Разгоняя тени

Страх, скорбь, забвение.       Это те три слова, которые Керри крутит в голове, пятьдесят с лишним лет без малого, с самого момента отгремевшего взрыва на башне «Арасака». Слова, которые не вписываются ни в один текст песни, но уже долгое время служат его якорем в стремительно несущемся под откос городе неоновых огней.       - Как обычно? – Молодой парень за баром скалится в приветствии, обнажая ряды идеально ровных белых зубных протезов, его глаза пусты и холодны, даже не надо в них смотреть, чтобы это знать. Но он явно заинтересован в постоянном клиенте и тем более в его щедрости. Керри лишь натягивает повыше воротник старой кожаной куртки, бездумно пялясь на дерево стойки потертое локтями сотен тысяч посетителей, а затем медленно кивает. Мыслями он не тут и не сейчас.       - Я займу свою комнату, принеси туда пару бутылок, - его голос едва слышно в общем гуле посетителей, но видимо импланты парнишки работают исправно, - и пачку сигарет.       Бармен едва заметно приподнимает бровь, рассеченную аккуратным металлическим швом, но тут же вновь улыбается. Спорить не в его интересах, особенно когда клиент платит вперед и оставляет внушительную сумму эдди на личном счету.       Керри так часто тут бывает, что может проследить маршрут с закрытыми глазами. Десять шагов до зловонного коридора, полного влажных звуков плоти и шепота только что сложившихся парочек. Девятнадцать шагов вперед до двери с матовым стеклом и цифрой 4. Его маленький заслуженный мирок в отличие от блестящего фальшивого мира снаружи. Он не знает, почему, будучи на вершине, все еще спускается в адские недра Найт-Сити и вливает в себя токсичную синтетическую бурду для наемников. Возможно, это просто проявление ностальгии, возможно извращенное желание поиздеваться над самим собой. Поиск причинно-следственной связи обрывается со звоном стекла и это на секунду отрезвляет. Бармен не задерживается, наученный опытом прошлых встреч, но Керри все равно успевает без энтузиазма подметить его новые ягодичные импланты и ненавязчивое покачивание ими при ходьбе. Не сегодня, мальчик. Никогда.       Голова привычно гудит уже после первого стакана, этого достаточно, чтобы откинуть брезгливость и расположиться на продавленном диванчике с засохшим пятном спермы недельной давности. Керри знает, что посреди подушек таятся ингаляторы и рекламные щепки, а белесое пятно на столике уже поновее. А еще ему не нужен свет, чтобы видеть старую перекошенную картину на стене.       В Найт-Сити давно поменялся вектор искусства, художники и писатели давно сброшены с пьедесталов, а их творения отправлены в утиль. Музеи разграблены, сожжены, чтобы на их руинах возникло что-то новое, более подходящее этому миру. И вот спустя почти двести лет, «Авиньонские девицы» смотрят с полотна на одинаковые лица потных, покрытых кровью наемников, дрочащих на ультра новые брейндансы.       - Ваше здоровье, дамы! – Керри салютует холсту очередным стаканом, полным зеленой жидкости и пьет до дна. Каждый раз он думает, что, возможно, только поэтому картину еще никто не спер или порезал в наркотическом угаре. Или это чудо, но в чудеса Евродайн верить разучился уже целую вечность назад.       Сигарета ложится в пальцы чужим жестом, ее удушливый дым щекочет ноздри, медленно вытесняет остальные здешние ароматы. Импланты в горле жжет с непривычки после долгого перерыва, словно контакты окисляются раньше отведенного им срока.       - Опять пришел? – Хриплый Голос заставляет приподняться волосы на затылке, но Керри лишь вымученно улыбается в ответ, прикрывая глаза. – Никак ты, блять, не выучишь один единственный урок… все бегаешь сюда как недобитая шавка в поисках хозяина.       Слова не ранят. Евродайн знает, кого увидит в темном углу напротив. Дотлевшая сигарета летит мимо пепельницы, алкоголь вновь обжигает язык и возможно стоило бы притормозить, но внутренний стоп-кран давно сорвало к чертям.       - И тебе привет, Джонни, - память услужливо воспроизводит лицо Сильверхенда перед глазами вплоть до последней морщинки, - опять не рад меня видеть?       Воздух колышется и Керри прикладывает существенное усилие, чтобы усидеть на месте и не сбежать, как делал десятки раз до этого. Сегодня он готов довести диалог до конца. В одном застывшем мгновении мир вокруг взрывается ощущением холодного металла, скользящего по груди. Сердце заходится в бешеном ритме.       - Хуйни не неси, - в Голосе звучит усмешка, - продолжим с того же места или ты опять сбежишь? – Холод скользит по плечу, спускаясь к животу, но Керри мужественно терпит щекотку, выдавая себя лишь рваным дыханием. – Даже спустя столько лет ты течешь как последняя сучка от одного прикосновения, я польщен…       Когда неестественная тяжесть руки накрывает пах, Евродайн почти скулит, но все еще способен выдавить из себя что-то вроде «завали, блять». Он вновь прикуривает, не способный выдержать тяжесть местного воздуха и тянет свободную руку вверх, натыкаясь на воздух. Лишь темные волосы утекают как вода сквозь пальцы. Спинка дивана скрипит под опустившимся на нее весом, а Керри отчетливо чувствует тепло щеки склонившегося над ним человека.       - Джонни… - его голос звучит слишком громко в тишине, а руки сами тянутся расстегнуть золоченую пряжку ремня и приспустить кожаные штаны. Годы рефлексии и попыток вырваться из ментальной тюрьмы имени Джонни Сильверхенда, построенной с самой первой встречи в собственной голове абсолютно не способствуют выработке какого-либо терпения. Он словно опустившийся нарик, дорвавшийся до долгожданной дозы Черного Кружева. Такой же безумный.       Горячая искра с сигареты падает на оголенную кожу живота, - ах, твою ж…сука! Джонни, не будь мудаком, давай побыстрее… – металл, чуть согретый теплом кожи, исчезает, а Керри шипит, оборачиваясь, чтобы возмущенно вглядеться в кромешную тьму. Он готов поклясться себе, что видит ухмылку на чужих губах и хитро блестящие карие глаза, но то, кажется, опять игры разума.       - Говорю же, нихуя тебя жизнь так и не научила…       Керри почти на пределе – он готов орать и разнести все вокруг к херам в пыль, лишь бы получить свою «дозу», он едва успевает открыть рот, чтобы огрызнуться.       - Ебальник захлопни и руки за спину, - Голос не терпит возражений, в нем звенит вполне реальная угроза, - достанешь без разрешения – гитару еще год держать не сможешь. Понял?       Керри кивает как заведенный, вдыхая последнюю затяжку и бросая сигарету на изгаженный пол, чтобы похоронить ее под тяжелой подошвой. Руки, как и было велено, плотно смыкаются в замок за спиной и в тот же момент его хоронит под волной прикосновений и запахов. На коленях появляется приятная тяжесть чужого тела, горячее дыхание обдает ухо, а член зажат в умелых, быстро скользящих пальцах. Этого, честно говоря, достаточно, но Джонни будто читает его как открытую книгу – в нужный момент пережимает ствол у основания и тихо мягко смеется.       - Бля, Керр… я, - протез скользит вверх, пощипывая и без того чувствительную кожу у сосков и оглаживая линии хрома, и Евродайн дышит так резко, что кажется его легкие схлопнутся в любой момент, не выдержав нагрузки, - скучал по всему этому… - металл останавливается на щеке, поглаживая. И это интимнее держания за член и всего того дерьма, что между ними когда либо было. Керри ведет вперед, но мощная конечность крепко впивается в горло, удерживая, на секунды перекрывая доступ кислорода. - ...малыш…не переебать… блять…вырос… охуеть…красивым… - сквозь шум крови в ушах до него доносятся лишь несвязанные обрывки фраз, а возобновившееся движение живой руки на члене абсолютно не способствует какому-либо анализу. Мозги сейчас больше похожи на сварившийся коктейль из гормонов.       - Джонни! Пожалуйста… - когда хватка на шее чуть ослабевает, Керри молит его, несмотря на саднящее горло, - пожалуйста… - сейчас ему глубоко похуй на явно посаженные связки и хрипящий сверх меры голос, - пожалуйста… - если бы он мог, то упал бы на пол, каясь во всех грехах в надежде на индульгенцию.       Вес на коленях чуть ослабевает, чтобы опуститься вновь с новой предоргазмической вспышкой удовольствия. Член обволакивают тугие стенки, сжимая так крепко, что, кажется - это соединение уже навсегда, а чужое тело прижимается так близко, будто желает влезть под кожу. Стать очередной хромированной дорожкой на груди. - Блять! – Керри уверен, что кричит, но уши опять заложило. Лишь надеется, что на крики не сбежится охрана и «небезразличные граждане», желающие стать свидетелями убийства, чтобы обчистить его карманы. Он пытается успокоиться, пока Джонни не движется, позволяя ему и себе перевести дух. Руки за спиной мешаются, но Керри держит их там, не осмеливаясь ослушаться. Даже несмотря на риск падения.       - Понеслась, еб твою… - Джонни рычит, набирая какой-то сумасшедший, но размеренный темп, а Евродайн давится смешком и замечанием, что «вообще-то твою», перемеженными со стонами. Керри охуенно и, пусть кислорода вновь не хватает, глаза застилает пелена слез, бедра сводит от напряжения, а на плече саднит свежий укус. Он впервые за долгое время на своем месте.       Они кончают почти синхронно, но движутся еще какое-то время по инерции, не способные прерваться. Как дикие животные в случке. Керри кажется, что все системы дали сбой и перезагрузились, и он молится про себя, чтобы это не было бредом умирающего мозга, запертого в теле на каталке Траумы.       - Живой? – Джонни перемещается на диван и закуривает, пока дезориентированный Керри дрожащими руками размазывает свое семя по коже и поправляет одежду.       Он смотрит, как красный уголек сигареты отражается в темных зрачках, на секунду напоминая логотип «Самурая». Темнота рассеивается, позволяя скудному коридорному освещению бликовать в зелени бутылок, словно спадает злой морок.       – Тебе надо идти, Керри. Уебывай и не возвращайся сюда. Никогда. – Голос Джонни звучит едва слышно, но невероятно мягко и ласково, а напоследок просит: - отпусти меня уже. Пора.

***

      На следующее утро Евродайн не помнит, как выбрался из той комнаты с картиной, из самого бара и откуда в подворотне взялся кэб Деламейна, знающий его адрес.       В дневном репортаже передают об умышленном поджоге нескольких заведений по всему городу, и Керри абсолютно не удивляется, увидев знакомую вывеску, объятую огнем. Лишь посылает бармену эдди, чувствуя нерациональную ответственность за ситуацию.       Дождь омывает улицы Найт-Сити скорбным плачем о каждой отнятой жизни. Смывая кровь и порох с тротуаров и стен.        А для Керри выходит солнце, загоняющее его тени в небытие. И сжимая старые армейские жетоны, висящие на шее, он чувствует, что больше не боится.