Когда разбиваются сердца...

— Я выхожу замуж за Ренджи, — тихо выжимает из себя она, — у нас будет ребенок… У Ичиго, кажется, уходит из-под ног земля, но он стоит по-прежнему прямо, кивает тупо, не чувствует ничего: вместо мозга — вата, вместо собственного тела, энергичного сильного тела — какой-то гигай синтетический, а вместо сердца — ничего. Краем сознания он отмечает, что Рукия впервые не смотрит на него, не смотрит в самую душу этими своими аметистовыми огромными и кристально чистыми глазищами, потому как нифига они не кристальные — два омута со своими тайнами на самом дне, плохо утопленными с привязанными камнями на цепях; нужно было цеплять им на шею груз побольше. — Он меня любит и, — Рукия медлит, придумывая более убедительную отговорку, — и он всегда рядом. «Ах, ну да, конечно», — сцепляет добела губы Ичиго. На язвительном языке заготовлена тысяча и одна колкость, только смысл? Временный шинигами, чьи умственные способности всегда подвергались всеобщему скепсису, будто прозревает — словами горю не поможешь. Возможно, ему стоило раньше действовать решительнее. Возможно, нужно было не заводить дружбу с Ренджи и прибить гада еще в первом поединке. Возможно… что? Никогда не вызываться помочь раненной Рукии? не видеть духов? не рождаться? Обстоятельства особо не давали ему выбора, хотя может это всё еще происки Айзена, он тот еще кукловод продуманный. — Ты так мне ничего и не скажешь на прощание? Рукия оставляет на его столе изящно выписанное свадебное приглашение, а Ичиго хочется взорвать весь дом, чтобы от замозолившей глаз бумажки не осталось и праха. Как от пустых. Чтоб исчезли наконец навечно вся эта история, чёртовы шинигами и пустота вместо сердца. Ичиго не ко времени задумывается, как живёт с ней Гриммджоу, или Нелл, или любой другой обитатель Уэко Мундо, потому что Ичиго не смог бы… а потом он сам осекается. Смог. И сможет. Это всего лишь сердце. Люди же как-то живут с удаленной почкой. И Ичиго делает первый шаг. Слышит как в ступню врезаются первой любви осколки, но делает шаг второй, превозмогает по привычке. Спустя неделю раны перестают кровоточить, через месяц — начинают затягиваться, и вот уже через полгода на свадьбе друзей Ичиго стоит с чуть смущенной улыбкой и огромным шрамом по ту сторону рёбер. Тот не ноет, просто врезается в глаза новой блестящей кожей, и как Ичиго не силится сморгнуть это наваждение, это след — как бельмо, а видеть друзей парой — пытка. — Может, уже стоит признаться? — Ренджи отводит его в сторонку, по-приятельски хлопает по плечу и подмигивает в сторону окруженной подружками невесты. — В смысле? — Кажется, тупость возвращается к Куросаки, или это просто кто-то другой перебрал с выпивкой и разделить жену предлагает. — Ну, Орихиме, — цокает друг, — она давно ждёт, когда ты обратишь на нее внимание. Хорошая же девочка. Она давно заслужила на счастье. Ичиго только сейчас замечает средь гостей знакомый силуэт, ее красивое платье, вычурную причёску и густой румянец на щеках, когда их взгляды пересекаются. Орихиме его любит? Что за вздор? Да быть того не может. Они же просто друзья и… да, с Рукией были «просто друзья» тоже. Ичиго озадаченно шкрябает затылок: — Ну, хорошо, я подумаю что можно сделать, — и поражается настолько воодушевленной улыбке Ренджи, словно он преподнёс тому тропический остров в свадебный подарок. Ясно. И Ичиго продолжает идти уже не ради себя, а ради друзей. Чтобы заглядывать в Общество душ пореже, чтобы товарищ не беспокоился, чтобы родных порадовать и чтобы Орихиме получила заслуженное. Под ногами как будто ничего нет, только в ушах стоит хруст да шелест незримых осколков. Что ни шаг — то напоминание, как противная постоянно чавкающая сколопендра попала в ухо. От ее навязчивого присутствия хочется выброситься из окна, утонуть в океане внутреннего мира или просто попасть в психушку, но временный шинигами же не привык сдаваться. Да и нельзя ему самоубиться: у него сестры. Свадьба у Ичиго ассоциируется с ощущением третьего лишнего, но у Ичиго слишком много друзей, чтобы щадить его чувства. Сначала Чад. Потом Исида. Мизуиро. Кейго. Словно кто на выпускном любовного зелья рассыпал, и только пара человек избежали этого помешательства. Сегодня всеобщему безумию поддалась даже Тацуки, ершистая и грубая Тацуки, которая всегда смеялась над влюблёнными дурачками, а теперь выходила замуж вся в лучисто-белом, с длинной косой и наигранной улыбкой для окружающих. — Поздравляю, — Ичиго вручает конверт с деньгами и боксерские перчатки в подарок. Не то, чтобы намек, он просто возвращал долг спустя лет двадцать. — Да уж, помню, — усмехается она чуть честнее, — пришел весь квёлый и без перчаток, пришлось свои одалживать, запасные. Ичиго кивает и тоже широко улыбается. Она знает, что фальшиво. Тацуки вообще знает о нем всё и даже что для него лучше, и Ичиго отчаянно хочет спросить у подруги детства, а не завалялось ли у нее для него запасного сердца, но слышит как в первом вальсе Тацуки танцует на стёклах. Жених не сводит с нее глаз, а она нет да ищет кого-то другого по залу и почему-то испуганно отводит глаза, когда этим кто-то оказывается Ичиго снова и снова. — Пойдём, Куросаки-кун? — несмело предлагает Иноуэ, когда гости начинают медленно собираться на выход. Он соглашается. Уйти отсюда, уйти с этой девочкой дальше по жизни, сказать ей «да» у алтаря, родить сына, переехать в дом побольше и зажить почти обычной жизнью — Казуи с детства справляется со всеми недругами играя, отправляя временного шинигами на пенсию до срока. Ичиго рад. Они видятся с шинигами крайне редко и только по праздникам, а значит шрамы никто не ворошит, а значит Ичиго может втихую довольствоваться своим вынужденным семейным счастьем. — Отец, как ты понял, что мама — та самая, единственная и главная женщина в твоей жизни? — однажды спросит его выросший сын, и Ичиго окажется на распутье с окровавленными ступнями. «Любовь» — налево, «Дружба» — направо, «Долг» — прямо, но это уже чем-то отдаёт из русских сказок. — А что, есть разные варианты? — устало посмотрит он на свое такое же бестолковое, как сам, продолжение рода, и Казуи предательски покраснеет: — Ну да, немного. Просто кто-то из этого мира, кто-то из другого, и мне важно определиться, всё-таки я же на всю жизнь выбираю, а не по приколу. Проклятая сколопендра вновь жрёт и жрёт шумно воспоминания вперемешку с правильными мыслями, и Ичиго хватается за уши, желая прекратить свою многолетнюю агонию. Как бы сложилась его жизнь, если бы он свернул на другую дорогу? Сделал бы он кого-то счастливее, раз себя — не очень? Выбрал бы он ту, кого желал сам, а не по совету друзей или на радость родственникам? Ичиго слышит, как вопрос сына медленно вскрывает давно загрубелую ткань старого шрама, но боится того, что за ним находится. — Казуи, вот, что я тебе скажу, — Ичиго чувствует себя медитирующим на острых осколках, говорит спокойно и как никогда обдумывая каждое слово: — Возможно, твой старик не самый умный на Земле, но я считаю, если у тебя есть выбор, то ни о какой единственной речи нету. Если она появится, то ты не увидишь никого кроме нее, и она станет центром твоего притяжения. — Говоришь прямо как дедушка про бабушку. — Хм, твой дед был тем еще балбесом, но кроме твоей бабушки иных женщин для него не существовало. — Как для тебя кроме мамы? — Казуи не отстаёт, продолжает резать без ножа всё дальше, всё глубже, всё упрямее, унаследовав чьи-то чересчур твердолобые гены. Дверь в кабинет тут тихо отворяется, и Орихиме, улыбнувшись любимым мужчинам, зовёт их ужинать, а потом словно нанизывается на взгляд супруга как приговоренная рыба. Глаза ее трепыхаются, как хвост, плавники, жабры, и ее неувядаемый оптимизм вдруг наконец осыпается ей в передник, за края которого она нервно хватается в последней попытке спасти то, что еще осталось: — Что-то произошло? Ичиго мазохист и садизм ему чуждый. Поэтому он почти сразу, но твёрдо мотает головой, спешно подымается с кресла и уперто следует по усеянной словно лепестками Сенбонзакуры тропе на свой личный холм Сокьоку. Распятый угрызениями совести, так горячо возлюбленный, но оголтело несчастливый. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, однако, опутанный цепями с огромными камнями на концах, из омута аметистовых глаз временный шинигами так и не смог выбраться…