A masterpiece from God

      Оглушающие аплодисменты едва ли были громче отголосков оперы в голове. Сальери с трудом поднял взгляд на сцену, выходя из какого-то транса, гипноза, в который в очередной раз ввела его музыка Моцарта. Перед ним по очереди выходили на поклон артисты, и негромко играла финальная музыка, кто-то подносил цветы, кто-то покидал зал, но сам Антонио не находил в себе силы пошевелиться. Из оркестровой ямы выбрался сам композитор, и, ярко улыбаясь, неуклюже поклонился публике. Шум стал громче, послышались восторженные возгласы, но Сальери всего этого не слышал, в упор глядя на Вольфганга.       Растрепанные волосы, ярко раскрашенные глаза, блестящие от счастья, широкая, радостная улыбка. Там, на сцене, он был так красив. Безупречен. Прекрасен. Ангел (или все же демон?), посланный Богом. Его лучшие шедевры едва ли затмевали его самого…        Сальери встает, преодолевая дрожь в коленях, и ему хочется куда-то спешить, бежать, но ему нужно сохранять лицо, казаться спокойным. Он поправляет воротник, рукава, пытаясь утихомирить безумно разогнавшееся сердце. Стараясь сохранять спокойствие, вновь смотрит на Моцарта, и ловит его взгляд прямо на себе. Антонио крепко сжимает собственные руки, хмурится, и проходит между рядами, ощущая на себе чужой взгляд.       Он идет за кулисы, и его без вопросов пускают, и, проскальзывая между толпой артисток, пытающихся его остановить, пытающихся флиртовать с ним, он ищет Амадея, не останавливаясь ни на мгновение.       И находит прямо возле двери со сцены.       Вольфганг сияет счастьем, когда видит его, и подбегает к нему, чуть не сбивает с ног. И, не успевает Сальери сказать хоть что-то, как его целуют в щеку, хватая за плечо и подбородок.       И все внутри перемешивается, и совершенно пусто в голове, только бешено бьется сердце. Моцарт тут же отстраняется, все так же сияя, и Сальери заглядывает в бесноватые глаза, пытаясь осознать, что происходит. Лишь через пару секунд Вольфганг вдруг пугается, отпускает его, прикладывает руку к своим губам и взволнованно сдвигает брови. Тогда Антонио осознает, что все это время его лицо было абсолютно непроницаемым, и что он совсем неспособен выразить то, что творится внутри него. Нет, способен. Музыкой.       Они оба слышат чужой смех, и Моцарт смотрит куда-то за его спину, и Сальери не способен пошевелиться. Снова.       Вольфганг берет его руку в свою, тут же смотрит на нее и отдергивает, лишь чтобы снова взяться так же, но увереннее и крепче. Антонио смотрит на него, глотает воздух, осознавая, что забывал дышать, и неотрывно смотрит на мужчину. Тот снова заглядывает в его глаза, и пропадает яркая улыбка, и во взгляде нежность.       Сальери тянут за руку, и он совсем не видит, куда. Они оказываются в чужой, пустой гримерке, и Моцарт закрывает дверь, оборачивается с заметным ярким румянцем, и шагает к нему. Хватает за плечи, чуть-чуть поднимается на носочках, и целует в губы, быстро, страстно, и чувствуется, как переполняет его адреналин с премьеры оперы. Звонкий звук поцелуя заставляет Сальери прийти в себя, но он не успевает ответить, — Вольфганг отстраняется, и заглядывает ему в глаза. Они молчат, но их взгляды стоят тысячи слов. Музыка эхом отдается в их головах. Сальери резко дергается, чуть не пугая Амадея, хватает его обоими руками за голову и притягивает к себе, целуя снова и глубже. В голове все так же пусто, в сердце бушуют эмоции, и за закрытыми глазами сверкают фейрверки. Он чувствует, как всем телом дрожит Вольфганг, целуясь так отчаянно, будто существовать не мог бы без этого. Отрываясь, Антонио пытается отдышаться, пальцем проводит по подтекшей туши на щеке Моцарта, и несдержанно целует снова, толкая на диванчик в стороне, и старая мебель жалко скрипит под ними, и взлетает пыль. Отчаянно целуясь и кусаясь, мужчины пытаются дрожащими руками расстегнуть рубашки друг друга, и они совершенно не в силах оторваться, и, кажется, лишь сильнее путаются. Вольфганг опускает руку, чтобы расстегнуть брюки Сальери, и тот, рвано вдыхая разгоряченный воздух, запускает пальцы в мягкие, спутанные волосы. Когда Моцарт заканчивает, кусая губы под внимательным, мутным взглядом, и достает чужой член, Антонио дергает его за волосы, ненамеренно, но благодаря этому Вольфганг поднимает голову, открывая шею, и, опять не задумываясь, Сальери припадает губами к ней, такой же прекрасной, как и весь Моцарт, целует и нежно кусает, пока Вольфганг не обхватывает ладонью его член и в глазах не темнеет. Выдыхая громче, чем обычно, он толкается вперед, и резко осознанное возбуждение накрывает его с головой. Его голова бессильно падает на чужое плечо, и он с большим трудом сдерживается, чтобы не заскулить, пока его ласкает рука гения. Господи, как он влюблен.       Свободной рукой Вольфганг поднимает его голову, снова целует, и неуловимо соскальзывает с дивана, чего Антонио, блаженно прикрывающий глаза, не замечает, пока его дрожащие ноги не раскрывают. Громко вдыхая, он распахивает веки, Моцарт отрывается от поцелуя и опускается ниже, между его ног, и пытается отдышаться, глядя на чужой член прямо перед собой. Сальери наконец несдержанно скулит и проводит рукой по щеке мужчины, чтобы снова запустить ее в мягкие волосы. Мутным взглядом он пытается рассмотреть возбужденное лицо, старается запомнить каждую черточку, и признает, что лучше вида Моцарта на сцене только Моцарт между его ног, прямо перед минетом.       Минетом.       Не успевает Антонио представить то, что будет дальше, как это сбывается — Вольфганг приближается к его члену, высовывая язык, лижет головку и тут же обхватывает губами. Сальери выгибает.       Он сосет так, будто делал это не раз, но Антонио не способен про это думать, он тонет в ощущениях, и ему приходится закрывать рот рукой, чтобы не стонать вслух. Вольфганг проводит языком по каждой выступающей венке, опускается к основанию, осторожно поднимается снова к головке, сжимая член губами. Антонио стонет, кусая собственную руку, и насильно опускает взгляд, чтобы увидеть Моцарта. С его членом во рту.       Сальери громко вдыхает, снова кусает руку, чтобы привести себя в чувство, но он потерял себя еще во время оперы. Вольфганг отрывается, чтобы глубоко вдохнуть, и снова насаживается ртом на чужой член, и он упирается в его горло. Антонио, резко распахивая глаза, дергает его за волосы от себя, и Моцарт с легкостью поддается. Его лицо полно блаженства, и веки слегка прикрыты, и они оба тяжело дышат. Сальери опускает взгляд, чтобы заметить, что все это время Вольфганг свободной рукой дрочил себе. Рыча, Антонио дергается вперед, чтобы поцеловать мужчину снова, и он поднимается выше, с трудом опираясь на колено другого. Вольфганга разморило удовольствием, и он целовался немного лениво, но напор Сальери с лихвой это компенсировал. Не переставая целовать Моцарта — уже не только в губы, но и в шею, открытые ключицы, — Антонио поднимает его, притягивает к себе, заставляя сесть на свои бедра, и снова замирает, стараясь отдышаться, глядя на член Вольфганга, и неосознанно думает, что все в это человеке-шедевре идеально, абсолютно все.       А Вольфганг отталкивает его, чтобы снова поцеловать, встает на ноги, скидывает обувь и неловко снимает штаны. Сальери смотрит на него, ничего не соображая, пока он не улыбается, хитро щурясь, и не приближается снова. И все-таки он маленький демон.       Антонио целует его, проводит руками по худой спине, прощупывая позвоночник, пока Моцарт, спеша и постанывая от предвкушения, разрабатывает себя. Сальери чувствует, как скоро сгорит от стыда, но возбуждение, уже совсем неконтролируемое, заставляет его принять, что они оба уже достигли точки невозврата.       Вольфганг долго смотрит ему в глаза, его губы приоткрыты, и румянец виден даже в полутьме комнаты. Сальери отвечает ему без слов, не отводя взгляда, но безостановочно и несдержанно водя руками по его телу. Моцарт улыбается, нежно и искренне, целует в лоб и приближается.       Внутри горячо и узко, и Сальери соврет, если скажет, что сможет продолжить жить, как жил раньше после этого. Он глубоко вдыхает, сжимая зубы, а Вольфганг мелодично стонет, насаживаясь до упора. Антонио выпрямляется, прижимаясь всем телом к чужому, обнимает и снова целует шею любовника. Толкается бедрами вверх, вырывая еще один стон из чужих уст.       Он бережно кладет Вольфганга на спину, устраивается удобнее и подкладывает под чужую спину подушку. Моцарт спешит восстановить дыхание, но тут же разбито стонет, когда Сальери толкается на пробу. В ушах вдруг звенит от окружающей их тишины, и наконец затихает музыка в голове, Антонио открывает глаза и смотрит на мужчину под собой, и мечтает услышать больше стонов.       Теперь он знает, что может быть красивее музыки Моцарта.       Потому что гениальнее Моцарта только Бог, что создал его.