнул, обращаясь к Ивану: — Это, братко, он тебе капитан, а не мне. В ответ Иван безмятежно рассмеялся, и воздух в комнате внезапно потяжелел и застрял в горле удушливым комом. Младен поневоле прилип взглядом к припухшим губам. Дышать становилось нечем. Захотелось до дрожи в коленях. Безоговорочно и абсолютно. Не откликнуться на предложение показалось решительно невозможным. Он шумно сглотнул, борясь с желанием: — Охуеть, что происходит? Интересно, в честь чего это вы решили осчастливить меня, моногамные вы наши? Некоторое время Модрич хмурился, оглядывая его с макушки до пяток, но потом на сердито поджатых губах заиграла хищная улыбка: — Будем считать, что тебе сегодня выпал джек-пот, фокусник. Младен взглянул на Ивана, и тот, тоже улыбнувшись, пожал плечами: — Ну, такой праздник бывает раз в жизни. Если что, я сейчас про медали. Всё ещё не веря в происходящее, Младен шагнул вперёд, неуверенно — его руки дрожали — погладил небритую щёку Ивана. Странно, прошло столько лет, но память, как выяснилось, не только бережно сохранила в уголках души обрывки воспоминаний о том, как он когда-то целовал, раздевал, трогал Ивана, занимался с ним любовью, но и всколыхнула (и горло на миг сжало судорогой) отголоски давних чувств. — Сдаётся мне, завтра, когда вы протрезвеете, вам будет стыдно… Нам. — Вот и подумаем об этом завтра, а пока… это твой фонарик или ты так рад меня видеть? — Иван с готовностью приоткрыл губы, поймал его пальцы и легко поцеловал, прежде чем втянуть их в рот. Не в силах сдержаться, Младен наклонился, ткнулся носом в слегка вспотевшую шею, с жадностью вдохнул полузабытый запах, тихо протянул: — Иванко… Всё происходящее казалось сном, порождением необузданной фантазии. Младен нехотя оторвался от Ивана и взглянул на Модрича. Он ожидал увидеть неприязнь, злость, возможно, даже ненависть. Однако круглые совиные глаза с непонятным интересом изучали его лицо. Потом Лука хмыкнул, но ничего не сказал, продолжая надрачивать иванов член, который вовсю уже сочился, пачкая пальцы смазкой. Подрагивающий от нетерпения Иван, один вид которого сводил с ума, требовательно подался к Луке за поцелуем. Тот жадно и голодно ответил. Младен, обмирая, скользнул ладонями Ивану под рубашку, очертил линию позвоночника сквозь тонкую ткань. Стянул рубашку и небрежно отшвырнул — она расплылась белым пятном по полу — резко притянул его к себе, вынудив разорвать объятия, поцеловал в затылок (интересно, Иван по-прежнему тащится от такого?). Брюки нещадно давили на член, но и выпустить Ивана из объятий было выше его сил. Сердце зашлось горькой нежностью. Он погладил рукой по плечам, заново вспоминая теплоту и гладкость кожи, затем лаская скулу, легонько повернул его голову к себе и осторожно поцеловал. О, боги, как же он скучал по этим губам! Иван с жаром отозвался, прижимаясь к нему всем телом. Лука метнул на них странный взгляд, нажал Ивану ладонью на обнажённую грудь, вынуждая откинуться назад, и тем самым вызвать у Младена недовольный вздох. Холодная поверхность стола заставила Ивана витиевато выругаться. — Тише, тише, мой родной, — Лука прошёлся торопливыми поцелуями по внутренней стороне его бедра. — Ты ведь не хочешь, чтобы на твою брань сбежалась вся команда? — Можно подумать, они удивятся, — бормотнул сквозь зубы Иван и запрокинул голову, рассматривая Младена: — Или да? Бля-я-ядь! — его вдруг выгнуло дугой, он закусил губу: шустрый язык Луки коснулся головки, слизывая вязкие капли, и, обведя вокруг каждую венку, облизывая как леденец, спустился ниже. — Если только госпожа Колинда, — длинно выдохнул Младен, глядя в расширенные зрачки Модрича. Лука вобрал в рот, позволяя Ивану толкнуться до горла. От вида растрёпанного капитана хорватской сборной с членом во рту, с текущей по подбородку слюной, затуманенными глазами у Младена чуть не снесло крышу. Кровь бросилась в лицо, а рука сама потянулась к пряжке ремня. Выразительный взгляд тут же упёрся ему в ширинку. — Давно пора! — Иван поймал этот взгляд, влажно облизал губы, и Младен невольно улыбнулся. Ох уж это их легендарное взаимопонимание не то что с полуслова, а полувзгляда. Младен торопясь, но аккуратно, снял одежду, шов к шву, повесил на стул брюки, разгладил рукава рубашки под весёлое «Ты, как всегда, педант» Ивана. Когда он обернулся, то от открывшейся взгляду картины чуть не спустил позорно в трусы: Лука опустился между ног Ивана, согнув их в коленях, и, с силой сжимая крепкие ягодицы, раздвинул их, широко лизнул тёмно-розовое отверстие, посасывая, втиснулся кончиком языка внутрь, заставив партнера буквально взвыть и поддать бёдрами. Непристойные грязные ласки были чувственными, опьяняющими. Огненная волна обожгла кожу, по спине снизу доверху будто бы пробежал электрический разряд. — Господи! С ума сойти, — буркнул Младен, кое-как выпутался из трусов, стреноживших его щиколотки, пнул их под стул, и, выпадая из реальности, обошёл парней так, чтобы лучше видеть. Находиться в стороне стало невмоготу. — Не поминай имя господа всуе, — не сразу отозвался Иван: Лука развёл ему ноги сильнее, открывая лучший доступ, и мазнул по Младену взглядом. Сердце застучало где-то в горле от понимания, что Лука делится с ним самым сокровенным. Заворожённый, не смея оторвать глаз, Младен следил за тем, как тот ввёл, обильно смочив слюной, один палец, затем второй, как умелые пальцы на манер ножниц нежно, мягко массируя изнутри, ловко растянули влажную припухшую дырку, как податливо раскрылись мышцы навстречу ласкающим движениям. Иван был прекрасен как падший ангел в падающем из окна свете. Взлохмаченный, расхристанный, с болезненно ярким румянцем, покрытый испариной, что-то сбивчиво шептал, бессильно царапая дерево, стараясь не закричать во весь голос, насадиться глубже, словно голодная шлюха, глядел сквозь них невидящим взглядом. Пальцы белели от напряжения, зазывно алели искусанные губы, лёгкие со свистом вбирали воздух. — Fick deine Mutter! — непроизвольно вырвалось у Младена. Захотелось его коснуться. Да что там коснуться! Хотелось сорваться, подтянуть ближе, накрыть телом, взять всего, прямо сейчас, засадить по самые яйца, выебать до потери пульса. Частично восполнить давнюю потерю, получить хоть толику компенсации. Какое блядское помутнение рассудка, настоящее блядское помешательство… Блядские капитаны! — Младен, ты всё так же… переходишь на немецкий, когда перестаёшь соображать? Лука, пошло причмокнув, выпустил член изо рта: — Чего он хочет? — Хочет поиметь мою маму, — сипло хихикнул в ответ Иван. — Но, похоже, он врёт… Раскрытый, полностью готовый, он по-кошачьи потянулся, ещё шире разводя ноги и буравя его насмешливым взором. Перед глазами всё поплыло. Иван выглядел так развратно, что Младен не удержался и прохрипел умоляюще: — Тебя, я хочу поиметь тебя. Но наткнувшись на сузившийся тёмный взгляд Модрича, усилием воли подавил в себе нетерпение. Любовники переглянулись, а потом Иван потянулся к Луке, так и не снявшему с себя костюм, и нащупал в его кармане серебристый пакетик: — Держи. Из горла вырвался рваный выдох. Младена в очередной раз тряхнуло. Он протянул руку, раскатал резинку и на подгибающихся ногах подошёл к столу, неторопливо провёл рукой по гладко выбритому паху Ивана, вызвав у того смешок. Словно невзначай, дотронулся до его члена, такого твердого… реального, с потемневшей от прилива крови головкой. Действительность затмевала все самые дикие фантазии, но сознание по-прежнему отказывалось это воспринимать. Модрич, расстегнув рубашку, заложил руки за спину и, покачиваясь с пятки на носок, разглядывал обнажённого Ивана. Младен машинально подивился тому, что Лука снова умудрился оставаться хозяином положения: под распахнутыми полами пиджака и рубашки было видно, насколько он возбуждён, но всё ещё выглядел совершенно спокойным, и лишь лихорадочный блеск глаз и крепко сжатые губы говорили о том, что творилось в его душе. — Ты и впрямь готов смотреть на то, как он будет трахаться со мной? Услышав вопрос, Модрич поднял глаза, и Младен напрягся: Лука громко вздохнул, сжимая манжету рубашки, потом извлёк из кармана небольшой тюбик и вызывающе посмотрел на него: — А ты? Их взгляды скрестились, как острые клинки. — Простите, мальчики, что я вам мешаю, но кто-нибудь из вас выебет меня в этот праздничный день? — нарочито тоненьким голоском жеманно поинтересовался Иван. Лука неожиданно рассмеялся сухим каркающим смехом, сунул в руку Младена смазку: — Ты первый. Затем собственнически запустил руку в волосы Ивана, провёл губами по бешено бьющейся жилке на виске, присосался к шее, словно ставя метку. Ладони огладили грудь, ногти царапнули маленькие горошины сосков. — Поцелуй меня… — Иван, зажмурившись, мелко дрожа, вжался в Луку, слепо тычась в губы, сорвался на хриплый скулёж. Рука его поползла к члену. Лука рыкнул, перехватил её, грубо оттянул зубами нижнюю губу, а затем впился в приоткрытый рот, властно утверждая свои права. Смотреть на то, как Лука целует Ивана, было… больно. Младен не выдержал, зажмурился. Похуй! Похуй на всё и вся… Подхватить Ивана под коленки, скользнуть щедро покрытыми смазкой пальцами между ягодиц, торопливо вынуть их, вцепиться в бёдра, пригвоздить, удержать, ахнуть от восторга, дурея от ощущений, воткнуться в желанную глубину изнывающим членом, проехаться по сплетению нервов внутри, вбиваться, чувствовать, как по спине ползут капельки пота, как сжимаются тугие стенки ануса, слышать, как скребётся по столу и гортанно, протяжно стонет под ним Иван… Толчок за толчком, ещё, ещё раз… Да! Да! Туго, горячо, охуенно-о-о… Блять, как же охуенно-о-о-о… Младен, сбиваясь с ритма, судорожно дёрнулся с беззвучным криком. Гулкий звон в ушах на мгновение заглушил все остальные звуки. Тело превратилось в вату, лёгкую и невесомую… — Нет! Он с трудом распахнул мутные глаза и сфокусировался на обнимающем Ивана тёмном силуэте перед собой. — Не смей трогать себя. Ты кончишь подо мной, — прошипел Модрич, пережал член Ивана у основания, заставляя его захлебнуться криком и удержаться на самой грани оргазма. Иван, тихо всхлипывая, пожирал осоловевшим взглядом раскрасневшееся лицо своего капитана. С лица Луки наконец-то слетела маска невозмутимости, разом сделав его юным и беззащитным. Младен стянул презерватив, выровнял дыхание, и перевёл взгляд на Ивана, в серо-зелёных глазах которого плескалось раскаяние. Мальчишки… Сейчас они ничем не походили на тех непобедимых героев из газетных хроник, которые влюбили в себя всю страну, но странным образом напомнили о событиях десятилетней давности. — Лука, послушай, я ни на что не претендую, — Младен тронул чуть колючий подбородок, поднял его лицо, и неожиданно для самого себя заключил Модрича в успокаивающие объятия. Губы сердечком были так близко, что, не успев сообразить, что же он делает, он наклонился и нерешительно коснулся их. Ещё пару часов назад всё это показалось бы ему неестественным. Но губы были такими мягкими, что тело его напряглось, вновь охваченное похотью. — Здешняя мебель не приспособлена для оргий, — Иван на столе изогнулся всем телом так, что хрустнул спиной: — Но я всё ещё хочу… — член его торчал колом, почти касаясь плоского живота, и на головке поблёскивали прозрачные капли. — Кого? — Лука выпутался из объятий Младена, обхватил руками Ивана, несколько мгновений всматриваясь в глаза. Пальцы дрогнули, выдавая настроение, но Младен понял: что бы Лука ни увидел, это его успокоило. Что подтвердил и Иван, потянувшись к нему и стукнувшись зубами в глубоком поцелуе. Нехотя разорвав поцелуй, Лука вытащил второй презерватив. Однако Иван чуть отстранился, убирая с его лба прядку, молча помотал головой и придержал руку, заставив его с шипением втянуть воздух, а Младена — криво усмехнуться. Вон оно что! Стопроцентное доверие. И, кажется, Модрича завело это — побывать без резинки в любовнике, там, где только что… Младен отвёл глаза, разглядывая фонарь за окном. Ладно, хватит, пора вернуться к остальным. Да и этим двоим вряд ли теперь нужны зрители, чтобы ебаться долго и счастливо. Он не любил чувствовать себя третьим лишним, и немного пожалел, что не может уехать отсюда сразу. Низкий горловой вскрик привлёк его внимание. Младен обернулся на Луку и облизнул губы. «Нет, не уйду. Не смогу», — обречённо подумал он, не в силах игнорировать предательскую волну возбуждения. Модрич с растрёпанными волосами, со стекающими по вискам капельками пота, стал похож на оголодавшего зверя, наконец-то поймавшего добычу. Хотя, увидев, как Иван развязал свой болтавшийся на шее галстук, медленно пропустил чёрную шёлковую ленту сквозь длинные пальцы и накинул её на шею Луке, а потом, намотав на кулак, потянул на себя, вырывая рваный хрип, Младен засомневался в том, кто из них чей трофей. Лука охнул, прижал Ивана за плечи, вклинился меж стиснутых бедёр. Младен задышал сквозь зубы, ощущая, что член напрягся ещё больше. Казалось, Лука никак не мог насытиться, то впиваясь в зацелованные губы, то проходясь сумбурными поцелуями по лицу, трогая, лаская всё, до чего мог дотянуться, заставляя Ивана трепетать от предвкушения. В глазах его полыхало пламя. Иван, позволяя делать с собой всё, отвечал Луке с не меньшей искренностью: оглаживал сведённые напряжением лопатки, языком прослеживал путь от ключиц до мочки уха. Порывисто, влажно, с нескрываемым нетерпением. Двое, снова ставшие единым целым, знающие всё друг про друга… Внизу живота всё скрутилось тугим узлом. Сил сдерживать себя больше не было. Сил, чтобы не кончить тут же, тоже. Младену стало как-то похуй на все правила приличия. Он плюнул на ладонь, растёр слюну, царапнул нежную кожицу на головке, по всей длине двинул рукой снизу вверх. Держать глаза открытыми оказалось невозможно… — Младен… — Мла-а-аден… — произнесённое второй раз с томной интонацией имя заставило его разлепить глаза. — Заскучал? — Иди к нам… Иван и Лука — один, всё ещё сидя на столе, а второй — устроившись между его разведённых ног, как по команде, обернулись к нему, разматывая узы галстука со своих шей. Иван выпрямился, одной рукой потёр спину. Лука прижал его к себе, быстро прошёлся ладонями от плеч к пояснице, надавил на позвонки, и Иван прогнулся, сначала довольно заурчал, а потом, отпихнув его, перекатился на бок и подтянул ноги к животу. Взгляд Младена прикипел к покрасневшему припухшему отверстию. «Hündin!» Голова пошла кругом. Чёртов стояк мешал думать, и он, мельком взглянув на носатое сумрачное лицо, облокотился на стол, ткнулся членом в ложбинку иванова позвоночника. Лука шлёпнул Ивана по ягодице, вызвав у того короткий стон, дотянулся до тюбика со смазкой. Член дрогнул, и Младен, кажется, перестал дышать, неотрывно глядя на то, как влажные пальцы настойчиво надавили на вход. Весь его мир снова сузился до размеров чёрного зеркала, на котором, нетерпеливо елозя бёдрами, возбуждённо хныкал Иван, то жмурясь и откидывая голову в поисках воздуха, то вжимаясь в него вспотевшей спиной. — Не стой столбом, — Лука вскинул на Младена потемневшие глаза, глянул в упор и издевательски оскалился, — моего Ивана можно даже потрогать, пока я буду его ебать. Он диктовал свои условия и явно наслаждался этим. — Du Hurensohn! — с чувством процедил Младен. Ему до одури захотелось выбить из Модрича эту самоуверенность. — Разрешаешь, значит? «Отлично, я его потрогаю…» Он взлохматил мокрые от пота волосы Ивана, сжал высветленную чёлку в кулаке, решительным движением притягивая голову ещё ближе к себе. — У тебя одни кости и мышцы остались, — шепнул Младен, ведя по рёбрам. — Больше шансов… что не придётся платить за сломанный стол… Сердце неистово колотилось. Младен склонился ниже, надавил на подбородок, вынуждая приоткрыть рот, накрыл губы Ивана своими, сминая их в грубоватом поцелуе. С трудом оторвавшись от губ, влажной дорожкой очертил ушную раковину (Иван невольно охнул, поплывшим затуманенным взором встретился с его глазами, длинные ресницы чуть подрагивали, отбрасывая тени на щёки), затем всосался в шею, поверх оставленной Модричем метки, удовлетворённо хмыкнул, услышав, как сбилось дыхание Луки. Тот склонил голову набок и, не моргая, смотрел на Младена с приоткрытым ртом. Потные пряди прилипли ко лбу, на щеках горел румянец, ладони слепо мяли ивановы бёдра, ощупывали, тискали, теребили колени. «Вот как, в гляделки играть надумал? Ну, смотри дальше…» Младена неслабо повело, когда, он, шаря по ходившему ходуном иванову телу, выступающим рёбрам, наткнулся на упругий бугорок, нагнувшись, поймал губами, куснул нежную кожу, тотчас, зализывая, прошёлся по ареоле. Вид истерзанного опухшего соска отдался в паху болезненной пульсацией. Иван, постыдно поскуливая, потёрся о член Луки и проворчал: — Сука, так нечестно! Если ты мне, блять… — Иду, мой родной, иду… — Лука прервал горячечный шёпот Ивана, перевернул на спину, закинув его ноги на плечи, двинул бёдрами в попытке отыскать нужный угол проникновения, сразу взял быстрый темп, хлёстко, жёстко вбиваясь в податливое тело. Тяжёлые яйца влажно шлёпали по обнажённой заднице. Иван выгнулся в пояснице, заметался по столу, отчаянно пытаясь зацепиться за обнимающего его плечи Младена, Луку, хоть что-нибудь, сорванным голосом требуя большего. Младен медленно и глубоко дышал, боясь кончить прямо так, от одного лишь взгляда на бесстыдно распятое на чёрной поверхности белое тело, собрался было отступить, чтобы хоть чуточку прийти в себя. Но что-то пошло не так. Лука с совершенно безумным видом ощерился, резко схватил его за плечо, мазнул кончиком носа по щеке, и, больно сжав скулы одной рукой, поцеловал. Поцелуй вышел мокрым, неаккуратным, обжигающим. Младен ответил почти инстинктивно. Тёплые, скользкие от смазки пальцы легли ему на член, и сопротивляться вдруг расхотелось. Понимая, что уже на грани, он пару раз беспорядочно толкнулся в широкую ладонь и, вскрикнув, испачкал живот собственным семенем. По позвоночнику прокатилась пылающая лава, и в комнате стало невыносимо темно и тихо. Или это он ненадолго ослеп и оглох. А ещё из него будто разом вынули все кости, и Младен тряпичной куклой, которую уже не держали за ниточки, упал на стоявший рядом стул. Это было просто потрясающе… Модрич, несколько секунд изучавший его лицо, неожиданно подмигнул. Если бы у Младена остались силы, он расхохотался бы в голос, но их хватило лишь на то, чтобы бросить добродушное: «Мудак». Ну вот, померились хуями, называется. Один хрен, он никогда не посмеет назвать случившееся сегодня ошибкой (а если ему всё-таки будет немного стыдно, то во всём можно обвинить алкоголь), никогда не забудет эту дату, никогда не перепутает с другой. И никогда больше и ни при каких обстоятельствах не влезет в жизнь этих двоих… как бы они его ни просили. Никогда… Больше… Никогда! Пусть это останется хорошим воспоминанием, и только. Как и то действо, что сейчас развернулось перед его глазами. Лука, повернувшись к Ивану, обхватил ладонью его член, начал, сорвав благодарный вздох, быстро дрочить, задвигался ещё резче, доводя и себя до разрядки, зашипев, излился на живот Ивана, смешивая их сперму, и обессиленно прижался лбом к его колену. Иван с последним слабым стоном удовольствия погладил его по голове дрожащей рукой. — Я чувствую себя затраханным до полусмерти в самом хорошем смысле… — А что с тобой произойдёт, если ещё раз повторить? — Лука заботливо помог ему слезть с импровизированного ложа любви. Младен понял, что смеётся как дурак с ними вместе…***
Несколько минут они приводили себя в порядок с помощью пачки влажных салфеток и помогали друг другу аккуратно завязать галстуки. Иван выхлебал почти всю заблаговременно прихваченную бутылку минералки и завязал галстук Младену, любопытно заглядывая ему в лицо. Он чувствовал себя чуть смущённым и свободным одновременно, как оно бывает, когда ниже падать всё равно некуда: — Смело вали всё на меня, когда протрезвеешь. Я же это затеял. Младен ухмыльнулся и хлопнул его по плечу, как бывало и прежде, принимая пофигистичный вид после своего безумного, искреннего слома всех ограничений и барьеров во время секса: — Уж отметили ваше серебро так отметили. Это был крутой эксперимент, парни. Боюсь, что вы меня убьёте и закопаете на вон той президентской клумбе с ландышами, если я спрошу, но я спрошу… а если бы вместо меня сюда зашёл Чарли? Или Матео? Или ещё кто из?.. Вы со всеми треугольниками так разбираетесь? Лука зажал рот от смеха. Иван с размаху плюхнулся на стул (о чём немедленно пришлось пожалеть): — Я бы закопал что одного, что второго брата быстрее, чем Лука договорил бы слово «присоединяйся»! — М-да. Это лишь на первый взгляд кажется, что ты здесь жертва капитанского доминирования, — Младен улыбнулся с лёгким оттенком зависти. — Вы друг друга стоите. Лука переглянулся с Иваном, на его лице появилось серьёзное, но нежное выражение: — Ни по какому другому случаю я бы в такое не ввязался. Но… да, это было круто и прояснило для нас всех что-то, мне кажется… Сейчас, когда буря эмоций улеглась вместе с физической разрядкой, на душе Ивана стало спокойно и легко, он чувствовал себя сообщником озорного приключения. Чёрт знает, зачем он втянул любимого человека и близкого друга (очень любящего друга) в эту порнуху с собой в главной роли. Убедиться, что их с Лукой границы дозволенного и дозволяемого нерушимо стоят, где стояли? Что их с Младеном четырнадцатилетняя дружба переживала и не такое? Просто позволить себе немножко приятного безумия после безумного мундиаля? Они тщательно оттёрли стол и стул второй пачкой салфеток и открыли окно для проветривания запахов секса. «Не оставляйте это всё и резинку здесь в мусорном ведре, выбросим в мусорку в туалете», — тоном бывалого ОКРщика напомнил Лука. — Вы как вообще сможете смотреть госпоже президенту в глаза после этого, а? — поинтересовался Младен. — «Вы»? — весело уточнил Лука. Младен сделал театральный фэйспалм. — Возвращаемся за стол? Нас ещё не ищет поисковая партия? — Иван осторожно выглянул из комнаты. Внизу играла песня Томпсона «Put u raj», которой нестройно подпевали голоса. — Слава богу, им и так хорошо… не ищет.