Долговременное бесчувствие

Душный август. Андрей торчит у приятеля дома, почти не залезая на стенку от жары, но все так же не желая раздеться хоть чуть-чуть. Как обычно, Олег занят на работе, пытаясь хоть как-то просуществовать. Он мог бы уволиться и сдохнуть в подворотне от противной болячки, только вот на его шее все еще сидели мальчишка и кошка. Единственные две радости в жизни: сожженные волосы юноши и мягкие лапки черно-белой сожительницы. Стоит жить хотя бы ради Андрея, такого горячо любимого, со всей его появившейся агрессии и нахальности. Все эти 7 лет любил, так и будет продолжать слепо заботиться о нем, надеясь получить каждый день хоть немного ласки с его стороны. Он так красив и нежен, даже с его костлявым телосложением, кучей порезов и огромным шрамом на грудной клетке. Все эти, казалось бы, недостатки, так полюбились; до боли в легких хотелось его обнимать, никогда не отпускать. Но вот незадача, парень снова приходит под ночь и опять его встречает лишь кошка, где же, спрашивается, его юношеская любовь? А она опять стоит на балконе, распахнув в квартире все окна: духота все не уходит, даже в сумерки. Олег вновь и вновь целует его шею, с тоскливой радостью прижимая того к себе, обнадеживая душу, что все хорошо, а завтра все останется таким же родным и привычным. Он уводит его оттуда, пытаясь понять, брал ли он за день хоть крошку в рот. Эта старая, советская комната в хрущевке, доставшаяся от родителей, порядком надоела. Эти скрипучие полы; ещё в прошлом веке, свисающие со стен, обои. А ведь уже столько лет прошло со смерти родни, но никакой печали не крадется в душе, лишь противная горечь от ошарашенного выражения Андрея. На что же ты, свет мой, стал таким, каким я не хотел бы никогда тебя видеть? Худющим до изнеможения, с лопнувшими сосудами в глазках, разве таким ты мне понравился в тот зимний вечер? Разве этого человека я полюбил так яростно и страстно? Хочется забыться в пойле, на крайний случай можно было бы и потерпеть, но куда еще больше, ощущение, что выдержать такого уже сил нет. Юноша снова и снова вводит дозы в вену, все руки в противных синяках и дырках от шприцов. Как же так вышло, Олег? Не ты ли виноват в том, до чего довел его? Не ты ли не усмотрел за мальчишкой, который так рьяно вдохновлялся тобой? Теперь уже поздно, поздно что-то менять, решать. Не до этого уже, будь что будет, разберёшься как-нибудь, как и всегда это делал. Вылезешь из этого смрадного болота отчаяния и тоски. Только, вот, сколько не старайся, ничего не получается: вспоминается эта сладкая улыбка, осторожный смех и нежные руки, ласкающие на коленях заплаканные глаза. Ничего из этого уже не вернешь, ты все потерял, чем так сильно дорожил. И ведь не успокаиваешься, опять беспомощно ревешь и сжимаешься калачиком под одеялом. Три года прошло и никак эти слезы не уходят, что бы ты ни делал. Старая подруга таскается за тобой, с такой же грустью, пытается сделать хоть что-то для улучшения твоего же самочувствия. Где же теперь твое желание жить в радость... Ты ведь обещал ему, что никогда больше не будешь плакать. Но ты опять берешь тугую веревку, вставая на табурет. Тебе ведь стало лучше, правда?