Подконтрольные инстинкты

      Мидорима нервно сглатывает; даже в такой ситуации Такао подмечает детали: чужой кадык дергается резко вверх; и Мидорима шумно выдыхает. Такао понимает — вляпался по самое «не балуйся», просто сотня очков из десяти возможных, ага. Колени подкашиваются, и его тошнит совсем не по-детски. Страшно до чертиков.       Шинтаро кажется, что ему кто-то протер очки и — о, боги — он наконец-то прозрел, по-другому и не скажешь. Он стоит и откровенно пожирает Такао глазами. Секунда, и он потеряет контроль, если хоть что-то не сделает. Такого Казунари хочется сожрать, для Мидоримы он сейчас, от босых ступней и заканчивая сухими губами, выглядит идеально, тормоза срывает конкретно. Мидорима думает, что, возможно, не зря ему баскетбольным мячом зарядили по голове — больно, конечно, но в какой-то степени помогло.       — Такао. — Голос вкрадчивый, глубокий; для Такао сродни пытки. Казунари хочет закрыть уши руками, чтобы только не слышать. Страшно.       Не хочет слышать, не хочет говорить — да, эгоистично; но он не хочет разрушать, пусть и такие, отношения между ними. Дружба… и то хорошо, на большее Такао не рассчитывает, спасибо и на этом.       Мидорима перехватывает чужие руки, и сейчас это не составляет особого труда. Казунари не сопротивляется — уставший в принципе и вымученный тренировкой сегодня. Они так и замирают оба: кожа к коже, и между ними какие-то нелепые сантиметры.       «До чего же глупо, — думает Такао. — Идиот!»       Казунари сдается — слишком устал притворяться.       — Такао, — Мидорима на каком-то инстинктивном уровне чувствует, что Такао ему уступает (или ему это просто кажется), и сам не верит в то, что собирается спросить: — ты омега?       «Вот и все».       Такао стоит в раздевалке спортзала и не знает, куда смотреть — только не в зеленые, пугающие глаза. Смотрит куда угодно, специально игнорируя оппонента. Слишком наиграно, слишком навязчиво, слишком показательно избегает чужого взгляда. Такао все равно, уже все равно. Казунари горько усмехается, уголок рта нервно дергается; он впервые в жизни так глупо просчитался.       Такао подтягивал хвосты по учебе и ушел в тренировки с головой, что напрочь забыл о предосторожности. Физиология предупреждала, давала маленькие «сигналы», потом просто орала, а Такао как обычно — выводил Мидориму из себя, заливался рядом с ним громким смехом, беззлобно подтрунивал и веселился от души. А все остальное списывал на усталость.       В этой ситуации стрелки не переведешь, виновных не имеет смысла искать.       Казунари понимает, что сам ошибся.       Обманул сам себя.       Это было бы смешно, не будь все так печально.       Такао не отказался бы от билета в один конец, куда-нибудь в Мексику — выращивать кактусы или в Нигерию — плести корзины из джута.       Мидорима бы не отказался сейчас от зажима для носа: запах невероятный, его просто ведет. Шинтаро держится, самоконтроль, слава богу, одна из его сильных черт. Такао даже не догадывается, каких усилий Мидориме стоит сдерживать себя, чтобы только не вцепиться зубами в шею, оставив глубокий, многообещающий след.       Это еще даже не течка — господи, Мидорима с ума сойдет за эти дни. Он или сам чокнется, или изведет этого идиота. Слишком вкусный запах, возбуждение так и накатывает волнами не торопясь. Слюны во рту слишком много, клыки так и чешутся, что хочется просто взять и прокусить Казунари нежную кожу на загривке.       Такао нутром чувствует — что-то не так. Слишком много альфа-феромона ощущается в воздухе, даже дышать тяжело. Мидорима мысленно дает себе подзатыльник: слишком возбудился и не сдержался. Это все чертов Такао и его запах.       — Шин…       Такао не может договорить — задыхается. Слишком высокая концентрация сильных феромонов в воздухе. Мидорима ослабевает хватку, и Такао вырывается. Прикрывая нижнюю часть лица ладонью, пулей вылетает из раздевалки в большой спортзал.       «На воздух».       Мидорима считает до пяти, успокаивается, вдыхает полной грудью. Становится легче, уже не так ведет. Он все равно ощущает приятный слабый феромон, но он уже хотя бы не сносит крышу, вполне терпимо. Он выходит вслед за Казунари из раздевалки.       Такао, прижимаясь спиной к стене и прикрыв глаза, тяжело дышит и на слишком глубоком вздохе начинает кашлять. Больно, легкие словно раздирает изнутри. Такао впервые ощущает на себе такое действие альфа-феромона. Ему кажется, словно он весь покрыт им: приятно и больно одновременно. Казунари до ужаса испугался, когда понял в раздевалке, что задыхается: невозможность дышать его по-настоящему напугала. Такао понимает, что сам себя чуть не довел до панической атаки.       «Идиот по всем фронтам, — думает Такао. — Мало того, что спалился, так еще перестал контролировать феромоны, а от страха чуть не задохнулся, как ребенок».       — Такао, как?..       Казунари поворачивает голову, продолжая до сих пор ловить ртом воздух. Он уверен, что выглядит как выброшенная на берег рыба — беспомощно и глупо.       — Терпимо, — быстро выдыхает Такао и прикладывает ладонь к боку, под ребрами с левой стороны покалывает как после бега на длинную дистанцию.       Дышать становится значительно легче, хоть еще и немного больно. Кажется, что легкие внутри пульсируют или же это сердце срывается на бешеный ритм? Такао сложно понять, главное — страх понемногу отступает.       Такао начинает ощущать себя прежним — просто Такао Казунари. Не омегой, ни якобы бетой, а просто человеком, и это успокаивает.       Сейчас страшнее поднять голову и встретиться взглядом с подошедшим напарником. Такао хочет сквозь землю провалиться — в самый ад, уж там-то его Мидорима Шинтаро точно не достанет.       Такао считает до трех и поднимает голову. Он чувствует, как прежний страх накатывает по-новой, главное — сдержаться. Как бы ни было страшно, он должен выстоять. Такао проводит языком по сухим губам, и такое ненавязчивое действие бьет Мидориме смачно по мозгам; он и так не может выкинуть из головы его губы. Мидорима возвышается над Такао, стоит так близко, что видит россыпь мелких родинок на его плечах.       — Ты так и не ответил на мой вопрос, вот что.       Такао готов рассмеяться и заорать одновременно; господи, в этом весь Мидорима. Но Казунари продолжает упорно молчать, хотя понимает — отпираться уже просто глупо. Надо взять и сказать унизительное «да». И Такао надеется, что им хотя бы удастся сохранить прошлые отношения, пусть сейчас они и будут напоминать черти что.       Такое согласен и на «псевдодружбу». Безразличие или ненависть со стороны Мидоримы его убьет.       Мидорима кладет ладони на щеки Такао и заставляет смотреть на себя, внимательно и неотрывно. Глаза у Такао сейчас кажутся темными и бездонными, а еще очень испуганными.       — Почему?       Одно слово, но Казунари прекрасно понимает смысл вопроса.       Такао и так слишком долго держался — всегда, сегодня; он готов предательски разреветься. Казунари прикусывает нижнюю губу и кривит лицо, пытаясь сдержать рыдания. Обидно, обидно до сраных чертиков.       — Серьезно, Шин? Ты, блять, серьезно? — не сдерживается Такао, и не может больше подавить слезы. — Черт, убери руки.       Получается слишком резко и надрывно. Такао кажется, что Мидорима выворачивает его душу наизнанку.       Такао вытирает мокрые щеки ладонями и пытается успокоиться.       Ему жизненно необходимо взять себя в руки, так же необходимо, как и дышать.       — Все просто, Шин-чан, — Такао хлюпает носом, но пристально смотрит Мидориме в глаза. «Или сейчас, или никогда. Ну, же, Казунари, говори. Сам же решил вскрываться с такими погаными картами», — ты сам сказал, тебя не интересуют омеги.       — Не интересуют, — на автомате повторяет Мидорима.       И вздрагивает.       О, нет.       Твою мать.       Господи, Мидорима даже не хочет вспоминать тот разговор. Такао не может закончить фразу, и Мидорима понимает почему.       Мидорима Шинтаро хочет подавиться собственными словами или заткнуть себе прошлому рот.       «Тратить время на омег сейчас глупо, вот что. Залог хорошего будущего — учеба, на нее и на баскетбол направлены все мои силы. Омегами движет лишь инстинкт, вне зависимости от возраста. Печально осознавать, что в течку они способны лишь совокупляться. Такова их физиология. И сейчас я не вижу смысла тратить на такое бесполезное занятие свое время. Секс — лишь физиологическая необязательная потребность в принципе, и тратить время на нее, как и на омег, нерационально».       Мидорима Шинтаро впервые в жизни терпит крупное фиаско.       Господи, Такао не знает, что Мидорима уже давно поменял свое мнение. Он и забыл про этот нелепый разговор на первом году обучения — прошло уже практически полтора года с того момента.       — Я не мог.       Мидорима стоит напротив Такао и внимательно слушает, боясь услышать самое страшное. Хочется сгрести его в охапку и обнять. Сейчас по-настоящему хочется.       У Мидоримы орут инстинкты.       Мой.       Не отдам.       — Не мог сказать тебе правду. Не мог… — повторяет Такао и замолкает.       Он устал. Устал физически и эмоционально, словно выгорел за раз, как свечка. Он хочет, чтобы это все поскорее закончилось: хочет прийти домой и завалиться спать, а решать все остальное будет потом — завтра, послезавтра, когда-нибудь. По возможности, никогда. Не хочется снова повторения этого унижения.       Такао в принципе признает свою природу — уж, простите, уродился омегой при том, что похож на бету. Ему все равно, как его воспринимают: большинство за бету, кто-то догадывается, что перед ними омега, а были единицы, кто принимал за альфу. С последних Казунари часто смеялся: спасибо, польстили.       Ему плевать на мнение окружающих, но на мнение Мидоримы — не все равно. Он сразу поставил рамки: омегам — нет. Притворяться бетой особо и не пришлось. Он привык, притворство стоило того, было весело. Такао и правда было весело; дразнить Мидориму прикольно, наблюдать за его реакциями (а особенно смущением) интересно. Играть с ним в баскетбол — охеренно, учиться — полезно. Да, многие не понимают и не воспринимают       Мидориму, но Такао это было только на руку.       Нелюдимый, отстраненный.       Для Такао прекрасный и единственный.       — Давай так, — начинает Мидорима, внимательно смотря на Такао, — сейчас мы ничего не будем решать и делать.       Такао ни черта не понимает и хмурит брови. Мидорима потирает нос, пытаясь его прикрыть, хотя понимает, что от этого запаха ему никуда не деться.       — То, что ты не бета, я понял. И ты, Такао, прекрасно знаешь и осознаешь тот факт, что я альфа.       Такао чувствует, что у него начинают гореть все лицо: щеки, нос, кончики ушей и даже шея пылает. Мидорима видит, как Такао вспыхивает.       — Такао, контролируй феромоны, — просит Шинтаро. — Понимаю, нелегко, но и мне тоже. Если так продолжится, боюсь представить, что я с тобой сделаю.       Такао пахнет невероятно вкусно, Мидорима это чувствует. Сочные мандарины, свежая зелень и мята. Слишком вкусно, его просто-напросто хочется сожрать по кусочкам.       — Нам с тобой бесполезно сейчас что-то обсуждать: мы оба на пределе.       И Такао прекрасно понимает, какой «предел» имеет в виду Мидорима.       — Потом, мы с тобой поговорим, честно, но потом, когда все закончится, на свежую голову, вот что. Нельзя что-то решать, поддавшись инстинктам — это глупо. Согласен?       — Да, — Такао коротко кивает, четко осознает слова Мидоримы, но — господи — как же хочется всего и сразу.       Между ними несчастные десять сантиметров.       И хочется нестерпимо много, и хочется обоим, чтобы накрыло с головой, вдарило убойно по мозгам, отключило нахрен сознание. Стоит только одному коснуться другого, как все будет: закоротит не по-детски, а дальше — вспоминай, как хорошо было. И собирай одежду по всему спортзалу.       Но нет — держатся. Из каких-то немыслимых, последних сил оба держатся. Такао, наверное, сдерживает собственный страх и неопытность, а Мидориму — уважение к Казунари как к человеку в первую очередь и рациональное понимание, что так нельзя, неправильно.       — Иди, — произносит тихо Мидорима, — в раздевалку. Переодевайся. Потом дождись меня. Не хватало тебе еще шлейф альф собрать по пути домой, вот что.       Такао улыбается и глупо смеется — «шлейф альф». Смешно; это уже нервное, тяжелый день. Ему и одного альфы будет достаточного. Одного, который заботится и оберегает по-своему.       Такао не знает, осознает Мидорима это или нет, но уже благодарен ему за его железную выдержку и трезвый ум.       Но Такао точно знает, что влюблен как идиот.       Окончательно и бесповоротно.