♪ Японская этническая музыка — бамбуковая флейта
Чуть улыбаясь одними уголками рта и не отрывая колкого взгляда, синоби пристально следил за тем, как Мэй заваривает чай, попутно поддерживая беседу и рассказывая о каких-то незначительных событиях, произошедших за время его отсутствия, как затем она грациозными движениями рук разливает его по чашкам, невзначай демонстрируя узкую полоску кожи своего запястья, как аккуратно подносит горячую чашку к губам, аккуратно касаясь ими горячего фарфора. Его взгляд потеплел, когда после какой-то шутки он услышал её негромкий смех, напоминающий журчание горного ручья, но вновь стал жёстким, когда кицунэ начала рассказ о своём знакомстве с местным ёкаем и просьбе дзёнина о помощи с мостом, которую, естественно, она не могла не согласиться выполнить. На пару секунд сжав скулы и выдавая этим своё недовольство, Кадзу задал пару уточняющих вопросов, попутно размышляя о том, какую всё-таки глупость совершает Мэй, вновь подвергая себя опасности, оставаясь здесь и настаивая на заключении договора с кланом. Но его раздумья прервала фраза вечерней гостьи о том, что ей уже пора уходить. Беспокоясь, что ниндзя наверняка устал с дороги, девушка не хотела забирать и так обычно немногие, а потому ценные, минуты его отдыха, совершенно не догадываясь о том, что именно их она сейчас ему дарит, о том, что он уже пожертвовал несколькими часами сна, чтобы только скорее вернуться к ней… Кадзу спокойно поинтересовался: — Не останешься? Девушка, будто не веря, что о таком можно вот так невозмутимо спросить, уточнила: — В смысле? Кадзу качнул головой, чуть насмешливо, но мягко улыбнулся, боясь спугнуть. Переспросил конкретнее: — Останешься на ночь? Или дольше? Синоби почти с наслаждением наблюдал, как начинают пылать от смущения щёки, каким вдруг взволнованным стало её дыхание, выдаваемое часто вздымающейся грудью… Мэй, казалось, старается избегать его взгляда, но ей плохо удавалось не смотреть на его шею, скулы, губы… Она проговорила, видимо, первое, что ей пришло на ум: — Дедушка Чонган будет беспокоиться… Кадзу не удосужился даже сделать вид, что поверил причине, но, внутренне горько усмехаясь, проронил: — Боишься, значит… Смущение тут же покинуло Мэй, смывшись эмоцией, похожей на возмущение. Она вскинула бровь: — От тебя ли такое слышу? Не виня себя в откровенности, но сожалея о, возможно, недостаточном доверии Мэй по отношению к нему, Кадзу попросил: — Не гневайся, гордая. Знаю твою смелость… Мэй, немного растерявшись из-за второго уже за этот вечер ошибочного представления о нём, отвернулась к пылающему очагу. — Гордая уже ушла бы, — тихо ответила она. — Сказал: боишься — значит, смущаешься, скромная, — также тихо произнёс Кадзу, вставая с циновки. — Скромная бы послушалась Чонгана и вовсе не пришла… — почти шёпотом проронила девушка. Синоби медленно обошёл её, вставая перед ней. — Что же тогда мешает остаться? Глаза Кадзу изучали лицо гейши. — Спрашиваешь, но… не просишь, — тихо прозвучал ответ, и Мэй подняла глаза. Чуть качнув головой, он медленно поднял руку и провёл пальцами по её щеке. — Неуверенная… Во мне сомневаешься? Он увидел беспокойно бегающий взгляд девушки. Казалось, она о чём-то недоговаривает. Его вдруг осенила догадка… Она пришла как раз тогда, когда здесь была Азуми… — Мне… ты одна нужна, — почти выдавая удивление от непонимания ею такой очевидности, произнёс мужчина. Мэй, не ожидая такого признания, вскинула глаза, но тут же их опустила. — Не хочу быть обузой, — словно оправдываясь, она нашла «подходящее» объяснение. — До этой секунды ты лишь помогала, — ниндзя положил тёплую ладонь на лицо, слегка поглаживая большим пальцем мягкий шёлк её кожи. Мэй ощутила шершавость его рук, заставляющую кожу гореть, отзываясь ноющим теплом совсем в другом месте… «Как и его голос», — пронеслось мыслью, а в ногах уже появилась предательская слабость. — Ты к свободе привык, — пробормотала она, теряя последнее самообладание, но всё же доставая очередной «козырь». — Ты же мне её и подарила, забывчивая… — напомнил Кадзу, понизив голос и улыбаясь. Уже ощутив свою абсолютную власть над ней, он всё же играл в её игру. Большой палец мужчины, не прекращая ласки, скользнул с щеки Мэй к уголку её рта, окончательно сбив дыхание девушки. — Гейш не учат… проявлять инициативу, — последнее, чем смогла ответить Мэй. Всё. Ей крыть больше нечем.♪ Тема вечной любви Рассвет — Бамбуковая флейта
— Знаю, — ниндзя, соглашаясь, кивнул, неотвратимо сокращая разделяющее их расстояние. У Мэй закружилась голова от сладкой свежести его дыхания. — Прости за дерзость, — чуть тише сказал Кадзу, замолчав на миг, также чувствуя, вдыхая аромат её близости. — Но я знаю также… — уже вторая ладонь обняла лицо девушки, а улыбка исчезла с лица синоби, — что гейш учат принимать подарки… Мэй удивлённо подняла глаза, встретив его ставший почти чёрным взгляд, чувствуя на губах его горячее и уже тяжёлое дыхание… — Так прошу… — сказал он почти шёпотом, пока последние сантиметры между их лицами тягуче-медленно сокращались, — прими… и ты мой… — последние слова она ощутила уже на губах вместе с его поцелуем — жарким, овладевающим, подчиняющим. Все надуманные, условные барьеры Мэй давно пали. В немом согласии она отвечала на его жадный поцелуй, пусть и немного робко в своей неопытности, обвивая шею мужчины руками. Вдруг Кадзу отстранился и двумя короткими движениями руки вынул длинные бронзовые шпильки из волос Мэй, что сразу же упали чёрным водопадом и рассыпались по плечам. На несколько мгновений замерев и любуясь девушкой, Кадзу, не глядя, отбросил шпильки куда-то за спину. Они упали, жалобно звякнув. Затем, проведя рукой по волосам, он запустил руку в её шёлковые пряди на затылке и снова притянул к себе в новом поцелуе — более нежном, более глубоком. Языки пламени в очаге играли и сплетались в жарком танце так же, как и языки любовников, и Кадзу, безусловно, был в нём ведущим, позволяя Мэй в совершенстве постигать до недавних пор неведомую ей хореографию. И она была прекрасной ученицей. Обхватив лицо мужчины ладонями, Мэй всецело отдавалась безумию, подставляя уже и шею для жгучих прикосновений, пытаясь сдержать первые стоны, прорывающиеся сквозь сбитое дыхание. В одежде стало жарко и душно. Тихо зазвенел металл снятого пояса с оружием, отложенного в сторону. Вслед за ним упали кожаные змеи ремней для рук. Одно движение мужской руки, и тонкий шёлковый пояс, удерживающий широкий óби, со свистом покинул талию кицунэ. Мэй в свою очередь потянулась к поясу мужчины, но дрожащие пальцы не позволили сделать намеченное. — Не спеши, красивая, — шершавый голос Кадзу стал на тональность ниже. Перехватывая её руки, он поднёс их к губам, медленно целуя пальцы, успокаивая. Затем отпустил их и сам развязал свой пояс. Отбросив его в сторону, принялся за оби гейши, разматывая длинное полотно широкими движениями обеих рук. Придержав óби-иту, он аккуратно перехватил её рукой и, взяв всё вместе, положил на пол. Затем снял своё чёрное кимоно, к распахнутым краям которого нетерпеливо тянулись руки кицунэ, желая помочь, и остался лишь в чёрных хакáма — длинных, расширяющихся книзу, штанах синоби, напоминающих шаровары или, скорее, юбку в широкую складку. Следом с тихим шуршанием под ноги гейши упал красно-белый вышитый шёлк её верхнего кимоно, и Мэй осталась в ярко-красном нагадзюбане. Кадзу в нетерпении дёрнул щекой и качнул головой, осуждая такое немыслимое количество слоёв одежды, бывшее таким неуместным сейчас. Впрочем, он никак не винил в этом Мэй, но в данную минуту досадовал на существующие традиции. Отогнав лишние мысли, Кадзу деловито взялся за следующий тонкий пояс. Победив и этого шелкового врага, мужчина распахнул нижнее кимоно, оставляя девушку в тонком белом хиёку — последнем препятствии. Хрупкие плечи кицунэ уже обнажились, а белый шёлк беззастенчиво в своей полупрозрачности демонстрировал красивую грудь Мэй, облегая розовые напряжённые жемчужины. Кадзу сделал шаг назад, разглядывая это живое изваяние женской красоты, а затем бесшумно двинулся, обходя Мэй и любуясь контрастом белоснежного шёлка на светлой молочной коже и каскада расплескавшихся чёрных волос. По сравнению со светлой кожей кицунэ, более смуглая кожа обнажённого торса Кадзу выглядела почти тёмной. Девушка, чуть поворачивая голову и возбуждённо дыша, следила за ниндзя, что походкой хищника медленно кружил вокруг неё. Сейчас, бесшумно скользящий в полумраке и освещаемый лишь танцующими всполохами пламени, синоби напоминал неясную тень. Но вот он подошёл сзади и, не спеша, убрал волосы Мэй на одно плечо, оголяя шею с другой стороны. Почти невесомо коснулся обжигающими губами до болезненности ставшей чувствительной кожи кицунэ, искрами рассыпая по всему телу отголоски его поцелуев. Губы мужчины, на которых так часто застывала жёсткая усмешка, сейчас были на удивление нежными и мягкими, медленно спускаясь по её шее, так податливо подставляемой для них, и, дойдя до покатого плеча, уступили место тёплым ладоням, настойчиво разоблачающим Мэй, освобождая от самого нижнего слоя одежды. Но вот и она пала к его ногам, наконец являя полную наготу гейши.♪ Кинохати — бамбуковая флейта поставить на 🔂
Узкие ладони Кадзу легли на её талию и, мягко и изучающе огладив округлые бёдра и немного сжав, всё также не спеша и лаская, двинулись вверх по плоскому животу девушки, пока не достигли аккуратной груди, которой тут же завладели, нежно сжимая и передавая во власть лёгких пальцев. В то время как его губы, возвращаясь наверх уже знакомым путём по изящной шее, достигли ушка, захватывая мочку, и, чуть прикусив, направились к самой чувствительной — на границе роста волос — части за ним, одна рука Кадзу оставила грудь и скользнула к самому низу живота девушки. Пальцы синоби мягко погрузились в нежную складку, уже давно ставшую влажной, даря неожиданную сладострастную ласку и срывая с её губ тихий стон. Мэй, чуть изогнувшись в умелых руках, подняла свою и запустила тонкие пальцы в длинные волосы мужчины, поворачивая голову и требуя поцелуя, который сразу же получила с такой же нетерпеливой жадностью. Её начинает бить дрожь. То ли от холода зимы, то ли от жара страсти. Замечая это, Кадзу, не прерывая поцелуя, подхватывает девушку на руки и аккуратно опускает на циновку у живого огня, нависая над ней. Отблески пламени на телах. Жаркие губы на губах, дрожащих веках, скулах, вниз по шее к груди, к вздыбленным соскам, заставляя стонать и выгибаться под ласками ловкого, не знающего стыда языка. Затем вниз по животу, к самомý сосредоточию наибольшего её томления, что словно притягивает горячие губы любовника своим маленьким, но уже ставшим таким упругим магнитом, который он жадно захватывает, терзает, ласкает… Задыхаясь от неведомых ранее ласк, Мэй судорожно хватает пальцами волосы мужчины, пытаясь сдержать накатывающий крик. Словно читая её мысли, Кадзу на время передаёт ласку рукам, хрипло требуя: — Не сдерживайся, стыдливая, — и с ещё большей страстью впивается в её плоть. Чувствуя, что ещё немного — и она дойдёт до исступления, и будто не зная, что с этим делать, кицунэ сквозь громкие стоны зовёт его по имени, словно умоляя спасти. Внимая её мольбе, Кадзу поднимается к её лицу, коротко целуя. — Нетерпеливая, мне раздеться нужно, — быстро шепчет он, оставляя девушку, и встаёт, намереваясь снять хакáма, остававшиеся на нём до сих пор. — Позволь мне… помочь, — прерывисто дыша и приподнимаясь на локтях, вдруг тихо произносит гейша, тут же грациозно вставая, но, покачнувшись от не оставляющего её головокружения бурной страсти, оказывается в его надёжных руках. Кадзу замирает, всё ещё держа руки на её талии, но затем медленно отпускает, с готовностью отдавая всю инициативу в руки Мэй. Чёрные глаза настороженно наблюдают, с любопытством ожидая её дальнейших действий. Внешне он кажется, как всегда, абсолютно спокойным, и лишь часто вздымающаяся грудь ниндзя, да изменившаяся форма складки драпировки хакама выдают его дикое возбуждение. Не отрывая взгляда, Мэй кладёт руки на узел пояса, но вновь не может справиться с незнакомым ей до этой минуты элементом одежды и опускает глаза на свои дрожащие пальцы. Кадзу приходит на помощь, одним ловким движением дёргая за край нужной петли и распуская узел, и сразу же опускает руки, передавая главенство Мэй. Полностью развязав узел чёрного пояса и чувствуя на себе прожигающий взгляд, Мэй разводит в стороны его длинные концы, опоясывающие узкие бёдра мужчины. Затем, словно обнимая Кадзу и невесомо скользя обнажённой грудью по смуглой коже, слыша при этом его резкий вдох, она перехватывает его концы за спиной, разматывая, и вновь выводит вперёд. Закончив с поясом, девушка запускает большие пальцы обеих рук во внутренний край штанов синоби и, синхронно скользя ими в разные стороны по разгорячённой коже живота мужчины, отчего он прикрывает глаза, разводит руки в стороны и аккуратно снимает нижнюю часть одежды. Опускаясь на пол, она помогает переступить через неё, освобождая ноги. Отложив в сторону одежду, Мэй медленно встаёт, попутно замечая яркое свидетельство возбуждения мужчины. Неожиданно для самой себя заливаясь стыдливым румянцем, юная гейша отводит глаза в сторону. Но вот она чувствует на своём подбородке пальцы синоби. Мягко поворачивая к себе лицо девушки, Кадзу вынуждает посмотреть ему в глаза. — Мэй, — тихо произносит мужчина, и она встречает его спокойный, серьёзный взгляд, — тебе нечего стыдиться… нечего бояться… со мной. Она лишь неуверенно кивает, всё ещё чувствуя скованность. Сделав полшага вперёд и подойдя к ней вплотную, Кадзу нежно берёт её лицо в ладони, не спеша осыпая его лёгкими поцелуями, смешивая их с её именем. Мэй, вновь пьянея и расслабляясь от его ласки, кладёт ладони на его грудь, чувствуя сильные, ровные удары сердца. Вновь тягуче-сладкий поцелуй нежных губ, обезоруживающий откровенностью языка, и Мэй забывает обо всём. Она нежно целует лицо, скулы Кадзу, опускаясь по сильной шее к ключицам, плечам, пока чуть прикрытые глаза синоби из-под чёрных ресниц следят за её наконец-то пробудившейся откровенностью. Увидев белёсый шрам на груди, Мэй на секунду замирает, затем припадая к нему губами с особой нежностью. Упиваясь дурманящим запахом мужской кожи — сладко-древесным с толикой острой горечи, — девушка целует грудь Кадзу, мягко захватывая губами соски, одновременно лаская языком, слыша тихий стон. Синоби всё так же стоит, опустив руки и не двигаясь, не желая останавливать эту сладкую пытку. Вот пальцы, а затем и глаза Мэй доходят до свежего шрама под грудью Кадзу от той самой раны, которую ей пришлось зашивать в лесу. Она вновь останавливается и, почти не касаясь тонкого розового следа, проводит по нему кончиками пальцев, с болью и беспокойством поднимая глаза, задавая немой вопрос. Встречая взгляд синоби, в котором с удивлением видит нежность, она получает в ответ лёгкую улыбку с чуть заметным движением головы. Не болит. Лёгкое дыхание девушки касается и этого шрама, следом даря поцелуй и ему, спускаясь всё ниже… Нежность губ Мэй проходится по рельефному животу мужчины, отчего кубический рисунок на нём становится отчётливее, и, почти уже вставая на колени и задевая грудью напряжённое препятствие, проходится губами вдоль тёмной дорожки волос, чувствуя более терпкий, мускусный мужской аромат. Дыхание синоби становится шумным, а руки девушки ложатся на бёдра мужчины. Опираясь о них ладонями, кицунэ встаёт на колени, невзначай скользя щекой по гладкой коже головки пениса и слыша болезненный стон Кадзу. Мэй поднимает глаза, встречая его затуманенный взгляд, понимая его желание… Прикрывая глаза, придерживая ладонью и чуть прижимая его к себе, она слегка трётся щекой об атлас его кожи, наслаждаясь неожиданной для неё гладкостью, ловя себя на мысли о наличии и у мужчин уязвимости, так старательно всегда ими скрываемой. Чувствуя, как её рот наполняется слюной, следуя первобытным инстинктам, и всецело отдаваясь им, Мэй размыкает губы и, приложив к ним возбуждённую округлость, проводит языком по её нижней части, чувствуя и очерчивая рельеф. Кадзу вновь издаёт стон, инстинктивно качнув бёдрами, погружается чуть глубже. Рука Мэй перемещается к основанию, придерживая и направляя горячую плоть. Ещё пара движений, и она слышит, как Кадзу резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Мэй замирает и слышит его хриплый голос: — Зубки… пушистая… чуть придержи… Приняв к сведению ценный совет, Мэй продолжает постигать сокровенную науку. Губы и язык, подчиняясь острому уму, развитой фантазии гейши и творчеству, пронизывающему всю её суть и любую область жизни, узнают, экспериментируют, играют, услаждают… Она постигает и творит новый вид искусства. Синоби не сдерживает ни стонов, ставших громче, ни слов, ставших нежнее. Лаская ими слух девушки, он поддерживает и вдохновляет, умоляет и одобряет, умирает и воскресает. Одной рукой зарывшись в густой шёлк волос кицунэ, он лишь слегка направляет, наслаждаясь её полной властью и абсолютным подчинением. Чувствуя, что скоро дойдёт до грани, синоби замирает, гладя скулу девушки. Понимая знак, Мэй медленно отстраняется и садится на циновку, опираясь на неё руками. Кадзу опускается к ней и, аккуратно укладывая, нависает над девушкой, разглядывая её лицо. Всё также тяжело дыша, он гладит её по щеке. — Ты где так ласкаться научилась, нежная? Мэй снова заливается краской и отводит глаза, испугавшись, что Кадзу посчитал её распутной, и уже ругая себя за бесстыдство. Кадзу нервно выдыхает, вновь поворачивая её лицо к себе. — Мэй, я же просил… — У меня лишь два учителя… — сдержанно отвечает гейша, на что Кадзу слегка прищуривает глаза. А Мэй тихо добавляет: — Ты… и моё желание… доставить тебе удовольствие. Мужчина пару секунд осмысливает эти слова, а затем впивается ей в губы, лаская ладонью лицо. — Прости, Мэй… — выдыхает Кадзу, оторвавшись от поцелуя, — сказать хотел, что хорошо мне с тобой, неведьма… до безумия. Мэй вновь льнёт к нему, целуя, вкладывая всю радость ответного чувства. И снова: ласки, нежные руки, чувственные губы, сладкая дрожь желания… Больше не желая оттягивать момент, Кадзу устраивается между ног Мэй. Пара дразнящих скольжений, мягкий толчок и долгожданное ощущение наполнения, что так долго томило первобытным голодом. Порывистый вдох от сладостных волн, что медленно накатывают и вновь отступают, чтобы снова и снова возвращаться, устанавливая свой чувственный ритм… Неспешное вкушение сладости друг друга, томное наслаждение… Пламя очага разгорается, мягко вибрируя, окутывая любовников тёплым свечением. Руки кицунэ гладят спину Кадзу, слегка впиваясь ногтями, что вдруг стали острее, но ни он, ни она не замечают этого, потому что все многочисленные ощущения слились в одно единое чувство — утоления жажды друг другом. Желание всё испить, необходимость всё отдать. То немного ускоряясь, то вовсе замирая… Кадзу чуть приподнимается на руках, слегка меняя угол. Движения становятся ещё более тесными, более растянутыми, более сладостными… Их дыхание и стоны сливаются в некую музыку — им одним принадлежащую, никогда и никем другим не суждённую быть услышанной. Музыку, под звучание которой двое без лишних слов дарят друг другу любовь – редчайшую драгоценность, преподнесённую в оправе поцелуя, взамен получая взаимность – бесценную плату за подарок. Живой огонь разгорается всё сильнее, сыпя в такт искрами. Подхватив ноги Мэй и положив их себе на плечи, мужчина сам направляет бёдра девушки, управляя глубиной, делая её то максимальной — дарящей наполненность, то минимальной — дающей наибольшую остроту. Кицунэ хватается пальцами за циновку, превращая бамбуковое плетение в рваные полосы своими уже загнувшимися в забытьи страсти ногтями. Всё больше распаляясь в этом исступленном танце, синоби опускает ноги гейши и, разведя их, подхватывает девушку под ягодицы. Движения становятся быстрее, откровеннее. Мэй отзывается на каждый толчок встречным его принятием, услаждая взгляд синоби колыхающейся в такт грудью, слух — его именем. Пальцы мужчины вновь ласкают её, всё настойчивее подводя к точке невозврата. Огненное свечение уже полностью окутывает соединённые тела своим коконом, растекаясь по всему пространству дома синоби, заливая красным маревом снег за его окнами. Но оно не опаляет своим жаром этих двоих, ставших в этом таинстве родственными его опасной стихии. Пламя янтарной кицунэ, что она делит сейчас со своим возлюбленным, сама пока того не ведая. Глаза её уже светятся янтарём, что мелькает из-под трепетных ресниц, кончики ушей заостряются, покрываясь огненно-пепельной шерстью… Ощущая, что близится к финалу, мужчина ускоряется. Толчки становятся всё более напористыми, всё менее деликатными. Он осязает под пальцами её плоть — налившуюся кровью, пульсирующую. Такую же, как и ту, что он ощущает, погружаясь, в которой тонет безвозвратно. Это удвоенное чувствование его женщины сводит с ума. Это сводит с ума её. Очаг сыпет снопами искр. Кицунэ вдруг издаёт протяжный стон, выпуская острые когти, раздирающие дерево пола, содрогаясь в конвульсии наслаждения, обвивая, сжимая ногу Кадзу своим огненным хвостом. И он взрывается вслед за ней. Восхитительная смерть. Огненное единство. Сладостное возрождение. Сбившееся дыхание и блаженная истома. Слабая ласка и нежный поцелуй. Мэй гладит волосы Кадзу, убирая со лба влажные пряди. Он лежит на её груди, слушая успокаивающийся ритм сердца. Пушистое кольцо лисьего хвоста, обвивающее ногу синоби, исчезло, как и острые когти кицунэ. Она ничего не заметила. Он решил пока не говорить, не пугать… — Теперь ты останешься? — тихо прошелестел шершавый голос. — Теперь останусь, — улыбнулась гейша. Засыпая уже в спальне Кадзу, девушка лежала в его объятиях. И к ней вдруг пришло некое осознание, некое новое понимание: неважно, что завтра преподнесёт судьба — счастье или разлуку, жизнь или смерть… Сегодня, сейчас она смогла в большей полноте познать: как это — жить, каковó это — быть любимой и любить, что есть такое мужчина, что значит быть женщиной. Кадзу слушал размеренное дыхание девушки, уснувшей в его руках. Сегодня он больше не один. — Спи… моя Мэй, — прошептал он. И уже проваливаясь в сон, будучи на его зыбкой грани, услышал: — Твоя.