Журавли и вереск

Ночь была холодная и ясная. Хиджиката стоял, закутавшись в шарф, и смотрел, как кольца дыма от его сигареты уплывают в небо. Если бы Такасуги уже пришёл, можно было бы устроить соревнование, чьи кольца быстрее и красивее, но Такасуги опаздывал. В обычное время Хиджиката воспринимал вынужденное ожидание спокойно, а сейчас было как-то тоскливо: словно их с Такасуги отношения — если то, что между ними, можно так назвать — нужны были только ему одному. По небу плыла стая журавлей — неторопливо, беззвучно, как в замедленной съёмке. Хиджиката на какое-то время забыл про всё и наблюдал за их полётом: а что ему ещё оставалось делать? Не идти же в тепло одному. Одному можно и так. Журавли всё летели и летели, и никак не заканчивались, а потом скрылись в холодном небе, оставив после себя тоску. Хиджиката почему-то вспомнил, как Такасуги угостил его вересковым мёдом и написал об этом хокку. Сами собой в голове сложились стихи. — Журавлей полёт. В другом краю теплее. Вереском пахнет. Нужно будет поработать над последней строкой и как-нибудь иначе выразить мысль. — Тебя на поэзию потянуло? Такасуги или опаздывал или приходил в такие моменты, когда Хиджикате хотелось побыть наедине со своими мыслями. Сегодня он собрал бинго. — И цветы вереска как звезды, что отразились в мутной воде, — Такасуги умел выражаться весьма поэтично. Именно это в своё время и привлекло к нему Хиджикату. Хиджиката всё ещё думал о журавлях и хотел говорить о журавлях, но вот как начать такой разговор? — Я видел журавлей, — начал Хиджиката. — И я тоже их видел, когда шёл сюда. И что? И всё. О чём дальше-то? Невыразимое чувство. Бесполезно говорить о журавлях с тем, кто и сам, как они. — Ты испытал экзистенциальное откровение? — Такасуги умел выражаться подчёркнуто занудно, и это порой в нём бесило. Но сейчас в нём не бесило ничего. Даже сиреневый шарф со звёздами. Даже кимоно с жура… почему на нём кимоно с журавлями? Хиджиката закутался в молчание, как в шарф. Такасуги немного подождал ответа и закурил. Дым от его кисэру уплывал в небо за журавлиной стаей, а сам Такасуги никуда не уходил. И скорее всего не уйдет до поры до времени, если уж пришёл. — Мне уйти? — спросил Такасуги каким-то странным усталым голосом. Как путник, которому после долгого пути не дают отдохнуть. И Хиджиката вспомнил, что до журавлей ждал его. — Да нет, почему. Останься. Да, именно эксзи… как ты сказал? Это оно и было, но уже ушло. Пойдем в дом. У меня есть хорошее сакэ, а ты, должно быть, замёрз. И они пошли в дом. И ночь у них была ясная и тёплая.