Пожалуйста, поешь

      Когда Чимин худел, — а худел он постоянно — Юнги вёл себя как обычно. Сейчас он толкался языком в щёку, сидя в общей гостиной, растягивал губы, но не в улыбке, а просто растягивал, по привычке, поджимал даже скорее, пытался читать, но мозг никак не воспринимал слова книги. Юнги перелистывал страницу, а потом понимал, что не помнит, о чём она была. Возвращался обратно.       Он никогда не кричал на кого-то из мемберов, тем более, не поднимал руку. Но сейчас, когда Чимин сидел на кухне, которую от гостиной даже не отделяла стена, при нём пил уже второй (а Юнги пришёл сюда около двадцати минут назад) стакан воды, ерзал на стуле особенно неловко, когда его живот урчал от голода, Юнги, правда, хотел подойти к нему, встряхнуть за плечи, крикнуть: «Что ты, блять, делаешь?!», а потом разбить стакан об стенку, расплескав воду. Чтобы Чимин посмотрел широко открытыми глазами испуганно, а потом заплакал. И поел, блять.       Но Юнги всё ещё неподвижно сидит на месте, сверля страницу взглядом.       — Чимин-и, — зовёт он.       — М? — младший поднимает голову от телефона, глядя на него. На серых щеках будто впадины. Может, это выглядит нормально, если ты не помнишь его предебютного, с щёчками, крепкими мышцами и красивыми не худыми бёдрами. Нормально, если ты не помнишь его здорового.       Юнги хочет кричать, но не делает этого даже наедине с собой. Подушка не заглушит крик.       — Я есть хочу. Пообедаем? — предлагает он тихо. Верит наивно, что хотя бы так может получиться.       — Я не голодный, хён, — заверяет Чимин. — Думаю, в холодильнике осталось что-то со вчерашнего дня... Кажется, мы ели самгёпсаль..? — он улыбается.       По спине Юнги пробегает холодок. Они с Джином готовили самгёпсаль. Это было на прошлых выходных. Шесть дней назад. В тот вечер Чонгук прибежал к ним и сказал, что Чимину, кажется, плохо. Чимин блевал.       Он вообще это помнит? Как пихал два пальца в рот именно в тот момент, когда Юнги открыл дверь ванной ключом.       Юнги помнит только, как совал ему в руки салфетки и заставлял попить воду, и как Чимин начал рыдать, потому что вода слишком калорийная, и Юнги влил её в него почти силой, а потом вышел, шваркнув стаканом по половой плитке.       И расплакался прямо за дверью.       Юнги жался тогда в комнате Чимина с Хоби к подушке на чужой кровати, слыша, как сам Хосок закрывает дверь на замок.       Желание было жаться не к подушке, а сжаться в принципе, потому что внутренности скручивало от боли, которая не должна была быть физической.       — Мы доели, Чимин-а, — говорит Юнги и добавляет невнятно, отводя взгляд: — что-то я расхотел.       Он встаёт с дивана и спешит в свою комнату. Собирается вжаться в свою подушку, не чужую. Плакать максимально тихо, чтобы Джин не слышал. Таков план.       Юнги не знает, почему через полминуты находит себя, задыхающегося от слёз, на коленях перед Чимином.       — Поешь... Пожалуйста, поешь, — он сжимает руками его коленки, — Чимин-а, ты самый красивый... Не мучай себя... Пожалуйста...       — Я всего лишь худею, Юнги-хён, — лепечет Чимин, сползая к нему на пол, обнимает. И глаза у него красные, больные, — Я просто хочу быть красивым... для арми. Чтобы меня не называли жирным...       — Если арми тебя любят, они никогда... Никогда не скажут такого, — Юнги поднимает голову, отталкивая от себя его руки, его объятия.       — Но если я правда...       — Мы ели самгёпсаль неделю назад, — произносит Юнги. Всхлипывает и повторяет: — Неделю назад. Ты хоть что-нибудь ел потом? Пожалуйста... Пожалуйста, скажи, что да, ты же танцевал каждый день... Пожалуйста, Чимин-и... — Юнги обхватывает его маленькие ладошки, совсем холодные, своими, вопреки тому, что только что оттолкнул. Пытается докричаться.       Чимин вырывает руки и встаёт с места.       — Я не хочу есть, Юнги-хён. Я же уже сказал, — в его голосе звучит упрямство и уверенность в своих словах.       А потом Чимин вдруг закрывает рот ладонью и пулей летит в ванную.       Юнги подрывается за ним.       Чимина рвёт водой и желудочным соком, и он плачет. На полу рядом с его побелевшей ладошкой — царапинка от того шваркнутого стакана.       — Что? Что, Чимин-и? — спрашивает Юнги, гладя его по плечам и убирая от лица волосы. Он не может злиться.       — Живот болит, — сквозь слёзы отвечает младший. Угрюмо.       — Сейчас... — Юнги отпускает его и выходит из ванной. За дверью стоит Тэхён, и он по одному взгляду на Юнги понимает, что происходит. А потому, быстро прошмыгнув в ванную, душит Чимина в своих объятиях, гладит его живот большой тонкой ладонью и шепчет на ухо ему что-то ласковое, тепло дыша на волосы. Юнги заходит к ним в ванную с тёплым чаем и тарелкой крекеров.       — Чимин-и, надо покушать, — говорит Тэхён, почти укачивая его в своих руках.       — Сначала нельзя много, — произносит Юнги, опускаясь на пол рядом с ними, — покушай чуть-чуть. Попей тёплый чай, я сделал.       Чимин повинуется теперь молча, почти задремавший в руках Тэхёна. Он выпутывается из них и начинает бездумно грызть почти безвкусный крекер. Тэ ладонью поглаживает его по спине, а потом её опускает.       — Чай с сахаром, — произносит Чимин тихо, делая глоток.       — Совсем чуть-чуть, — тут же отзывается Тэхён, на самом деле не знающий, сколько там ложек, одна или пять. Чимин же ставит чашку на пол и прижимает руку к груди, борясь с какой-то паникой и рвотным позывом. Юнги опускается на пол позади него и гладит по спине круговыми движениями совсем мягко, пока Чимину не становится чуть легче дышать.       — Молодец, — шепчет Юнги, когда это заканчивается, — я горжусь тобой, Чимин-и. Это нужно твоему телу, чтобы животик не болел. Ладно? — произносит он, перемещаясь и заглядывая Чимину в глаза и снова протягивая кружку с чаем.       Чимин пьёт, пока по его лицу стекают слезинки.       Юнги медленно поднимается и выходит из ванной.       Ночью он слышит, как Чимин заходит в его комнату, опускается на кровать сзади него. Ложится, не прикасаясь. Юнги поворачивается к нему сонный, тянет на себя, целует его краснющие веки и мягкую кожу там, где должны быть нормальные щёки, а потом закрывает глаза и опускается на подушку.       — Спасибо, — шепчет Чимин, притягивая на себя кусочек одеяла, а потом берёт Юнги за руку. Маленькой тёплой ладонью, заставляя его сердце облиться таким же маленьким болезненным счастьем.       Юнги давится слезами, пока Чимин спит рядом совершенно умиротворённый.       Утром тот завтракает, сдерживая рвотные позывы, и со слезами на глазах. Медленно, ложку за ложкой, ест овсянку на воде с минимальным количеством сахара.       Ладонь Юнги гладит по спине круговыми движениями.       «Я горжусь тобой» и «Это нужно твоему телу» звучат в голове. Чимин всё ещё старается убедить себя в объективности второго высказывания. Первое же мягко подталкивает его в обратную сторону от пропасти. И ладонь Юнги на спине.