***
Голова начинает мстить; вертолеты не собираются уходить. Ощущения невесомости атакуют, словно тело в космосе, и мозг Евродина пугает сам себя. Видимо, кто-то явно переборщил с алкоголем, смешивая все подряд, не разбирая градусы. Керри подрывается от ощущения невесомости, жмурится, как от зубной боли. Ноги затекли вместе с поясницей, хочется блевать. Стоило повести ногой, и она упирается во что-то жесткое и грубое. Керри поднимает взгляд, и понимает, что спал на одном диване с Джонни. Судя по всему, они спали в позе валета: ноги Керри у лица Джонни, и наоборот. Довольно неудобная поза, ничего не сказать, но крайне вместительная, если спать негде. Развернуться попросту некуда, ноги прикованы в одном положении, не говоря уже о случайном ударе в нос. Керри не особо помнит, что произошло, раз они уснули на одном диване, как любовники, когда не могут находиться в одной комнате. Его голова начинает сама подбрасывать самые абсурдные варианты развития: кто-то к кому-то пришел в пьяном угаре и завалился спать, оба напились в говнище, прогнали с другого дивана или их закрыли здесь. Рот ватный, язык не чувствуется от слова вообще, и он, будто по старой привычке, проверяет трусы на наличие причинно-следственной связи сия пиздеца. Они чистые. И Евродин не понимает, радоваться или вновь страдать. Такие, как он, наступают на одни и те же грабли дважды. И им нормально. Евродин садится на диван, и это была самая большая ошибка: живот сразу заревел, будто там чужой, и вот-вот рвотный ком пробьет дно. Какой ужас. Больше не стоит практиковать такой досуг и позу для сна. А еще смешивать тысячу сортов алкоголя в один желудок за одну ночь. Самочувствие вовсе не сахар, надо найти где-то воду или опохмел, пока полностью крыша не поехала от обезвоживания и интоксикации. С первой попытки встать не получилось — центр тяжести уволился и Евродин упал обратно, задевая спиной ноги Сильверхенда, который сразу принял более удобную позу, стоило Керри подняться. Подозревает, что скорее всего просто нажрались вместе до невменяемости, завалились и сразу вырубились, как по приказу. И, чтобы никому не мешать, решили выбрать позу валета. Конечно, ему в голову не лезет именно это название, а именно «поза шестьдесят девять». Срань, надо быстрее валить отсюда… Упирается об пол руками, встает, моментально дезориентируясь. Замечает на полу огромное количество разного мусора, поднимает взгляд — на стенах постеры их группы, на столах — пустые бутылки из-под бурбона и пива. Все это дало ему главную подсказку, — это гримерка Джонни. Чтобы это не значило, Керри должен валить и при чем незамедлительно. Рвотный ком не заставил себя долго ждать, и Керри вбежал в туалет, спуская все возможное. Да уж, тут скорее не только прихоть организма проблеваться от души, но и самого Евродина. Словно наказывает себя, а за что — хотел бы сам знать. Блюет от всей силы, которые вообще еще остались. Руки дрожат. Пиздец. Евродин, ты ужасен. Нажимает на слив, встает с ослабленных коленей и припадает к раковине. Включает воду, жадно пьет из-под крана и умывается, и тут же, пугая его самого, в гримерку врывается Генри. — Сильверхенд, проснись нахуй! — Генри, наверное, опять под кайфом, судя по своеобразному тембру голоса. — Проснись, сука! Керри выключает воду, набрав в рот воды, чтобы сполоснуть, и выглядывает за кипишом. Генри стоит со своей бас-гитарой, и выглядит довольно злым, недовольным, взволнованным и, конечно, обдолбанным. Керри слегка в недоумении, что, блядь, случилось, и знает точно: видеться сейчас с Джонни, у которого наверняка дикое похмелье, лучше не стоит. Себе дороже. — Я считаю до трех, и, если ты не проснешься, гитара каким-то чудом приземлится на твои яйца! И Евродин, сплюнув в раковину, начинает прислушиваться. — Раз, два… — Генри замахивается над яйцами Джонни, и тот просыпается от непонятных пьяных криков. — Здравствуй, солнце! Я твой лучик! Джонни щурится и стонет от боли по всему телу. Видимо, и его ответка не прошла стороной. — Пиздец… что происходит? — Вставай! — Генри полон энергии, и ее нельзя назвать оптимистичной. — У нас разговор есть! Серьезный, содержательный и такой интересный! — Хватит орать, Генри! — Вставай! — Хватит! — Вставай! — Срань Господня, сука! — Джонни, а ты вообще в курсе, что ты в срачнике живешь? — Генри непринужденно пинает пустую бутылку, все так же замахиваясь над яйцами Джонни. — Отвали от меня! — Не так быстро. Керри хочется застрелиться от этих непрекращающихся пронзительных криков. Джонни отмахивается от Генри и садится на диван, хватаясь моментально за голову. Давно уже не шестнадцать, чтобы так жестко травить собственный организм. Но его уже не перевоспитать, чтобы при нем же зарекаться о морали и правильном поведении. До монашки ему, как до горы раком. — Вставай. Нехер сидеть и думать после бурбона, — Генри по-дружески хлопает по плечу, когда для Джонни это было словно лобовое столкновение с поездом. — Пошли, разговор есть. — Ты че доебался до меня? — и тут уже очухался Джонни окончательно. По бровям видно. — Ты не можешь, во-первых, не орать нахуй, а во-вторых, объяснить, в чем, собственно, твоя проблема? — Нет, нет-нет-нет-нет, — будто в судороге цедит Генри, и Керри уже попросту интересно, что случилось между ними. — Поднимай свою жопу, и пошли. Нас ждут. — Кто нас ждет?! — кричит Сильверхенд. — Ты блядь обдолбался? — Да. Нет. Какая разница? Терпения у Джонни не занимать — оно кончается, не успев накопиться. Джонни встает с места и отбирает у Генри его бас-гитару, и тот от порыва ветра отшатнулся на шаг назад. Керри видит помятый вид друга, утомленный, суровый. Почему-то в горле встал жирный ком, грудь болезненно потянуло, будто черти за веревочки. Даже при таком ужасном виде после бурной пьянки, Керри понимает, что любовь к Джонни никуда не уходила, а только томилась, выжидая своего наилучшего момента, чтобы выползти и дать под дых. Рокер не особо помнит, как отрубился — да как-то и не старается вспомнить, — но жгучая головная боль и сухость во рту добивают его душевное состояние в тартарары. От здравого судейства не осталось и следа. Джонни от головной боли хватает Генри за воротник, и все трое слышат, как от железного хвата затрещала дешевая ткань красной рубашки. И это малая часть, как Джонни может показать свое недомогание. — Генри, если это не стоит моего времени и сна — я тебя зашибу, суку такую, — чеканит Джонни, и пихает Генри от себя, и тот спотыкается об бутылки. — Молись, чтобы я не расстроился. Генри заливисто заржал, поправляя волосы на голове, смотря на Сильверхенда снизу-вверх. Такой смешной и грозный! — Ой бля, не еби мне мозг! — Генри встает на ноги, и отходит к дверной двери. — Я бы еще постоял с тобой и славно поболтал, но нас уже заждались. Уже опаздываем! Джонни разминает спину и лопатки, сминает шею, протирает глаза и смотрит на пол, замечая под этикеткой сушенного бекона ярко-фиолетовую тряпку. Поправляет носком ботинка, и замечает, что это бандана Керри. В прострации осматривает комнату, кидает взгляд на туалет и Керри тут же спрятался, чтобы не спалиться. Джонни убедился, что это его засранная гримерка, но что здесь делает эта чертова бандана? Вдвойне нихуя не понятно, что здесь делает эта бандана. Керри запаниковал, как сука. Подбирает свободной рукой тряпку, отряхивает. Это и правда она. Почему так много акцента на этом цвете? на узорах? на качестве материала? Нет-нет-нет-нет, голова начинает болеть адово, сейчас лопнет, и Джонни прячет ее в задний карман, чтобы вернуть ее Керри, который сейчас за всем наблюдает из туалета. Евродин принимает только ту любовь, которую, думает, заслуживает. — Для начала, надо найти Евродина, — Джонни подходит к возбужденному Генри, и возвращает ему бас-гитару. — Зачем? — У меня его бандана. — А хули она у тебя делает? — Я ебу? — парирует Джонни. — Встретишь его, вот и задай этот вопрос ему, умник ебучий. Джонни пихает Генри на выход, и оба покидают душную гримерку, и Керри чувствует эти удары молний в воздухе. От нахлынувших сильных эмоций, он бессильно падает на закрытый унитаз и запускает пальцы в волосы. Ахуеть, как он мог так проебаться? Попросту не вкуривает, это вне его сознания. Словно все атомы отрицают его самого, отрицают обрабатывать новую информацию и анализировать. Почему на душе так скребут кошки? Сука, опять рвотные спазмы.***
Керри до ужаса голодный. До такой степени, что может услышать запах еды за триста километров из прилавка. Не соображает уже целое ничего, мозг отказывается работать при отсутствии топлива, а живот крутит морские узлы, и взгляд сам ищет еду даже среди мусора. У него нет денег. Все еще хуже. Пропил все до гроша, до самого цента, до последнего эдди в кармане, а до гонорара совсем не скоро. Полтора суток ничего не ел. Желудок уже сам себя начинает жрать, и вода только усугубила состояние — его голод вырос до ненормальных размеров, и ходить ссать он, откровенно говоря, заебался. У него едет крыша от голода. Понимает, что в таком истощенном состоянии выступить не сможет, не говоря уже про существование. От голода организм хочет спать, чтобы сохранить оставшуюся энергию. Проклинает себя, что слил последние деньги не на себя, а на дешевый алкоголь и презервативы. Пытается в последний раз в гримерке найти хоть что-то съедобное, но тщетно. Бессильно выходит из гримерки, и тугой мозг не может сфокусировать взгляд и вспомнить, в какой стороне гримерка Джонни. Вроде бы, он сейчас должен быть здесь, хотя весь день не виделись. Может, у него есть хоть что-то перекусить, пока окончательно не скопытился. Доходит до гримерки, и та оказывается слегка приоткрытой. Видно свет, мусор и его гитару. Посторонних звуков нет, даже нехарактерных для гримерки. Если у Джонни чего-то вкусного и сытного не найдется, Керри грозится упасть в голодный обморок. — И хули тебе от меня надо? Керри дернулся от голоса, как от удара током. Этот монотонный и ровный голос испугал его, и замечает Джонни, облокотившегося на стену. — Пиздец! Не пугай меня так! — Я ничего не сделал. — Боже… сука… — сил нет, и Керри даже от легкого испуга сгибается, упираясь об колени. — Никогда не делай так, мое сердце — хрустальное. — Я знаю. Джонни слабо улыбается, смотря на Керри, все также не выходя из амплуа мудака. Смотрит на него, как на дурочка, и ждет объяснений, к чему были эти подглядывания. В полумраке не может заметить бешеный взгляд, частое дыхание и абсолютно голодное тело, которое съест все, что попадется ему на глаза. И почему-то, стоило Джонни подойти немного ближе, ощущая его томный смрад сигарет, у Керри болезненно сосет под ложечкой. Ну, он знает ответ, но лучше сейчас не поднимать такую сложную и трудную для него тему. Безответная любовь калечит. — Джонни, займи мне бабла, — начинает Керри, вновь выпрямляясь. — Мне срочно надо. Реально срочно. — Бабла? — удивляется рокер. — А с твоими что? Проебал? Керри отмахивается. То ли от тупого вопроса, то ли от ответа, который стыдно произносить. — Пропил. Не спрашивай, как и где и почему, окей? — грудная клетка покрывается мелкой дрожью, и Керри, словно снимая с себя слой напряжения, упирается об стену, все еще облизывая Джонни взглядом. Как же он его обожает. — Засел, забухал, и сам не заметил, что на счету нуль. Просто… просто не спрашивай. Джонни улыбается. Издевательски. — Мне стоило угадать, что на большее ты невозможен, — ехидно бросает он. — Пиздец, Керри. У нас же недавно оплата была. Совсем конченный так быстро все спустить? А на что тебе занять? — Пожрать. Просто пожрать. Я очень голоден, и искал тебя, чтобы или денег попросить, или чтобы ты накормил меня. — Тебе повезло. У меня есть, чем перекусить, — Джонни пропускает его в свою комнату, и Керри сразу, как голодный пес, сканирует территорию. — Вот тут пиво, какой-то трехдневный сэндвич, там буррито… не отвечаю за его свежесть. Где-то вроде Бестия притаскивала еще харчи, но я уже не… Джонни оборачивается на Керри, который внезапно резко замолчал и зашумел пакетом. И видит его за косметическим столом, горбатого, сутулого, потерявшегося, — Керри напал на буррито, откусывая огромные куски. Ест буррито в обе щеки. Джонни сомневается, что буррито нормальный и его желудок не станет мстить за такую еду, но, судя по всему, желудку тоже поебать, что переваривать. Брови ползут к потолку. Джонни удивленно хмыкает, складывает руки на груди и наблюдает за Евродином, который сейчас в астрале из буррито и теплого пива. Которое не допил сам Джонни. — Ебать ты голодный, Керри. Сколько ты не ел? Евродин не отвечает, потому что в ушах хрустит салат. Показывает один палец, не отрываясь от лаваша. — Сутки? Ты не жрал сутки? Керри отрицательно кивает. — Двое суток? Ты больной? Керри положительно кивает. И хер знает, на какой вопрос. Наверное, на все сразу. Джонни находит в себе еще искреннего удивления постоять пару молчаливых минут, смотря на Керри, и как он откусывает буррито огромными кусками и запивает все пивом, чуть ли не давясь. Ненасытно запихивает, не успевает пережевать прошлый кусок, откусывая снова, постанывая. Керри полностью забыл, что рядом стоит шокированный друг. Еда… неужели и правда настолько вкусная? — Ахуеть… — отрывается от буррито Керри, протирая рукой подбородок и края губ. — О Боги… Джонни реально в ахуе, как Керри свирепо точит буррито. Будто не полтора суток не ел, а целую неделю. Хорошо, что хоть что-то нашлось, чтобы Керри смог выступить и не отдать концы прямо на сцене от потери сил. — Ты меня… спас, — пережевывая, смотрит Евродин на Джонни, который немного завис, пока наблюдал за ним. — Я просто пиздец какой голодный. Думаю, ты заметил. Джонни фыркает, и подбирает собственную гитару. — Без проблем, Кер, — смотрит на него Джонни по-доброму. — Попрошу за тебя сегодня выплатить за концерт. Сердце Керри пропустило мощный удар. Джонни попросит за меня? — Нахуя? — Чтобы ты не сдох раньше времени. Ты бы видел себя, как ты жрал это буррито. Мне, вообще-то, ты живым и при силах нужен, а не в полуобморочном состоянии. Джонни подходит к нему и приударяет по плечу железной рукой. Почему-то для Евродина этот жест отдался по-особому, прямо в грудь, где-то за ребрами. — Я сам попрошу, не надо со мной нянькаться. — Ой, заткнись, — подходит к двери Джонни, доставая сигарету и кладет ее в губы. — Если бы не я, ты бы сдох. На сцену через час, так что поешь сейчас от пуза и можешь даже отдохнуть. Разрешаю прилечь на моем диване, сударь. Керри сделал непоколебимый вид, что ему все равно. Будто Джонни сейчас не достал его сердце, не сжал в кулак, и не стер его ботинком об пол. — Ага, спасибо. — Говно вопрос, — бросает Джонни, прежде чем оставить Керри в окружении буррито, пива, и всепоглощающих чувств.***
У Керри огромный багаж внутренних проблем, которые с особым аппетитом пожирают его. А есть еще парочку, которые воедино связаны с ним: сильная любовь и верность группе. Может быть, Керри сам себя так утешает, чтобы окончательно не поехать крышей, но ему так легче. Легче называть это «любовью к группе», а не «любовью к Сильверхенду». По правде говоря, старается изо всех сил игнорировать чувства и пускать их на самотек. Мол, сами справятся, взрослые уже, были и пройдут. Как появились, так и пропадут. Только они не пропадают. А только наоборот маячат перед носом, как назойливые мухи. Не дают о себе забыть даже в прелюдиях с другим человеком. Как бы он не старался свое дитя оставлять на лавочке и не возвращаться, это дитя само его находит. Любить Джонни нелегко. Вовсе нелегко. Ненавидеть, в принципе, также, — чтобы Евродин не выбрал, он везде проиграл. Он везде остается в дураках, какую бы сторону войны не выбрал. Это нельзя терпеть: оно убивает, душит, не дает смотреть трезво на Джонни, и Керри согласен, что он — его главная слабость. Чертов крестраж. Когда каждый из них доказывают свою непоколебимую точку зрения, достают весь свой богатый матерный словарный запас, оголяют полностью, и кидают друг в друга перчатки, вызывая на дуэль. Им остается в такие моменты достать пистолеты и выстрелить. Только шутка в том, что Керри примет пулю от Джонни. А Джонни нажмет на спусковой крючок с удовольствием. Даже если все настолько плохо, Керри не в силе оторвать свой липкий взгляд от него. Смотрит на эту стальную железную руку с лезвиями на локте, на черные патлатые волосы и широкую спину, которая смотрит прямо на него; Джонни сидит спиной к нему, настраивая свою гитару и чинит. Потому что удосужился дважды от всей силы пиздануть ее об колонки в аффекте. Ну, и не такое проворачивали — такие фокусы обычные издержки их профессии. Это вне компетенции Евродина — просто отвести взгляд в другой угол, спрятать такой пристальный взгляд и забыть про Джонни, как про ночной кошмар. Очередной страшный, мрачный и тягучий ночной кошмар, который Керри так нравится. Не может понять, почему любит его, терпит его и прощает каждое брошенное грубое оскорбление, сказанное с презрением на лице. Керри простит Джонни все. Простит все унижения, открытые манипуляции и черные шуточки в его сторону. Все поймет, даже подойдет к ноге и начнет ластиться, как дворовой наивный кот. Ему бы хотелось вырезать эту отвратительную часть себя. Хотел бы и не знать Джонни, не любить его, не прощать его. Хотел бы вовсе и не знать, как именно умеет мстить невзаимная любовь. Как неистово умеет она калечить. Хмурый взгляд Джонни на собственную гитару будит в Евродине то, что решил усыпить насильно. Эвтаназия. Принудительная. Смотрит, считывает каждую эмоцию и движения рук, как открытую книгу; как проверяет струны, наждачной бумагой убирает острые сколы на корпусе. Неоновое освещение комнаты прекрасно ложится на его вечно мрачное лицо, на брови, на черные как смола волосы и бороду. Керри видит его через зеркало, слышит, как фыркает и ругается матом под нос, когда старается не повредить гитару сильнее. Почему-то, открыто презирая Евродина, Джонни никогда не откажет ему в помощи. И это не на шутку сбивает его с толку. Керри давно закончил приводить свою гитару в порядок, поэтому что-то показушно дергает колки, настраивает туда-сюда, абсолютно бессмысленно теряя время. Хочется дольше посидеть здесь, смотря на Джонни через зеркало, забывая время. И Сильверхенд, заматерившись на собственную гитару, поднимает взгляд на зеркало и замечает, что Керри сразу отвел взгляд. И опять. И на этот раз. И на четвертый. Джонни злится. Знает, почему Евродин именно так на него смотрит, почему уводит взгляд и мнется на месте. И опираться на это Джонни не хочет. Это не может больше продолжаться. Останавливает чинить гитару, и его накрывает раздражение. Пару раз стучит ботинком, словно дает отсчет до срыва, молится всем существующим Богам — нет, не молится, — и поворачивается на Керри, сбивая того с толку. Сильверхенда это конкретно подзаебало. Слишком долго этот мнимый театр продолжается, чтобы дальше игнорировать то, что бросается в глаза. И Джонни берет все в свои руки: — Нам надо поговорить, — выпаливает Джонни, исподлобья смотря на друга. — Прямо сейчас. Отказы не принимаются. Керри мирно сидит на диване, широко раздвинув ноги, приняв довольно расслабленную позу. Сверху не видно, что у Керри под кожей настоящий шторм. — И о чем же? — О тебе. — А что со мной не так? — уже нервозно отвечает Керри, смотря на Джонни снизу-вверх. — С тобой все не так, с самого начала и до конца с тобой не так, — бодро заявил Джонни. — Я не идиот, далеко не идиот, и меня заебало то, как ты смотришь на меня. Что-то мешает Джонни сказать свою мысль вслух. Какой-то барьер стоит, баррикадирует, не позволяет дальше пройти. Знает, что Керри безумно влюблен в него, но проблема в том, что Джонни — нет. Взаимностью и не пахнет. Хочется взять Евродина за шиворот, потрясти, вправить мозги обратно. Может быть именно так можно ему вправить мозги обратно, и именно так можно ему донести мысли, что любить Джонни — самая тупая ошибка в своей жизни. Керри не поймет. А Джонни не такого плохого мнения о себе. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Не оправдывайся. Ты слишком прост для меня. Керри глубоко устало выдохнул, закрывая лицо рукой и перебирая ответы с неадекватного на адекватный, и наоборот. — Я с тобой сижу в этой ублюдской комнате, привожу с тобой в порядок гитару и не могу отвлечься на тебя? Ты, у нас, что? Неприкосновенный? Корону свою сними. А то, бля, гляди на него… посмотрел на него — и ведро претензий! — Ох, дебилом решил прикинуться? — рокер медленно закипает. — Не смей сейчас мне врать или увиливать, иначе я тебя убью, — Джонни подходит к нему за три шага, сжимая силой гриф гитары. — Я не глупый. Я все вижу, все знаю и понимаю. Но как бы я не старался, не в силе понять одно: как такой, как ты, смог влюбиться в такого, как я? Керри нервно сглотнул. Время включать заднюю. Джонни самый худший пример лучшего друга. — Пиздец, ну у тебя и доводы Шерлока. Где ты успел это прочитать? На форумах, где мы ебем друг друга? — Керри надо защитить себя, и он встает с дивана вместе со своей гитарой, не боясь животного напора Джонни и его возможных выходок. — Да ты самый последний в списке, кого я выебать хочу. Такой мешок с говном надо постараться, чтобы полюбить. — О, да? Вот так ты уже заговорил? — вздернул руками укоризной. — Нихуя себе ты у нас переобувочная, Керри. Запишешь меня к себе в консультанты, чтобы в следующий раз не разочаровываться в ебыре? А то, как не посмотри, вечно недовольная мина! — Джонни пихает его в плечо, и того повело. Инстинкт самозащиты работает сам на себя: Керри поднимает гитару над головой, готовый ударить Джонни с размаху. Шутки кончились. — Если ты меня еще раз тронешь… еще раз, и я за себя не отвечаю, — Джонни делает шаг назад, и Керри делает шаг вперед. — Ты бесчувственная тварь, которая без понятия, каково это — по-настоящему любить человека, который даже в твою сторону не то, что не смотрит — он даже не вспомнит о тебе. Ты всегда орешь на меня, срываешься при удобном случае, и любое мое слово оспариваешь! Джонни не знает, ударит ли его Керри, или просто хочет запугать. Они оба импульсивные, и от них нельзя ожидать чего-то однозначного. Их жизнь учила решать вопросы силой, а не монологами. Керри держал это в тайне — преодолеваемые чувства. Хотел сам разбираться с ними, прекратить этот детский сад, когда немного яйцами обзаведется, чтобы посмотреть проблеме в глаза. В эти темно-карие радужки, за которыми прячется натуральная скотина, которая сосется со сарказмом. Джонни ни при каких обстоятельствах не расскажет о своих скелетах. Но и ответить Керри взаимностью не может. Потому что, во-первых, он не баба. Физически не баба. А вот на счет характера — Джонни готов поспорить, да с восторгом. — Так что не смей мне говорить, что ты все про меня знаешь! — злобно рявкает Керри, вновь замахиваясь гитарой, и тело Джонни встречается с косметическим столом. Бежать некуда. — Ты мне не ебаный папочка, чтобы указывать мне на мои чувства и говорить, что они неправильные. Ничего в этом не понимаешь! Очевидно, ты и украл мое сердце, но мне его же и возвращать. Так что закрой свое ебало, сними свою маску царя, и только попробуй меня этим шантажировать. Обещаю, что с говном тебя смешаю, Джонни. Бедра врезаются в стол, и Джонни слушает вой Керри, пытается подтекст уловить, за что бы взяться. Надо понять, что делать: в отместку успеть первым ударить гитарой, которую не успел дочинить, или продолжить спор, но самому получить по кадыку. Евродину явно не привыкать рушить собственное имущество, и Джонни видит, что разбить гитару об него для Керри станет особым поводом для оргазма. Не пожалеет. Дороже на рынок пойдет. Джонни ухмыляется, и отрицательно кивает головой. — Надо же… я и понятия не имел, что был все время прав на твой счет. Керри клянется, что еще раз он увидит такой нахальный и самодовольный взгляд, и уебет Джонни со всей чертовой силой. — И в чем же ты, сука, оказался прав? В очевидном? В том, что я устал прятать от тебя?! Продолжать тянуть кота за яйца не имеет никакого смысла: накрашенные глаза Керри становятся мокрыми, то ли от горя, то ли от злости. Ахуеть… насколько же Керри сам себя ненавидит за свои же чувства, которые не в силе обуздать. А Джонни ведь ничего этакого не делает: в группе играет, курит, пьет, трахает телок, да в целом жизнь прожигает. От таких сбегать надо, как от чумы. Джонни взвешивает гитару в руке, прикидывает, сколько надо приложить усилий. Сильно ли гитара пострадает, если… — Знаешь, Керри… есть такое выражение. Дай вспомнить, — Джонни отвлекает Керри, самому взмахивая гитарой сбоку, намекая, что она абсолютно не против встретиться с лицом друга. — «Лучше быть на руках любящего, чем у ног любимого». Керри сильнее сжимает гитару, видит, что Сильверхенд не складывает оружия. Наверное, не переживет удар от его железной руки. Да и похуй. — И как я должен это, блядь, понимать? Джонни ухмыляется. — Не мои заботы, Керри. Это ведь не я у твоих ног, и не я держу тебя на руках. Так что… заранее прости за синяки. Ребята замахиваются на друг друга, и только оба думают о ударе, в комнату врывается с ноги Денни с барабанными палочками в руках. На голове, в принципе, как и всегда, непонятный кудрявый бардак, и парни отвлекаются на незваного гостя. — А ну блядь отпустили свои гитары! — оживленно прерывает их перепалку. — Помада у меня! — Ты стучать не умеешь, Денни?! — кричит на нее Сильверхенд. — А мне как-то до пизды, понимаешь? — Денни подходит к ним, и парни отпускают гитары. — У нас проблема образовалась. Джонни закатывает глаза так глубоко, как может. Керри выдыхает так глубоко, как может. Почему-то ему еще сильнее хочется расхуярить гитару. Умеет Денни обламывать кайф… сука. — У Нэнси спиздили клавиши. Я не ебу как, но их нет. — Ну так пусть блядь поищет! — окончательно срывается на крик Джонни. — Я тут нахуй при чем?! — Ты блядь лидер, если ты забыл! — тычет в него барабанными палочками. — Пошел и разобрался, прямо сейчас! А ты, Евродин, иди и найди Генри! Мудак опять где-то по району шастает! Заебали вы меня все! Керри не хочет искать Генри. Керри хочет отпиздить Джонни. Керри хватает Джонни за майку, только собирает силы в кулак, но Денни оказывается быстрее и разлепляет двоих, удерживая Керри за запястья. — Оба сейчас же успокоились! У нас в группе пиздец начался, а вы, как два пса, нарываетесь на драку! Другим помогите! Керри пытается вырваться, но девушка оказывается сильнее, уводя его подальше от Джонни, пока тот тоже не решил ебало начистить. — Я никуда не пойду! — орет Керри. — Заткнись! Если я сказала идти искать Генри, это значит, что ты пойдешь его искать! А ты, Джонни, иди к Нэнси и вместе ищите ебаные клавиши! Джонни в ярости. Выбивает дверь с ноги, чтобы найти ебаные клавиши и ебаную Нэнси, оборачиваясь на Керри, которого все еще удерживает Денни и угрожает барабанными палочками. И как этот подонок может его любить? — Евродин… наш разговор не окончен. Запомни это. Керри прижат к стене, как непослушный зек охранником, но после успокаивается. Даже сейчас, в помешательстве горя, проигрывает демонам. Проиграл всем, каждому, даже самому себе. Потому что любит его. Так, как не желает никому. — Джонни… я искренне тебя ненавижу. Я никого так ненавижу, как тебя. — Я тоже тебя ненавижу, Керри.