Ромашки, наркотики и алкоголь.

Брайан в очередной раз натягивает чёрное короткое платье через голову, красит губы вызывающей бордовой помадой и подводит глаза. Брайан в очередной раз собирается на вечеринку. Нет, не на ту, на которой вы с друзьями устраивали бои подушками, пекли пироги и смотрели фильмы. На ту, на которой он и незнакомые люди будут вместе колоть в вену дозу наркотиков. Брайан часто бывал там с тех пор, как на его теле начали прорастать ромашки, которые душили его, появляясь глубоко в горле. Молко закончил сборы и вышел на прохладный воздух, забыв обо всём. О Стефане, которому снова придётся забирать друга под кайфом, о бутоне, который начинает пробиваться на лопатке, и о ромашка, которые он только что откашлял и смыл в канализацию, наполняя ванную комнату приторно-сладким запахом, с которым не смог справиться дешёвый освежитель воздуха. Десяток минут ходьбы показался Брайану часами, однако он всё же дошёл. Обшарпанная дверь без каких либо опознавательных знаков со скрипом отворяется. Теперь Молко может отключиться от мира сего, прося у проверенного годами человека шприц. Стефан стоит рядом с серым зданием, до безумия похожим на все рядом стоящие. Он никогда не был там, он не заинтересован в помещении подобных мест, но Брайан. Брайан пятнадцать минут назад позвонил ему и, уж больно весёлым голосом, попросил забрать его. И Стефан, чёрт возьми, пришёл. Мог остаться в квартире, мог не ответить на звонок, мог, но не стал. Ведь он знает, что сам Молко до их общей студии не доберётся, обязательно попадёт какую-нибудь передрягу. Но, кажется, Брайан под действием веществ забыл о недавней просьбе. Стефан раздражён. Олсдал вздыхает и толкает дверь. Помещение провоняло алкоголем, на полу лежат пьяные и обдолбанные туши разных возрастов. Не многие ещё стоят на ногах. Среди отключившихся Стефан чудом нашёл Брайана. Он лежит на диване в углу, смотря пустыми безжизненными глазами в потолок. Стефан поднял черноволосого, стараясь поставить на ноги, но безрезультатно. Брайана с ним нет. Олсдал раздражён ещё больше. Он немного грубо поднял друга на руки и вышел на улицу. Ноль реакции от Молко. Стефан идёт в сторону их общей квартиры. Брайан сидит в ванной комнате, заполненной сладким запахом чёртовых ромашек. Брайан не знает, что ему делать. Он с отчаянием и грустью смотрит на белые цветы, запачканные кровью. Только он начал чувствовать, что ему становится легче и плотные цепи из стеблей меньше сдавливают сердце, тут же ромашки выросли на его спине и груди, заплетаясь тугими комками из лепестков в горле. Брайан устал откашливать эти комья. Он хочет просто прекратить любить лучшего друга, но не может. И Брайан снова откашливает ромашки, думает, когда его жизнь успела стать циклом из наркотиков, алкоголя и сна, и надеется на лучший исход. Цветы перестают лезть из саднящего горла и Молко хватает полупустую бутылку дешёвого коньяка, название которого не читаемо на размокшей этикетке. Он пьёт большими глотками и пьяно улыбается, чувствуя, как спирт обжигает израненную корнями слизистую. Стефан снова несёт пьяного Брайана, но на этот раз с их собственной кухни. Они напились. Безбожно и невозможно напились, творя за маленьким столом, на который постелена жёлтая клеёнка странные, но такие нужные вещи. Олсдал надеется забыть, как он, смотря пьяным взглядом на друга, накручивал пряди его волос на длинные пальцы, а потом целовал до исступления. И, о боги, он чертовски хочет забыть, как Молко выплёвывал кровавые ромашки ему на ладонь, улыбаясь, и шепча про то, что ему, чёрт возьми, наконец-то лучше. И Стефан, конечно, не понял, почему же его драгоценный друг с такой странной надеждой смотрел на него. Но Олсдал знает, что на утро столь огромные дозы дешевейшего алкоголя заставят их воспоминания об этой ночи исчезнуть. Просыпаясь на утро, Брайан понимал лишь то, что с него хватит. Ромашки. Чёртовы ромашки никуда не делись! Стефан не любит его. Не любит, не любит, не любит, не любит... Истерика подкатывала к больному горлу, вырывая из него крики и визги, смешанные в равных пропорциях со слезами. Брайан просто сидел на кровати, кричал и плакал, ощущая острую безысходность. На шум пришёл и зевающий Стефан, тут же кинувшийся успокаивать друга, который так и не смог нормально объяснить причину истерики. Но Брайану уже всё равно. Ромашки не прекращают лезть из изтерзанного тела, которое хочет лишь освободиться от страданий и тягот. И Молко уходит. Смазывает тушь слезами, мнёт платье алого цвета, но уходит. И с просьбой о большой дозе ввлавивается в знакомое помещение, где почти нет людей. Молко стойко встречает подозрительный и очень пристальный взгляд давнего знакомого и идёт в ванную комнату. Резко он вводит в вену огромное для него количество наркотика и на секунду, всего на секунду, ощущает, что это не правильно. Что не так должно быть. Что ромашковая клумба в его сердце начинает вять. Что потерявшие силу цветы на теле это лишь избавление, не смерть. Но сознание медленно затухает, оставляя лишь пугающую и гнетущую темноту и тишину в сердце. На следующий день Стефан влетает в больницу, номер которой значится в списке недавних звонков первым. Подбегает к стойке администрации и судорожно спрашивает, в какой палате можно найти черноволосого юношу с передозировкой. И поднимается на третий этаж здания, в указанную палату, видя на кровати бедного Брайана, который лежит без сознания. Олсдал садится на стул рядом и берёт друга за руку. — Зачем, дорогой, зачем ты это сделал? Я ведь знаю, знаю, ты это специально… Шепчет в полубреду Стефан, но знает, что всё будет лучше. Цветы почти полностью увяли и исчезли, а в горле больше ни одного бутона. И в будущем они наверняка напишут об этом песню. Вместе.