The Ballad of G and X

      Он смотрел в окно. Он смотрел на плывущие на рассвете облака и птиц, улетающих высоко в небо, и задавался лишь одним вопросом: «А почему не может он?»       Почему не может он распустить свои закостенелые крылья, потерявшие часть перьев в постоянной внутренней борьбе, и взмыть вверх, вырваться отсюда? Он снова сидит в тюрьме собственной революции и смотрит на этот мир из-за стекла. Он не может никак ни на кого повлиять.       Мечтая вести поколения за собой, за своими песнями, вдохновлять собственными мыслями, Джи не замечал, как рушилось всё, построенное за долгие годы. В какой-то момент он просто разучился парить над своими проблемами, снова и снова понимая, что разбивается об эти скалы. Его начали отравлять его собственные великие идеи.       Это яд.       Ему хотелось прожить эту жизнь ради чего-то, способного изменить всё к лучшему, ему хотелось зародить эту борьбу в каждом человеке, начать эту чёртову революцию и перевернуть систему с ног на голову. Ему хотелось нести правду в люди, озарять этот тёмный мир. И он не боялся умереть ради этой идеи. Только люди будто не понимали его. Они видели Джи извне, смотря на него как на цирковую зверушку в клетке, слышали его музыку, но постоянно улыбались, будто говорили на каком-то другом языке.       Его оптимизм разбивался об эти скалы вместе с ним.       Он признавал свою смерть, как оптимиста, но так не хотел падать на колени, опускать руки и медленно превращаться в пессимиста. Теперь он полностью понимал, что борьба легка только в сказках, а в жизни она оканчивается после смерти. И он был готов бороться, внушать надежду остальным, если бы его слушали и слышали. Хотя он и сам себя не слышал. В голове вечно всё гудело, путалось, и лишь вроде как и его голос чётко шептал ему какой-то бред. Он бредит, он точно бредит.       Это яд.       Он подвергал свои планы и силы огромным сомнениям. Он не слушался сам себя под давлением общества и бездумно сидел, загнанный в угол, как беспомощный кролик. Хотя мгновение назад был готов менять этот мир собственными руками. И эти сомнения всегда были рядом, дышали в спину. За Джи будто следили одновременно со всех сторон. Он поворачивал голову влево, а за ним наблюдали уже справа.       И это прикосновение к его руке было слишком холодным, словно неживым. Джи дёрнулся, жмурясь, но не повернул головы.       — Не трогай меня.       В плечо словно вонзились когти, заставляя Джи резко развернуться, сбрасывая с руки чужую ладонь.       Икс был будто его отражением. Намного более горделивым, уверенным и довольным отражением. Он самодовольно улыбался и точно был готов показать оскал. Стоял совершенно спокойно, но глядел такими хищными глазами на Джи, что тот не мог ничего сказать. И Джи был готов поклясться что его глаза были чёрными и абсолютно пустыми, совсем не выражали ни единой эмоции.       — Наигрался в революционера? — прошептал Икс с некой усмешкой, от которой стало не по себе.       У Джи словно пропал голос. Слова застревали где-то глубоко внутри, и он продолжал молча смотреть на свою тёмную копию, совсем без ужаса, пока тот подходил всё ближе, и ближе, и ближе...       — А я говорил, что нужно просто плыть по течению и перестать думать о других, — он остановился и завёл за спину руки.       Джи казалось, что если он попробует отвернутся, то у Икса непременно вырастут рога и клыки. Он не внушал в него страха, вернее, уже не внушал, но оставался мерзок.       — Я же такой как ты, но почему ты, чёрт возьми, пытаешься быть для всех святым?       Джи занёс руку и с размаха ударил кулаком Икса по лицу. Он пошатнулся, сделал пару шагов от него и облокотился о стену, не поднимая головы и зажимая пальцами переносицу.       — Ты слишком грешен. Не смей даже заикаться о подобном.       Икс поднял голову. Из его глаз текла какая-то густая чёрная жидкость, а сам он тяжело дышал, словно бык, и с ненавистью смотрел на Джи. Он отряхнул руку от этой скверны и снова встал перед ним, платком из кармана вытирая с лица остатки странных слёз. Его зализанные ранее волосы встали дыбом, словно наэлектризованные.       — Да, я грешен, и не просто грешен, я олицетворение, мать его, человеческих грехов. Я — система, которую ты так не любишь, я — та самая грязная политика, я — войны и эпидемии. Я демон твоего рассудка, Джи! Только вот обличие мне придумал ты сам.       Икс взял его за шею, неведомым образом приподнимая и прибивая к стеклу. Вокруг стало неописуемо темно. Рука сжималась на горле, а когти, которых, вроде, и не было вовсе, впивались в кожу.       — И причины, почему-то, которые привели ко всему этому, ты тоже связываешь именно со мной. Может пора уже посмотреть в зеркало, а не винить меня даже в том, что тебе банально не хватает сил, чтобы разбить это чёртово стекло? Я не держу тебя здесь. Здесь ты держишь себя сам, Джи.       Это яд.       Он разжал ладонь, и Джи упал на пол, держась за горло и пытаясь отдышаться. Икс смотрел с высока и не уходил, будто ждал чего-то. Джи медленно поднял на него голову, собираясь прошептать что-то, но тот с силой ударил ногой по стеклу сзади него. За спиной посыпались осколки, а когда лязг затих, подул лёгкий ветерок.       — Смотри, теперь весь мир открыт перед тобой! Только вот нужен ли тебе был этот выход из-за стекла?       Икс пнул осколок и удалился вглубь длинного коридора. За ним ушла вся темнота, и стало до одури свежо и светло. Джи обернулся. Перед ним был реальным мир, только вот, и правда, нужен ли он ему?       В голове остался вопрос, который хотел задать сам Икс, но по каким-то причинам оставил его немым. За что борется Джи? Да, его борьба была какой-то далёкой, вечно томившейся где-то до лучших дней, пока он сам себя кормил завтраками, ссылаясь на эту тюрьму. Теперь он был свободен. В осознании наконец отложилось самое важное: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. И Джи был готов отдать это что-то, какая бы ни была цена. Нужно ли убирать сам корень всех проблем? Очевидно. И он начнёт с тех самых нерешённых вопросов в голове. Он начнёт с себя. Теперь всё это перестало быть оптимистичной сказкой, а перетекало в реальность, в которой борьба являлось ключевой. Его борьба наконец имела осознанный смысл.       Икс не вернётся больше, и Джи отпустит его. Вся та темнота и его яд, отравлявший разум, больше не появятся в жизни, ведь он придумал его сам.       Джи встал на ноги, перешагнул через раму и оглянулся по сторонам. Пока голос сзади кричал что-то вслед, Джордан наконец не бежал впереди всех, а медленно и уверенно шёл вперёд. Оставалось только научиться летать.