Снег

      — Мастер?       Дауд открывает глаза. Томас, отлично знающий, что касаться спящего Мастера идея в теории травмоопасная, уважительно держит дистанцию.       Дауд скользит по нему взглядом настолько очевидно, что Томас весь подбирается, но осмелевший паршивец, глаз не опускает и не смущается. Наоборот, вскидывается, ясно смотрит в глаза в ответ. Дауд, все еще больше сосредоточенный на рассматривании Томаса больше, чем на невероятного цвета глазах, если и отмечает такую храбрость, то вида не подает.       Томас растрепан после сна, не носит ни рубашки, ни противогаза, и оттого на него плечах и сочленениях с шеей видны отметины их совместной ночи. Дауд смотрит на них почти удивленно – он никогда не считал себя-       — Не думал, что вы любитель кусаться, Мастер, - словно читая его мысли комментирует Томас, и Дауд с удовольствием отмечает, что Том все-таки смущен: его выдает чрезмерная сосредоточенность и поворот головы.       Дауд жмет плечами, не желая отпускать сонную негу. Томас этого или не понимает, или не желает понимать, все еще стоит над кроватью, и Дауд не выдерживает, открывает глаза.       — Что-то срочное, Томас?       Томас мнется. Томас сам, кажется, жалеет, что разбудил его, но сделанного не воротишь, поэтому нужно набираться храбрости и говорить.       — Снег, - почти виновато давит Том из себя, и Дауда это, видит Бездна, забавляет.       — Снег? – он переспрашивает, прощая себе такую безжалостность и мстительное нежелание помочь Томасу.       Том сжимает руки в упрямые кулаки, стучит ногой по рассохшемуся паркету пола.       — Там снег, Мастер, - и кивает на окно, - вы должны это увидеть.       Выходец юга, Дауд не слишком жалует снег. Тепло нагретой кровати в серый предрассветный час ему куда предпочтительнее. Но Томасу, раз он подорвался еще раньше, кажется это важным, и Дауд встает, набрасывает на плечи небрежно скинутую на пол рубашку и идет за Томом к окну.       Снег и снег.       Белые хлопья, благословенные штилем, падают лениво-медленно, едва ли кружа, и, все с той же праздной леностью, отвоевывают себе все больше земли, провозглашая Империю белой.       Дауд смотрит на это, оперевшись на оконную раму, и не поворачивает головы, когда Томас обращается к нему.       — Могу я… коснуться вас?       Дауд фыркает.       — Я не против.       Но Том, которому вся эта романтическая чушь нужна, кажется, необходима, делает совсем не то, что ожидает Дауд.       Он неловко обнимает Дауда за талию, притирается со спины и кладет голову на плечо.       Комментарии застревают у Дауда в горле, и ему не остается ничего, кроме как стоять, дышать, слушать чужое дыхание и смотреть на дурацкий снег.       И чувствовать себя дома.