На улице холодная погода. Дождь противно моросит и бьет в лицо прохладный ветер. Ночь была безлунной, но в небе сухо поблескивали осенние звезды. Мокрый асфальт отражает рыжие ночные фонари. Настроение просто ужасно, как и погода. Настроение хмурое, облачное, возможны грозы. Луна, бледным лицом, смотрит на землю, покрывает ее белыми красками. Туман стелется по темному асфальту и прячет за собой далекую улицу. Туман завораживает и пугает.
Германия шел в этом тумане, смотря себе под ноги. Промокший коричневый плащ немного сверкал, когда немец проходил под фонарями, мимо простых домов, где сверкают тусклые окна. Ботинки давно промокли в холодных лужах. Настроение, как тот ближайший фонарь, гаснет и скоро вовсе потухнет. И в эту холодную сентябрьскую ночь, он вновь гуляет один, так как одиночество затронуло его душу и они теперь лучшие друзья. Ночь — лекарство для души. Темно, холодно как в подвале. Но Германия привык и разогнав руками туман, который залез в глаза, он пошел дальше.
Жизнь проста для него. Не занимает большого и серьезного места для человека. Именно бесполезные вещи делают жизнь заслуживающей того, чтобы жить, и одновременно полной угроз: вино, любовь, искусство, красота.* Но лучше быть великим хотя бы какой-то своей частью, чем сохранить целостность, оставаясь бесполезным…*
В глаза сквозь белую пелену бросается легкая тень. Серая и неприметная она сверкает под лунными звездами, промокшая под легким дождем, она дрожит от холода, изредка кашляя. Но ее ровная походка сглаживает этот беззащитный облик. Она беззвучно проходит мимо немца, не поднимая глаз от, невидимого под туманом, асфальта. Эта знакомая фигура, ее простые неловкие движения бы зацепили Германию, но он закрыл глаза, только подошла ближе эта личность. Он не хочет видеть ее глаз. Ведь парень просто упадет на колени перед ней, увидев, что с ней случилось. Она была словно бриллиант. Была… Немец не простит себе ту выходку. А она была красива. Ее глаза… Так сложно их забыть.
Как и у него, они карие.
Эти карие глаза смеялись неудачи. Такие прекрасные. В этом цвете легко утонуть и потеряться. Глаза притягивают и будоражат, в них хочется окунаться вновь и вновь. Родные и теплые они всегда принимали его таким, какой он на самом деле. До сих пор он слышит ее красивый смех. Как она смотрит на него. Протягивая к парню свои бледные руки, она показывала ему красивую жизнь. Любила и успокаивала. Это не могло надоедать. Она идеальна, словно бриллиант. А тогда он решил, что эта нежность его достала. Немец посмотрел ей в глаза, а она мило улыбнулась. И в тот самый момент ее одолело чувство боли… Она ему знакома. Он с ней на «ты». Боль… Четыре буквы в этом слове… Но… Они тяжелые, они страшные… Он кричит, просит «прости!» через слезы… Но она не простит? Она незлопамятна. Улыбнется и скажет:
— Aber du bist nicht absichtlich. Ich weiß es…
Германия не поймет родных слов. Он продолжит смотреть в ее глаза и морально умрет. Может это наследственно? Ведь, причинять боль людям — это талант. Талант, который растет со временем. Крепчает. Ты не поймешь этого, пока он не выйдет в обществе. «И это нормально» — объяснит она, погладив Германа по голове и уйдет навсегда. Потому что за ее скромностью скрывается душераздирающая боль и она не будет это терпеть больше.
Германия вышел в конец улицы и оглянулся назад. Погода уже не на шутку разыгралась и лило как из ведра. Туман густым облаком накрыл улицу. Только черная точка все отдалялась от места встречи и После подобного дождя даже громкий уличный разговор воспринимается как бы издали. Дождь забывает облака, как птицы забывают гнезда, он начинался слишком просто и продолжается до сих пор. Как же он сейчас был точен и передавал чувства ФГР.
Неторопливым шагом Германия шел к пешеходному переходу. Темная улица без единого лучика света. Асфальт плывет под ногами в серых и черных лужах. Вода бесшумно скатывалась с крыш домов тонкой струйкой. В каждом из окон горит свет, не смотря на поздний час. Молчаливая дорога лишь дает о себе знать, когда ботинок наступает в очередную лужу. Такие легкие искорки падают в мутную воду с неба…
Германия стоит у «зебры» и смотрит по сторонам. Белый дым и топот дождя глушат все на улице. Тихо бегут на той стороне секунды светофора. Он в белом дыме пробивается красным светом. Дождь бьет по плечам парня и все говорит ему: «Иди домой, мой друг. Не мучайся.» Но немец не понимает его слов и смотрит сквозь белый туман на алый свет.
Сверкнула молния, ударил гром. Но немец не испугался и просто, тяжело вздохнув, посмотрел на, стоящую рядом, тень, — Что ей надо? — и Германия вновь отвернулся к красному свету. Последние секунды, он идет дальше. Зеленый свет освещает скучный дым, из-за которого на некоторое расстояние он приобретает такой окрас. Салатовые блики прыгают по мокрому плащу немца. А тень стоит на той стороне и не идет дальше, вновь оставляя его одного. Германия идет не оглядываясь, не хочет смотреть в ее глаза.
Они привлекают своей глубиной, яркостью и загадочностью. Тянут за душу своей красотой. Приятно посмотреть — ну точно бриллиант.
— Schau mich an… Was siehst du? (Посмотри на меня... Что ты видишь?) — спрашивает немец дрожащим голосом.
— Nichts… (Ничего…) — шепчет она, вынимая ладони из его рук и отвернувшись, уходит. Она молча идет вперед. Никто кроме него не заметил, как она исчезла. Ушла без объяснений. Как такое понимать? И он кричит «Halt! (Остановись!)» Но она идет… Хочет уходить? Иди! Здесь тебя никто не держит! Он так жалеет с этих слов… Думал, что хотя бы повернется, но она идет. Ей все равно на эти слова. Он отпустил — она ушла. Ее никто не держит? Он так сказал.
— Warum gehst du? Sag mir… (Почему ты уходишь? Скажи мне…) — смеясь, говорит он в тишину и пустоте. Ехидная улыбка с заливистым смехом. Так громко и по-настоящему он звучит. И искренный смех наполняют слезы. Слез нет. Плакать бессмысленно. Плакать нужно тогда, когда плачет дождь… Разгорается плач. Но он такой тихий, что его почти не слышно. Слезы стекали по лицу и перешли в тончайшую истерику.
— Warum ist sie gegangen?! — чуть ли не криком, через слезы спрашивал ФГР. Но ему не отвечают… Стоит на этом тротуаре и не знает, что же делать. Как же это горько…
Друг за другом гаснут окна домов. Вновь одинокие фонари освещают небольшие участки улицы. Ближе к полуночи, страх ночи превратился в непонятную встревоженность. Германия разогнал собравшийся рядом туман и закрыв глаза, остановился.
«Ничего не видно» — пронеслось в мыслях немца. Белый дым закрыл все на своем пути. Туман в городе — явление, превращающее каждодневные виды в загадку и мираж.
Наверное кто-то уже заблудился здесь, ищя дорогу домой и его наверняка уже сбила машина, потому что в этом тумане ничего не видно. Навеянный им неприятный момент жизни, Deutschland пытается отогнать. Душевная боль мешает жить, не дает ему дышать… Осенью немало ненастных дней, а этот хуже всех. Противный дождь снова начинает просто моросить.
Сигаретный дым сливается с облаком. Такая невероятная картина — серый дым неторопливо поднимается вверх и пропадает в белом тумане. Табак усыпляет горе, но и неизбежно ослабляет энергию* Но сейчас это ему и надо. Тишина, одиночество, просто долгое время, которое затерялось в белом облаке и никому не мешает своим молчанием. И Германия идет прямо по дороге, замечая неотчетливые силуэты фонарных столбов и проносящегося рядом ограждения, за которым вероятнее всего находится старый парк, нибы вернувшийся из тех времен, когда люди замечали прелесть жизни и брали из нее все, что только было. Табачный дым летит под ноги, но снова улетает в небо. А если поднять голову, то создается впечатление, что этот дым ушел в какой-то потолок и застрял там. Ведь над головой уже не видно неба. Парню остается лишь идти в неизвестность, угадывая где он, где дом.
С одной стороны вдоль улицы шли простые черные очертания старых пятиэтажек. А с другой стороны домов почти не было. Только, сказанный выше, парк. Может быть, за ним тоже есть какие-нибудь дома. Только бы рассеяться туману и увидеть их среди густых ветвистых, без листьев, деревьев. Однако этот парк был настолько огромен, что ни всегда можно было увидеть те самые дома. Асфальтированная дорога до сих пор издает отчетливые звуки воды под ботинками. Туман сгущается и не дает увидеть даже простое очертание предмета, пока не подойдешь к нему вплотную.
Германия выпустил очередной дым и на ходу выкинул сигарету. Она упала куда-то в лужу, резко потухнув. Пройдя еще немного, он увидел, что вдалеке, — Хотя и не очень и далеко, — казалось ему стоит тень. Она преследует его. Зачем? Ее уже давно нет в его жизни. Тень натянув капюшон, стояла у фонарного столба. Немец не придавая ей большого внимания, прошел мимо, закрыв глаза.
— Warum schließt du deine Augen, wenn ich dich immer noch nicht sehen kann? (Зачем ты закрываешь глаза, если я все равно тебя не вижу?) — сказала она тихим, но отдающимся в памяти беспокойным, но манящим и сладким голосом. Германия не хотел отвечать и просто шел по улице. Молча он завернул за угол в надежде, что больше не увидит ее. Она не нужна ему.
***
ГДР вздохнула и пошла по улице. Ноги сами ведут по асфальту в непонятном направлении. Дождь моросит, а она уже промокла и замерзла на осеннем ветру. Мокрые руки пытаются согреться в карманах легкой куртки, но ничего особенного не происходит. Девушка вся дрожит и только редкие слезы, струящиеся по щекам, обжигают лицо.
Через туман послышался шум реки. На берегу большой реки с ветром только мерный шум волн. Мощь ветра и волн может быть весьма велика и непредсказуема. ГДР пошла к воде и наткнулась на забор. Она вышла к мосту, где внизу об берега билась Эльба. Девушка лишь слышит ее, понимая, что она рядом.
— Verzeih mir…
***
Тихий ветер, который колышет свинцовые облака, вновь нагоняет дождь. Погода стоит унылая, хмурая. Серые тучи расползались по небу и закрыли ласковое солнце. Дождь всегда служил источником вдохновения для него. Иногда дождь смывал всю боль и обиду с его прошлого визита.
Германия сидел на кухне. Он не сразу увидел, а услышал шум и посмотрел в окно, на которое падали и растягивались прозрачные капли. Было почти темно. Только лампа на фонарном столбе выглядывала из темноты рыжим светом, опять же озаряя им улицу. Там безлюдно и тишину нарушают капли. Остывший в кружке чай отражал на своей поверхности простое помещение. Настроение с утра было поникшим и как тот дождь за окном, а он — как зеркало, — отражал всю печаль этой страны. Для него такая осень не очень и характерна, и он бы с отдаленной радостью, которой никогда не было, вновь вышел на улицу, но после той самой прогулки ФРГ заработал не слабую ангину. И счастье — не воспаление легких, хотя к этому все и шло. Глухой грохот с неба гонит ночь на землю. Немец поднялся со стула и подошел к окну, оперевшись руками на подоконник, он разглядывал улицу. Вон там вдалеке, с приходом молнии и ее секундным светом, виднеется чернеющий парк. Сегодня не собирается слепящий туман, но Германия смотрит вниз, с третьего этажа, на дорогу, где переходит человек. Немец поправляет съехавшие очки и снова смотрит на стекло, за которым того человека в одно мгновение сбивает машина. Как это быстро произошло. Федеративная Республика отстранился от окна и, сочувствуя, вздохнул:
— Я так и знал…
Немец взял кружку и вылил чай в раковину, поставив ее туда же. В двери позвонили и он неохотно подошел к ним. Взявшись за дверную ручку и посмотрев в глазок, он спросил:
— Wer ist da? (Кто там?)
— Свои, — раздается грубоватый, но это только так слышится первый раз, голос, — Открывай, Фрицляндия.
Германия начал отпирать замки и открыл дверь. В квартиру прошли Россия и Италия. Германия натянул кратковременную улыбку, ведь еще с трех часов дня он ждет их к себе, потому что они с двух часов дня напрашивались.
— На улице погода просто ужас, человека сбили, сплошной криминал. — снимая куртку, рассказывал Россия.
— Sì. Это terribile. (Да. Это ужасно.) — скидывая кроссовки и джинсовую куртку, сказал Италия. Германия молча слушал и пригласил друзей на кухню.
Троица сидела за столом и что-то обсуждала, как речь зашла про семейные проблемы. Россия объяснял, что да как, жаловался на всех. Для него сейчас все его окружения — психологи и жизненные наставники, но он все равно все сам сделает как считает нужным. Германия редко что-то говорил. Настроение было слегка приподнятым и он так же иногда улыбался и поддерживал разговор. Отломав плитку шоколадки, которую принес Италия, немец посмотрел в окно. Дождь продолжал идти, даже в тот момент, когда иногда проглядывали лучи солнца.
—…Но ты же не расстроился? — обратился к Германии россиянин.
— А? Что…
— У тебя сестра annegata nel fiume. (утопилась в реке.) Слышишь вообще? — повторил Италия.
— Расстроился?
— А… — Германия посмотрел на своих друзей и снова отвернулся к окну, сделав небольшую паузу, — Да так… Не особо…
Внутри все поразил некий шок. Это тяжелое состояние… Парень нервничал, был душевно потрясен такой новостью, но старался не показывать свое разочарование. Медленно, постепенно шок отступил, как тенистый прилив, оставив после себя темные мысли.
***
— «А я уже и забыл про это… Но, как ты решилась на это? Неужели… не увидела…»
На сыром кладбище тихо и темно… Кладбище давно заброшено: кресты покосились, некоторые совсем вросли в землю. Никто не заходит сюда, но если и забредет, то лишь по случайности или здесь кто-то из ближних похоронен.
Здесь камень наклоненный спит и немец смотрит на улыбающуюся ему фотографию.
И эта искорка в ее глазах. Тянет из него душу, колышет ее на ветру.
