***
Все начинается с того, что упертый Лютик никак не отстает. Он продолжает тащиться за Геральтом, хотя тот велит ему уйти. Лютик не уходит, потому что не верит, что Геральту надоела его компания: если б Геральт в самом деле устал от него, он бы оставил назойливого барда сам, бросив где-нибудь в лесу на съедение зверям, или просто улизнул бы из их комнаты, пока Лютик спит, и шел бы дальше по своему Пути в одиночку, как привык. Но Геральт не бросает его. Даже если судьба разводит их в разные стороны, они находят дорогу друг к другу — через месяцы, пусть даже годы. И с каждым разом Лютику все тяжелее расставаться.***
Все начинается с бутылки темерианской водки, выпитой на постоялом дворе. Сейчас середина осени. Все лето они трудились в поте лица, и теперь их тела ноют от усталости, а кошельки отяжелели от монет. С приближением зимы ведьмак обыкновенно возвращается в Каэр Морхэн, а Лютик едет в Оксенфурт — петь песни, писать стихи и преподавать. Так должно быть и в этот год, а потом, весной или летом, они снова встретятся. Сегодня ночью они сняли комнату. Сытые и чистые, бок о бок лежат в тепле на свежих простынях. Возможно, виной всему осознание, что завтра их пути разойдутся, и потому серьезных последствий не будет: не станет же Геральт злиться на него всю зиму? А если Геральт сейчас прогонит его из комнаты, Лютик, без сомнения, на этом же постоялом дворе найдет себе теплый уголок, чтоб дождаться утра…***
Возможно, виной всему чума — он вдруг осознает человеческую хрупкость и смертность: болезнь идет по земле, напоминая, что жизнь коротка, жестока и непредсказуема… Возможно, виной всему темерийские напитки, что вскружили ему голову; хотя вряд ли — он выпил всего две кружки, просто чтоб согреться… Возможно, виной всему долгожданное осознание того, что приносит ему счастье — ведьмак, который лежит рядом с ним на мягкой кровати, купаясь в теплых отблесках огня. Лютик знает: хотя глаза Геральта закрыты, он не спит… Возможно, именно сочетание всех этих вещей, которым он не может подобрать название, заставляет его, в ночь накануне зимней разлуки, наконец-то решиться: он склоняется над Геральтом и мягко касается его губ своими — нежный, невесомый, невинный поцелуй — и, отпрянув, ждет, волнуясь. Геральт открывает глаза. У него теплый медовый взгляд. — Ты пьян. Комната той девушки не здесь. И теперь… Лютик знает, что Геральт по-другому не поймет. Он мог бы облечь свою любовь в сотню разных форм, спеть о ней на восьми языках, но Геральт не поверит словам, потому что они для него пусты. Геральт ценит поступки. Решения. Поэтому Лютик выложит карты на стол, откроется в своих намерениях, потому что так в их тяжелой мрачной жизни появится проблеск чего-то замечательного. И этот шанс нельзя упустить. — Я знаю, Геральт, — произносит он, подчеркнув значимость этого имени. Геральт просто смотрит. И Лютик целует его снова. Целует, чтобы убедить, что в этом поцелуе нет ошибки. Что он не пьян, не проклят, не зачарован. Геральт не отвечает на поцелуй. Но и не отталкивает Лютика. Лютик наконец сам прерывает поцелуй и видит, как напряжен Геральт. В голосе звучит не угроза, но напоминание: не играй со мной. — Лютик. Вызов принят. Лютик отвечает в тон: — Геральт. — Что ты делаешь? Под этим янтарным взглядом в животе у Лютика скручивается нервный клубок. — Помнишь, что я сказал в горах? Что хочу понять, что мне нравится? — Он осмеливается положить руку на грудь Геральта, напротив чересчур медленно бьющегося сердца, и чувствует ладонью тепло чужого тела через тонкую ткань рубашки. Геральт покорно терпит это неожиданное, интимное прикосновение. — Я только сейчас в полной мере осознал, как коротка и печальна жизнь, Геральт. Геральт придвигается чуть ближе к Лютику. На секунду Лютику кажется, что его вышвырнут из кровати, что их отношения — вулкан, и он сглупил, подошел слишком близко к краю, и теперь обречен сгореть. Но — была не была. — Если я завтра умру, то перед смерть, я знаю, буду очень жалеть, что ты не дал мне шанс, — настаивает он. Геральт молчит. — Я не знаю, что это может быть, но… — Ты не умрешь завтра. Лютик вскидывается, готовый спорить. — Ты не можешь знать этого наверняка! Меня могут ограбить и убить, я могу заразиться неизвестной болезнью, вдруг я полезу к тебе с поцелуем, а ты толкнешь меня, и я попаду под копыта Плотвы? — он сглатывает, не отводя взгляда от губ Геральта, — и, если честно, я очень хочу поцеловать тебя снова. Он снова наклоняется к нему и касается его рта. Геральт осторожно приоткрывает губы, и Лютик принимает это за приглашение. Идут секунды, поцелуй становится смелей. Геральт опускает руку на затылок Лютика, путается пальцами в волосах, и Лютик не может сдержать довольный стон. Этот стон, вероятно, ободрил Геральта, пробудил в нем что-то, потому что Лютика вдруг хватают, тянут к себе, жадно впиваются в губы, будто пьют. Их языки сплетаются. Наконец-то Лютик получает то, что хочет. Чего желает. Геральт пахнет лавандой и розмарином, с которыми принимал ванну, и маслом, которое втирал в шрамы. Лютик сбрасывает с плеч сорочку, Геральт быстро стягивает через голову рубашку и тут же возвращается к Лютику, лаская, целуя его грудь, открытое горло. Он прикусывает Лютика за ключицу, и тут Лютик, нетерпеливый Лютик, заставляет его поднять голову и опять целует в губы, яростно и грубо. Лютик гладит покрытую шрамами спину Геральта, потом опускает руки на его бедра, находит завязки штанов. — Могу я? — шепчет он в чужие губы. «Хм-м», — отвечает Геральт и выгибается дугой. Лютику отчего-то смешно — болтливый, как обычно. Проворные пальцы распускают завязки на штанах Геральта. — Ох, милый, ты восхитителен. Угасает животная страсть первого поцелуя, и они раздеваются медленно, чтобы Лютик мог полюбоваться прекрасным телом, оценить его мощь и стать. Между тем, Геральт не теряет времени, он обнимает Лютика за талию и, вызывая мурашки, медленно опускает руки вниз, стягивает нижнее бельё по ногам, таким длинным, таким бледным и тонким по сравнению с ногами Геральта. И Лютик мимолетно думает: какие бедра, если и умирать, то будучи задушенным этими бедрами. — Возьми мое масло, — говорит Геральт. Лютик поворачивается и шарит у кровати в поисках флакончика с маслом, которым Геральт недавно обрабатывал неприглядный шрам на руке. Флакон полупустой; масло пахнет розами, весенним солнечным утром. Лютик раздвигает ноги, и в тот момент, когда Геральт погружает в него масляные пальцы, особенно резко ощущается, что момент реален — это по-настоящему происходит. И Лютик рад этой наполненности и жару от движения пальцев внутри себя. — Вот так, — всхлипывает он. — О, милый, мне так хорошо. Ты совершенство. Геральт задевает что-то в нем, срывая с губ неприличный стон. Янтарные глаза Геральта вспыхивают; Геральт встречается с ним взглядом, а затем целует, глубоко и неторопливо, как будто у них впереди беспечная вечность, как будто завтра не разлучит их на год, а может и дольше. Как будто поцелуй — это все, что сейчас важно. — Геральт, ты такой красивый, — шепчет Лютик в шею Геральта. Чувствует мягкими губами мелкие порезы от бритвы, чувствует под языком пульс: чуть быстрее, чем был. — Вот так, да. Геральт открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут Лютик несколько раз проводит рукой по его члену — горячему, твердому, великолепному. Геральт слегка запрокидывает голову. Затем он подает Лютику масло, все еще не вынимая из Лютика неподвижных, но всё равно приятных пальцев другой руки. — Трогай меня, — требует Геральт. Он разгорячен, он теряет терпение — кто мог подумать, что Геральт умеет быть таким? Лютик готов кончить от одной мысли, что это он довел Геральта до такого состояния. Согрев масло в ладони, Лютик ласкает Геральта, пока у того не сбивается дыхание. Геральт весь дрожит, притягивая Лютика к себе ближе — и тут Лютик нарочно убирает руку и, куснув Геральта за нижнюю губу, шепчет: — Возьми меня, Геральт. Геральт колеблется. Лютик снова целует его, развеивая все сомнения, и снова шепчет — одобряет, уверяет: — Все в порядке, милый. Ты все еще хочешь?.. Лютик знает, что Геральт не будет ничего объяснять словами. Не такой он человек. И хотя ему только предстоит познать Геральта, как любовника, он прекрасно знает его, как друга. Знает реакции его тела. Может читать выражение лица, понимать недосказанности и жесты. И сейчас Лютик ощущает нерешительность Геральта и слегка отстраняется, чтобы не давить, чтобы дать больше места. — Мы можем остановиться, — шепчет он. Мы не обязаны продолжать, я хочу взять от тебя лишь то, что ты сам желаешь мне дать, и ничего более… Геральт властно накрывает его губы своими, как бы обозначая, что ему нужно, и входит в Лютика. Смесь боли и удовольствия настолько сильная, что Лютику на мгновение кажется, что он потеряет рассудок; ощущение наполненности чудесно; Геральт дал ему всё; наконец всё так, как и должно быть. Почему они не занимались этим с самого начала? Почему он не признался в своих чувствах раньше? Он обхватывает спину Геральта, прижимается к нему и качается в такт движениям, не в силах оторваться от его рта. — Геральт, чёрт возьми, ты так хорош. — Он проводит пальцами по волосам, слегка тянет; глаза Геральта темнеют от желания. — Мне так хорошо с тобой… Он всё говорит и говорит нежности, пока удовольствие не нарастает, и тогда слова теряются. Он цепляется, задыхаясь, за плечи Геральта. Геральт прижимается носом к его виску, обдавая щеку горячим дыханием, а затем плотно обхватывает ладонью член, и Лютик крупно вздрагивает, царапая Геральту спину, неся какую-то непристойную, грязную чушь. Геральт кончает вскоре после него, сбивается с ритма. Лютик дрожит от перевозбуждения, обмякая в объятиях любимого. В горле пересохло. Лютик сглатывает. — Это было… невероятно. Правда. Постепенно похоть, омрачающая разум, уходит из глаз Геральта. Возвращается привычная рассудительность. Лютику интересно, как Геральт отреагирует на ситуацию: они лежат в обнимку, голые и перепачканные. Лютик отчего-то внезапно смущается. Становится неудобно быть вот так, голым. Он улыбается застенчиво, пробует подобрать слова, и не находит их: в горле пересохло, а душа ликует. — Геральт, я… На лице Геральта появляется выражение, истолковать которое Лютик не в силах. Геральт молча отстраняется и поворачивается к Лютику спиной. Лютику хочется потянуться за ним, прижаться к нему, обнять и лежать так долго-долго. Но ему не позволят: что-то изменилось между ними. Но что?.. Возможно, случившееся было ошибкой. Он был готов к этому. Ждал удара. Но это всё равно больно. Янтарные глаза Геральта закрываются. Он тяжело вздыхает и погружается в сон. Лежит всю ночь без движения. Ночь тоже неподвижна и тиха, и в тишине Лютик слушает стук своего сердца.***
В предрассветной полудреме он замечает, как Геральт встает с кровати и начинает одеваться, собирает вещи. Сонный Лютик наблюдает за ним. Серый свет сочится сквозь ставни; верно, быть дождю. Геральт пожалеет Плотву и не погонит ее по непролазной грязи. Значит, останется еще на день. Или на два. На три. Но Геральт поднимает свою сумку с пола, и Лютик вдруг осознает: он уходит. — Ты куда? — спрашивает Лютик, садясь на кровати. Это странно, ведь Геральт уже давно бросил привычку ускользать от него. — Даже не позволишь угостить тебя завтраком? Геральт замирает у двери. — Ты не собирался разбудить меня, чтобы попрощаться? Геральт кривится, как от боли, и глухо говорит: — Что тебе еще нужно от меня, Лютик? — и, прежде чем Лютик успевает что-либо спросить, добавляет: — Разве вчера ты не получил, что хотел? Лютик скидывает с себя одеяло. — О чем ты? Он знает, что это бессмысленный вопрос. Разговоры не конек Геральта, а уж открыто обсуждать чувства он тем более не умеет и не станет. Геральт ничего ему не расскажет, а значит, Лютик должен сам все понять и, собрав и осмыслив свои предположения, озвучить Геральту готовый вывод, чтоб тот просто сказал, прав Лютик или нет. — Ночь с тобой была особенной для меня. Геральт рывком открывает дверь. — Я не сомневаюсь. Лютик слушает тяжелые шаги Геральта, пока тот относит сумки на первый этаж. Потом быстро напяливает на себя одежду, хватает ключи от комнаты и слетает вниз по лестнице вслед за Геральтом. На постоялом дворе тихо, и Лютик понимает, что час еще более ранний, чем он думал. Он находит Геральта возле конюшни. — Геральт, не уходи вот так! — умоляюще кричит он и, поскальзываясь на мокрой от ночного дождя дорожке, бросается к стойлу Плотвы. — Пожалуйста. Видишь, я прошу тебя. Хочешь, я встану перед тобой на колени, только вернись в дом. Злись сколько хочешь, но с пустым брюхом пускаться в путь — это не дело. Геральт будто не слышит его. Молча кладет седло на спину Плотвы. — Несомненно, причина — в прошлой ночи, — продолжает Лютик. — Скажи мне, что не так, и я все исправлю. Геральт, ты мой лучший друг… — Отъебись, Лютик, — недовольно шипит Геральт, застегивая подпругу. — Что, ты мне не веришь? — Лютик загораживает собой вход в стойло, хотя это бесполезно: Геральт при желании отодвинет его одной рукой. — То, что я сказал прошлой ночью, — чистая правда. Мы не знаем, что ждет нас впереди, что будет через год или через минуту. Может, ты наконец исполнишь свои жуткие угрозы и прирежешь меня, потому что я тебе так надоел. Но черт возьми, Геральт, я столько лет любил тебя, я не жалею о том, что у нас произошло, и меня убивает то, что ты сейчас делаешь, потому что я посмел надеяться, что мои чувства взаимны. Геральт просовывает напряженные ушки Плотвы под ремень уздечки. — Я знаю, ты не хочешь быть кому-нибудь нужным, но я хочу тебя. Я хочу большего, а не просто кувыркаться с тобой в постели, хотя да, это было потрясающе. И я клянусь, прошлой ночью ты тоже меня хотел. Эта фраза заставляет Геральта остановиться. Плотва бьет пол копытом, словно чуя волнение хозяина. Лютик с бешено колотящимся сердцем неподвижно стоит в дверях. — Ты наговорил тогда столько чуши про смерть, — пробормотал наконец Геральт, — что твоя просьба звучала, как последнее желание. Лютик не может поверить своим ушам. — Ты думал, я пристал к тебе, только чтоб хоть раз в жизни попробовать секс с ведьмаком? — Другие так делали. Лютик просто не может поверить. Геральт — дурак, если решил, что Лютик мог так с ним поступить… — Подожди, — говорит Лютик, недоумевая, — но зачем тогда ты согласился? Геральт пожимает плечами. — Я хотел тебя. Ну вот. Неужели это было так сложно? Лютик шагает в стойло и кладет руку на плечо Геральту: — Не уходи. Губы Геральта сжимаются в тонкую линию. — Ты же знаешь, я не могу говорить красиво. — Знаю, — произносит Лютик с нежной улыбкой. Но Геральт не улыбается в ответ. — Поэтому я все объясню сам. Ты можешь уйти сейчас, и что бы между нами ни было, оно закончится, и наши пути разойдутся. И кто знает, увидимся ли мы снова. Или ты можешь вернуться со мной в дом и позавтракать, а потом мы решим, что делать дальше. Вместе. Геральт ласково смотрит на него. Слово «вместе» висит в воздухе, тяжелое, весомое. Потом Геральт будто приходит в себя. Поправляет седло. «Все кончено», — с тоской понимает Лютик. Но потом Геральт поворачивается к нему. Лютик делает шаг навстречу. — Зачем я это делаю, — шепчет Геральт, и Лютик хочет сказать ему: «Ни о чем не думай, просто иди ко мне», но тут Геральт касается губами его губ. Он целует Лютика мягко, неторопливо, придерживая руками за шею. Лютику странно ощущать грубые кожаные перчатки на своем нежном горле, но он не против. И вроде этот поцелуй, как исповедь, как признание в чувствах, но все еще ведьмак робеет, его прикосновения неловки и нерешительны, и Лютик осторожен, не желая испугать. — Пойдем, — ласково просит он, но Геральт как будто не слышит его и целует снова, снова, так же нежно и… …как будто на прощанье. Неужели Лютик понял все неправильно?.. Нетерпеливо фыркает Плотва. Геральт поворачивается к ней, и у Лютика падает камень с души: Геральт одной рукой расстегивает уздечку. — Подожди еще чуть-чуть, девочка. Кудахчут куры — хозяин пошел собирать яйца на завтрак. Лютик убирает руки Геральта со своего горла, но не отпускает — держит в своих руках. Говорит: — Идем в дом. Потом решим, что нам делать. Вместе.