Дорога домой

Поначалу Карле даже не верится, что тонны сообщений в мессенджерах и ночные звонки по FaceTime сменяет первая совместно арендованная машина и первое Рождество, которое ей не хочется поскорее промотать. За окном пролетают отвесные скалы и огромные каменные мосты, укутанные в мягкие зеленые покрывала, и Карла, сонно улыбаясь, вырисовывает их очертания на запотевшем стекле. В Сантандере уже второй день льет дождь, а температура не уходит в минус, поэтому о рождественской атмосфере не идет и речи; но им обоим наплевать. Самуэль пишет первым — она готова поступиться своей гордостью при мысли, что он может быть в опасности, но когда его публикации в Инстаграме составляют микс из крутых офисов и тусовок в Teatro Barceló, ей даже пролайкать их тяжело. Карла учится в Нью-Йорке, пытается вытащить Лу из депрессии (на пару с лучшими психотерапевтами, конечно) и вежливо отклоняет предложения однокурсников сгонять куда-нибудь только вдвоем, а потом злится на себя за это. В середине сентября ей приходит первое «как ты?», а через пару дней Siri уже в панике скидывает оповещения о том, что экранное время во много раз превышает ее норму, но Карла только смахивает надоедливые предупреждения и вновь погружается в многочасовую переписку. — Ты не замерзла? — Самуэль отрывается от дороги, вновь возвращаясь к системе климат-контроля, которая едва работает в этом стареньком джипе. Он закатывает глаза, когда Карла отказывается от нормального автомобиля в пользу этой рухляди — у нее свои понятия о дорожном путешествии, и идеальное почему-то должно включать машину, на которой, вероятно, гонял еще ее дедушка. Когда в ее аргументации проскальзывает слово «эстетика» (и еще Pinterest, но это вообще последняя капля), Самуэль уже искренне начинает сердиться, но потом вспоминает, что у них есть всего полторы недели, и только обреченно машет рукой. Пусть хоть карету с лошадьми арендует, какая, в конце концов, разница. Карла кутается в свой просторный черно-белый шарф, который может вполне заменить плед, и чувствует себя слегка виновато. Но Самуэль улыбается, на мгновение сжимая ее подбородок двумя пальцами, и качает головой: — Ну ничего, закупимся теплыми вещами, когда доберемся до цивилизации. Ей так нравится его «ну ничего», нравится, что он привык справляться с любыми проблемами самостоятельно и что он никогда не разводит драм из мелочей. На бэкграунде звучит их совместно составленный в Spotify плей-лист — его любимый олдскульный рок смешивается с реггетоном нулевых, который она ни на что не променяет. И Самуэль уже знает, что доказывать величие битлов и AC/DC ей бесполезно — пока Daddy Yankee выпускает новые треки, Карла не подпустит никого к своему импровизированному пьедесталу. Он чуть не пропускает поворот, на пару секунд засмотревшись на Карлу, которая, только заслышав знакомые ноты, начинает двигаться в такт любимой мелодии. Самуэль понятия не имеет, как будет жить без всего этого, когда рождественские каникулы подойдут к концу. Вздыхает — тихо, так, чтобы Карла не заметила, но она, как всегда, замечает — и в ту же секунду чувствует ее ладонь на своей щеке. Когда там создатели яблочной техники уже добавят в FaceTime функцию прикосновений на расстоянии? Чтобы можно было вот так сжимать ее ладонь, пока она будет сидеть на скучной паре в Нью-Йорке, а он — заканчивать стажировку в своей невозможно крутой юридической фирме (ему хочется болтать об этом целыми днями, но он, конечно, сдерживает себя). Дождь едва накрапывает, когда они выбираются из своего бывалого джипа, и Самуэль уже проникается если и не нежностью, то точно чем-то теплым к этому разваливающемуся транспортному средству. Скопившиеся на дверце вмятины вызывают у него улыбку, а в голове крутится глупая мысль: «интересно, у нас когда-нибудь будет реальная совместная машина?». Он переводит взгляд на Карлу — она выглядит такой свободной и умиротворенной на фоне беспокойных атлантических волн — и отвечает сам себе: «ну а почему бы ей не быть?». Прогулочная тропа уходит вверх — к большому белому маяку, словно бы уместившемуся на краю мира. По бокам расположены деревянные перегородки, для безопасности зазевавшихся туристов, но какие-то отчаянные подростки все равно с удовольствием перепрыгивают через них, чтобы добраться до отвесной кромки, где от высоты и соленого морского запаха начинает слегка кружиться голова. Самуэль невольно думает, что они были такими подростками еще вчера — их криминальные приключения в Лас-Энсинас так свежи, что кажется, будто они только пережили свой адский выпускной, хотя прошло уже семь месяцев. — Как Лу? — спрашивает он, пока они бредут вверх, переплетая пальцы; чувствует, что ногти Карлы давят сильнее обычного, и успокаивающе сжимает ее ладонь. — Лучше, чем была осенью, — отвечает Карла, поворачиваясь лицом к океану, так, что ее следующие слова становятся едва различимы. — Но я немного устала от ее брейкдаунов. — Ей сложно признавать это. Хочется быть на сто процентов понимающей и заботливой подругой, которая готова поддерживать не только десять минут в переписке, но и сорваться после одного «мне так херово, Карла» в три часа ночи. Ей удается это какое-то время — вся осень проходит под девизом «сохранить последние нервные клетки Лу», но в конце ноября она уже сама ощущает себя в шаге от брейкдауна. Лу сосредоточена на своей боли — это объяснимо — и, кажется, совсем не понимает, что раз за разом погружаться в разговоры о смерти Поло может быть тяжело и Карле. — Давай не будем об этом, ладно? Они останавливаются в симпатичном деревянном мотеле, окруженном лесом. Внутри пахнет хвоей и сладкой выпечкой — ни одно Рождество не обходится без панеттоне, и Карла уговаривает Самуэля захватить один, хотя и знает, что Сочельник они встретят в дороге. Их номер, как и весь мотель в целом, выглядит так, словно его переместили сюда из культового сериала девяностых, где все пьют чертовски хороший кофе и борются с вечным злом. Карла с любопытством стучит по деревянным стенам, словно надеется найти за ними тайный проход, пока Самуэль разбирается с жалким подобием камина, который отказывается работать. — Оставь его в покое, — Карла бросает в его сторону пару теплых носков и смеется, когда они попадают в цель. Самуэль перехватывает ее за талию уже пару мгновений спустя и думает, что мог бы провести так еще как минимум семьдесят декабрей. Карла смеется, снова и снова, и это так не похоже на нее в Лас-Энсинас. Она права: он не видит в ней принцессу, в отличие от остальных парней, которые все пытаются ее завоевать. Их отношения складываются на другом уровне изначально — они играют на равных, и теперь обоим уже сложно определить, в какой момент игра вдруг перерастает в совместные побеги от всего остального мира. В номере холодно, но вино из собственных виноградников и поцелуи, от которых уже немного болят губы, спасают. «Может, нам и не понадобятся теплые вещи», — шепчет Карла дразняще, и Самуэль легко опрокидывает ее на спину, вызывая новый приступ хохота, который ему захочется доставать из коробки воспоминаний в самые непростые минуты. Они засыпают обнявшись, у них впереди больше недели, но Самуэль уже мысленно стоит в аэропорту и думает, как будет прощаться с Карлой до ее весеннего брейка. Дорога в Астурию проходит сквозь горы и скалистые побережья. Карла постит проносящиеся за окном утренние пейзажи и тут же ловит комментарий Гусмана: «О, вы совсем недалеко от дома моих дедушки и бабушки. Можете заехать». Она не понимает, шутит он или серьезно, но они действительно заезжают — правда, через пару лет, когда путешествуют уже вчетвером; с Лу, больше не страдающей от брейкдаунов, и Гусманом, который на какое-то время меняется с ней ролями и вытаскивает из пропасти четырьмя простыми словами (ты нужна мне, Лу). Здесь Рождество уже больше похоже на Рождество: мимо проносятся автомобили с пушистыми елками на крышах, на земле лежат плотные слои снега, а асфальт на улицах подморожен, так, что по ощущениям напоминает Уоллмен-Ринк, на который Карла отстаивала жуткие очереди еще две недели назад. Они с Самуэлем скользят к ближайшей кофейне, оба невыспавшиеся и немного уставшие. Карла мрачно думает, что белые мартинсы, конечно, отлично смотрятся с ее светлым оверсайз-пальто, но надевать их в такой гололед определенно было тупой идеей. Самуэль крепко держит ее одной рукой, а второй строчит гневные сообщения старшему брату, который сдал его маме и даже не предупредил. — Саму-у-у, — Карле быстро надоедает без внимания, она отламывает вилкой кусочек банановых панкейков и настойчиво протягивает Самуэлю. Он на автомате забирает его и хмурится только сильнее, не отрываясь от активной переписки. — Что у тебя там происходит, кто-то умирает без твоей юридической консультации? — Ей нравится подкалывать его на эту тему, и он прекрасно понимает, что она не всерьез. В кофейне почти пусто в такую рань. Самуэль со вздохом оглядывается по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли их кто, но утренним посетителям нет до них никакого дела — бодрый дедуля читает новости на своем айпаде, парочка туристов болтает на каком-то незнакомом и очень певучем языке. — Ругаюсь с мамой, — коротко отвечает он, не желая погружаться в эту тему. Мама недовольна тем, что он не прилетит отмечать Рождество к ним в Марокко, как планировал изначально. Самуэль врет, что собирается в роуд-трип с Гусманом, Андером и Омаром, но Нано палит его почти мгновенно, пишет «ты серьезно, с ней? напомнить тебе, чем все закончилось у Кристиана? а у меня?». Самуэль злится, резко отвечает, что это не его дело, и Нано идет окольным путем: скидывает маме сторис, которые Самуэль предусмотрительно скрыл от нее (надо было еще и от Нано, но что теперь поделаешь), и она тут же выходит из себя. Ну, мама это умеет. Выдает целую тираду в сообщениях, и Самуэль едва сдерживается, чтобы не начать поправлять ее грамматику, прекрасно зная, что так она взорвется еще быстрее. Ему неприятно читать все это, он выхватывает взглядом отдельные куски: против семьи, что было бы с твоим братом, рисковать всем ради кого?, почему нужно было мне врать и прочее обличительное дерьмо. Карла ловит на себе его усталый взгляд и легко усмехается. — Думаешь, мои очень счастливы из-за того, где я? Итого у них трое возмущенных родителей, плюс один агрессивно настроенный старший брат. Такой себе микс в канун самого семейного праздника, но они стараются не зацикливаться на этом. Встречают Рождество в пути — пьют кортадо из железного тамблера, делят слегка подсохший апельсиновый панеттоне и гонят по пустой дороге, окруженные тишиной. Карла смотрит на Самуэля из-под слипающихся ресниц — она твердо обещает не засыпать, пока они не доедут до места своего следующего ночлега — и думает о том, как чертовски сложно ей пускать в свою жизнь новых людей (только его почему-то легко). — С Рождеством, Саму, — шепчет она, осторожно касаясь его правой руки, перегибаясь через сидение и устраивая голову у него на плече. Самуэль на мгновение отвлекается от дороги, чтобы поцеловать ее — макушка все еще в мелких снежинках, они выбирались проветриться пару минут назад — и загадывает на следующий Сочельник ту же компанию. Пейзажи за окном сменяют друг друга быстрее, чем им бы хотелось. Они избегают разговоров о будущем, им хочется, чтобы эта поездка осталась в воспоминаниях чем-то исключительно счастливым, и только настойчивое напоминание на телефоне «до дороги домой осталось семь дней» временами вырывает Карлу из этой беспроблемной реальности. Семь быстро превращаются в пять, мотель, еще мотель, и вот их уже три. Они не выходят из номера целый день, хотя в Логроньо есть, что посмотреть. Карла стоит у окна в теплой пижаме, за стеклом мерно падают снежные хлопья, и она вдруг ощущает, как Самуэль крепко прижимает ее к себе со спины, свободной рукой протягивая чашку с чем-то горячим и пахнущим молочным шоколадом. — Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? — спрашивает он, потому что сам думает об этом с самого первого дня. Карла едва заметно улыбается, делая глоток растворимого какао, и пытается свести все в шутку: — Сомневаюсь, ведь я думаю о том, что мы вместе уже больше недели, а ты ни разу не предложил мне разогретые макароны. Я их теперь не достойна, или что? Самуэль мягко смеется, и Карле хочется раствориться в этом щекочущем чувстве, которое немедленно возникает внутри. Она ощущает, как его подбородок упирается ей в ключицу, и прижимается к нему еще крепче. — Я не хочу улетать, — признается она следом. Сосредоточенно водит пальцем по стеклу, словно опять вырисовывая что-то — Самуэль успевает привыкнуть к ее постоянным наброскам и ворчит, если она беспечно выкидывает особенно удачные. — Ты веришь, что у нас получится просуществовать так еще три с половиной года? — Карла, наконец, разворачивается к нему, упирается обеими ладонями ему в грудь и поднимает на него внимательный взгляд. — Мы ведь оба знаем, что ты не прилетишь за мной учиться в Нью-Йорк. Она права: ему не хочется связываться с этим мегаполисом, где нет ни полезных знакомств, ни родных, ни друзей. Да и не то что бы у него завалялась где-то пара миллионов долларов на обучение там. Самуэль верит, что у него может получиться хоть что-то в Мадриде — и то не до конца — но Нью-Йорк кажется ему таким далеким и глобальным, что страшно даже представлять свой путь там. Он не знает, как отвечать на это, и жалеет только, что омрачил их уютный роуд-трип короткой беседой, которая ни к чему не привела. После нее резко возникает «до дороги домой осталось два дня», последний мотель, дождливый Бильбао и полушутливое прощание с их первой арендованной машиной — старичок выдерживает, хотя последние километров тридцать Самуэль думает, что мотору уже конец. Карла выключает надоевшее уведомление — «сегодня!» — потому что знает: ей предстоит долгая дорога домой. Длиной в три с половиной года, ведь ее дом на самом деле заключен в одном человеке — он целует ее на зоне регистрации и надеется, что у них будет хотя бы еще одно совместное Рождество (но по правде говоря впереди их даже больше семидесяти).