***
Проснулся он в спальне. Кое-как разлепив ещё сонные глаза, провёл по правой стороне кровати, но та уже потеряла человеческое тепло, и он с жалобным стоном зарылся лицом в подушку. Отвлекло неспешное скольжение ладони от загривка до поясницы и — после дразнящей паузы — чуточку ниже. Поцелуй в макушку заставил уголки губ приподняться, но, ещё находясь на границе между сном и реальностью, Марк глаза не открыл. Вместо этого нащупал чужую подушку и прижал её к себе, сворачиваясь калачиком. — Твоё место остыло, — пожаловался с лёгким упрёком, давая понять, как сильно не любит подобные пробуждения. — Давно встал, наверно. Уже уходишь? — В ответ раздался лишь тихий смех. — Так спать хочется. Видимо, даёт о себе знать вчерашний дождь. Купишь по дороге что-нибудь на завтрак? Получив ещё один поцелуй в тыльную сторону шеи, он улыбнулся и вернулся в сон окончательно.***
Следующее пробуждение оказалось не менее сонным. Кровать словно хотела пленить его окончательно, маня теплом одеяла и мягкостью подушки и матраца. Но, поборов сонливость, Марк встал и пошёл на кухню, где достал турку и пакет кофе. Насыпав молотых зёрен и налив воды, он поставил турку на включенную плиту. Дождя сегодня не было, но и солнце не спешило баловать своими лучами. На небе виднелся лишь расплывчатый из-за туч бледный диск. Смотря на облака, Марк начал искать в них фигурки животных, как делал в детстве. Вот вдали пронёсся заяц, почти касаясь задними лапами заснеженных верхушек высоких гор. А чуть правее в гуще больших туч скрылся олень. Детскую забаву прервало шипение сзади — кофе безвозвратно сбежал и расплылся безобразной чёрной лужей по белой плите. — Доброе утро, — хмыкнул Марк себе под нос и выключил плиту. Отправив турку в раковину, он взял губку, чтобы убрать последствия увлечённости облаками. После завтрака с гор сполз светлый пушистый туман, но к дому не приблизился: достигнув сосен, он словно столкнулся с преградой и дальше продвинуться не сумел. Просачивалась лишь слабая дымка, которая через пару секунд рассеивалась, теряясь в невысоком зелёном газоне. Сегодня Марк решил заварить чай с чабрецом и, прихватив полюбившийся синий плед и книгу с журнального столика, разместился у того же окна, что и вчера. Чтобы не обжечься, как давеча, чай отпил осторожно и, оставив чашку, принялся за чтение. Как отключился, не запомнил, но ночью проснулся в объятиях и, услышав позади тихое сопение, снова спокойно заснул.***
Следующее утро солнцем опять не порадовало, а туман стал гуще. И на этот раз позволил себе пробраться к дому чуть ближе, укрывая сосны призрачным полотном. Марк позавтракал опять в одиночестве, после чего заварил чай — молочный улун — и взял книгу с пледом, чтобы продолжить чтение у окна, не заметив, как непроницаемая пелена полностью поглотила деревья. От чтения его отвлёк чей-то крик: кто-то звал его по имени, но будто издалека. Марк осмотрел погружённый в сумерки зал, кинул взгляд на открытую дверь спальни и, отложив книгу, крикнул в пустоту дома: — Ты уже вернулся? В ответ — тишина. Выпутавшись из кокона пледа, Марк устремился в коридор, но там никого не было. Как и в спальне. Он ещё раз оглянулся на пороге, вслушиваясь, стараясь понять неуловимое тревожное чувство. Тишину, однако, больше ничто не нарушило — он пожал плечами и, не включая свет, прошёл к кровати. Откинув заправленное одеяло, спрятался под его теплом и провалился в сон. Этой ночью он не просыпался до самого утра. Опять хмурого — ни единый лучик не пробивался сквозь совсем чёрные тучи. А река молочного киселя подобралась к дому ещё ближе, затопив траву почти полностью — наводящий тоску пейзаж разбавляли лишь едва заметные штрихи зелени. На кухне Марк лишь попил воды и, чувствуя сонливость, вернулся в кровать, чтобы проснуться лишь следующим утром и обнаружить за окном вязкую бело-сизую стену. И больше ничего. Туман был такой плотный, что казалось, его можно пощупать. Он ластился к окнам, словно кошка, выпрашивающая еду у любимого хозяина. Марк потянулся к ручке стеклянной двери, желая распахнуть её и проверить, удастся ли погладить шёрстку этой «кошки». Но внезапно позади мужской голос произнёс его имя. Обернувшись, Марк никого не увидел. Он отступил от окна, собираясь осмотреть дом и найти позвавшего его человека, но тут скрипнула и приоткрылась стеклянная дверь. Он даже не заметил, как отодвинул щеколду. Внутрь несмело просочилась тонкая дымка — кошка осторожно просунула лапу. Марк хотел закрыть дверь, когда его опять окликнули — на этот раз женским голосом, и шёл он прямиком из тумана. Словно тот сам его звал и в дом пробрался лишь затем, чтобы Марк его услышал. Но ведь такого быть не может. Мотнув головой — откидывая бредовые мысли, — он сделал глубокий вдох и резко растворил дверь шире. Туман в тот же миг обволок ступни по голени, даря им неприятную прохладу. Марк уже хотел закрыть дверь, когда снаружи снова позвали. Голос был знакомым, и хотя Марк не мог вспомнить, чей он, но, что знает его, был уверен. Правда, тот был более встревоженным, чем раньше, как будто его обладательница в отчаянии и нуждается в помощи. Оглянувшись напоследок через плечо, Марк решительно вернул внимание туману и шагнул вперёд — сзади раздалось надрывное «Марк!», и оставшийся в доме мужчина проводил его горестным плачем.***
Марк задыхался. Что-то мешало дышать, какая-то трубка в горле. Ещё не подняв тяжёлые веки, он попытался окаменевшими, неподъёмными руками освободиться от того, из-за чего никак не получалось сделать полноценный вдох. Рядом слышались чьи-то голоса, кто-то кричал, а кто-то плакал, повторяя его имя. Кое-как открыв глаза, он увидел плачущую женщину, но ему не дали толком её рассмотреть, как и не позволили избавиться от трубки в горле. Его лицо грубо повернули и начали светить в глаза, отчего он рефлекторно попытался зажмуриться, но веки кто-то держал, прося их не смыкать. Сколько прошло времени в таких пытках, он сказать не мог, но был благодарен темноте, что забрала его к себе, лишь оставила какие-то далёкие звуки. Вроде, так пищали приборы жизнеобеспечения в больнице. Он знал этот звук по тому времени, когда болела бабушка.***
Следующее пробуждение оказалось менее болезненным: трубки в горле уже не было и фонариком в глаза никто не светил. Только веки остались чугунными. У койки чуть сгорбившись спала изнурённая женщина, держа в тёплых ладонях его правую руку. Будить было жалко, но горло совсем пересохло. — Мама. — Его голос мало напоминал человеческий — скорее воронье карканье, — но она тут же вскочила. — Марк, дорогой, ты в порядке? Надо врача позвать! — Она было бросилась к выходу, и Марк едва успел схватить её за руку, на что ушли практически все его силы. — Воды, — всё, что он удалось прохрипеть в ответ на влажный вопросительный взгляд. — Да, конечно! — Шмыгнув носом, мама прижала руку к подрагивающим губам и взяла с тумбочки стакан с приготовленной заранее трубочкой. — Надо поднять кровать. Чтобы тебе было удобнее пить. Благодаря регулируемой кровати, он принял полусидячее положение и утолил жажду. Сам, правда, стакан взять не смог — руки ещё плохо слушались. — Мама, где я? — После того как выпил воды, голос стал почти нормальным. — Что случилось? — Ты в больнице, — пояснила коротко мама и вдруг опустила взгляд, не спеша отвечать на главный вопрос. — Что случилось? — повторил Марк, стараясь заглянуть ей в глаза. — Автомобильная авария, — как-то нехотя уронила она, и тут Марк разглядел на её лице пару ссадин и синяки. — Ты тоже была в машине? — Да. Мы были вдвоём. Закрыв глаза, он попытался вспомнить произошедшее, но тяжёлая голова обрабатывала мутные картинки с трудом. Он вспомнил, что сидел на переднем пассажирском сидении, в салоне играла музыка, что-то из к-попа, за окном лил сильный дождь. Он волновался из-за погоды, но старался держать себя в руках, так как позади сидела мама и волновалась не меньше. — Может, остановимся и переждём? Дождь, походу, усиливается, — предложил он с плохо замаскированным беспокойством. — Всё будет хорошо, — заверил водитель и нежно сжал его пальцы, отстукивающие нервную дробь на коленях. — Не хочу заставлять твоих отца и брата волноваться и ждать. Я и так им не нравлюсь из-за наших постоянных опозданий, — проскользнули в голос смешинки. Марк хотел взглянуть на спутника и опровергнуть последнее утверждение, но внезапно был ослеплён светом фар в лобовое стекло, а дальше — визг тормозов, скрежет металла и звон битого стекла. После — только туман. — Мама, — позвал шёпотом Марк, вынырнув из нечётких воспоминаний, — в машине ведь был кто-то ещё? Кто он? — Марк… — Мама посмотрела с безнадёжной мольбой, но Марк должен был узнать правду. — Он жив? Где он? От её растерянного вида он запаниковал и ощутил почти нестерпимую потребность куда-то бежать. Он сам не знал куда, но ему надо было найти его… водителя автомобиля… человека, которого он… любил… — Мама-а-а… — Перед глазами поплыло, лицо стало мокрым, и Марк не сразу понял, что плачет. Мама притянула его к себе, обнимая. Он что-то кричал от бессилия, от непоправимости того, что случилось, но когда кинул взгляд за окно, резко замер. К стеклу ластился непроглядный белёсый туман.