Do forgive me, I've seen the treasure's in the bloom, But right now, I'm just not strong enough for you. Joji — MODUS*
В ушах стоит звон. Словно голова — колокол, внутри которого лихорадочно стучит по металлическим стенкам язычок, метающийся из стороны в сторону. Глаза слипаются вновь при любой малейшей и тщетной попытке их раскрыть. Во рту жутко сухо: язык, кажется, онемел от бездействия, долгого отсутствия влаги и совершенно неспокойного сна, сопровождаемого частыми глубокими вдохами ртом. Вова обречённо вздохнул, чуть скуля и сжимая челюсти, отчаянно перебарывая внутри себя желание завыть во весь голос. После такой пьянки, в течение которой парень рьяно буквально закидывал в себя всё, что попадётся под руку, стоящее на столе, он чувствовал себя беспомощным и разбитым настолько, что пропадало желание вставать с кровати, дабы хотя бы попытаться выпить спасительную таблетку. После, очевидно, безусловно превосходно проведённой стримхаты не могло всё пройти гладко, именно поэтому сейчас, мучаясь и корчась от сильнейшей головной боли, — больше похожей на чёртову мигрень, — Вова посылает весь мир на три буквы, аккуратно поднимаясь на руках, ибо любое малейшее движение — а уж тем более звук — могло стать очередной проблемой, усиливающей противный стук в висках. Стараясь вновь пересилить себя, — что на данный момент казалось непосильной задачей, — Семенюк смог оторвать от подушки гудящую голову, собирая остатки своих сил, чтобы подняться на ватные и непослушные ноги. Распахнув, наконец, глаза, он обнаружил, что место Алины пустует: возможно, девушка успешно ретировалась на ночь к родителям, ибо уехала она с мероприятия раньше, нежели он сам. Медленно передвигая ноги в сторону двери, Вова хватался за все предметы, попадающиеся под руку. «Сука, сука, сука, как же хочется пить…» Мысли о хоть каком-нибудь источнике воды — кран, фильтр, абсолютно неважно, что именно — затмевала и без того перегруженный мозг, который из-за полнейшего дезориентирования вследствие жутчайшего пьянства и жажды попросту отказывался нормально работать. Не без многочисленных чертыханий и ругательств, сыпавшихся на самого себя, брюнет, всё ещё расфокусированным взглядом смог-таки увидеть свет, горящий в ванной. Значит, Алина и не была у родителей. Заранее готовя какую-никакую оправдательную речь, приправленную извинениями, Вова зашёл в комнату, поглаживая девушку по плечу, замечая, что она держит что-то в руке, несильно сжимая. — Алин, прости меня. Я нажрался, как свинья. До сих пор не могу отойти, блять… Если тебе сложно вытерпеть последствия моей лютой пьянки, — а я знаю, что тебе сложно, — то ты можешь на день уехать к родителям, — брюнету слова давались с трудом, однако самое важное из планируемого он смог выдавить. — Это точно в первый и в последний раз, солнце. Девушка, легко хмыкнув, обернулась, поднимая заплаканные глаза, смотря прямо в зелёные напротив. Даже будучи в состоянии непотребном, Вова мог увидеть и прочитать во взгляде карих глаз вопрос «почему?», горечь, обиду и глубокую печаль. Парня передёрнуло от этого зрелища и он сделал небольшой шаг назад, не понимая происходящего. Её глаза не светились красным. Лишь лёгкий розовый оттенок плескался где-то на глубине тёмной радужки. Алина, стерев со щеки непрошенную слезу, протянула руку, открывая рот. — Зачем ты обманывал? Даже не меня, по большей части, а себя, — она расслабила пальцы, показывая коробочку с красными линзами парня. — Я не понимаю, с какой целью ты это делал. Брюнетка уже даже не всхлипывала, стоя со своим немым вопросом в заплаканных глазах, в надежде получить хотя бы какой-то ответ. Семенюк, едва переборов желание действительно взвыть, сглотнул образовавшийся ком в горле, тяжело вздыхая. — Я тебе всё объясню. Только, пожалуйста, пойдём присядем. Это будет долгий разговор, — стискивая пальцами переносицу, прохрипел Вова, готовясь к длинному монологу.***
Семенюк и предположить не мог, что его тайна вскроется так рано. Однако в мыслях у парня не было ни одной извращённой мысли, навязчиво навевающей ему мысль об абьюзе над девушкой или же банальном использовании, как игрушки. Нет, такого не было никогда. Единственное, что оказалось парадоксом этих отношений — его любовь к Алине лишь как к очень близком другу. И, по сути, со стороны парня, всё некогда происходящее — отношения друзей, но с особыми привилегиями. Только второй половинке так вовсе не казалось, оттого Вова и чувствовал себя последней сволочью, попросту не заслуживающей столь искренней, верной, любящей и заботливой девушки. А ведь всё, чего Вова хотел, — принести Алине радость, видя её трепетность и нежность по отношению к нему. Брюнет изо всех сил старался отдавать себя полностью этим отношениям, желая лучшего для своей пассии, конкретно чувства нужности, потребности в человеке. Он искренне старался подавить в себе равнодушие, пробудить ответные чувства, понимая, что это, по сути, невозможно. А как следствие из всей ситуации — стал лгать. Купил красные линзы. Купил их, чтобы сделать вид по-настоящему влюблённого человека. Как после подобного не чувствовать себя паршиво? Вполне продолжительное время трюк с линзами срабатывал, лишь до этого злополучного дня, когда Алина решила просто устроить небольшую уборку в ванной. Что хуже всего — Вова не понимал, кто же ему нравится. Совершенно. Не имелось никаких догадок. Ни одна девушка не привлекала внимание, он ни разу не изменял, оставаясь верным своим… отношениям. С сильной натяжкой. И как же невыносимо было понимать, что ты попросту выгораешь, с каждым днём затухая и тая, словно зажжённая свеча. Пускай его никто и не ограничивал, он не чувствовал свободы, под которой подразумевается лёгкость, благодаря коей оба расцветают, становятся прекрасными и взрослыми как внешне, так и внутренне: многие нелепые пережитки прошлого таких людей не беспокоят. Скорее, наоборот: подпаляют интерес к движению дальше, не останавливая на полпути. Чего не скажешь про Семенюка и его полное эмоциональное выгорание из-за ежедневной обсессии, стресса, скрываемых маской привычной веселости, что злополучно въелась, порой проявляясь не в самых нужных ситуациях. Нет, девушка не забирала все силы из парня, как можно было бы предположить. Он отдавал их сам, добровольно, что было сказано. И получал отдачу, но только она ему оказалась абсолютно не нужна. И сейчас, сидя друг напротив друга, как на допросе, и сверля пустыми взглядами неопределённые точки в стенах и полу, оба ощущали моральную истощённость. Недосказанность. Усталость. — Ты же осознаёшь, что так делать дальше — просто издевательство над собой и окружающими? — брюнетка аккуратно заправила выпавшую прядь, подняв взгляд оленьих глаз на Семенюка. Кивок. — И как ты собираешься решать проблему, чтобы в будущем она вновь тебя не настигла? Вова переключил внимание на лицо напротив, успешно сфокусировавшись. — А как ещё люди поступают? Доверяются предчувствию, эмоциям. — Прекрасно, что ты это понимаешь и знаешь, — Алина сделала глубокий вдох, тихо поднимаясь со стула. — Только не применяешь. Брюнет словно на несколько минут совершенно выпал, сидя и бессознательно трактуя себе разные оскорбления, не в силах справиться со своей немой беспомощностью. И в реальность его вернул тихий щелчок дверного замка. Она ушла. Без каких-либо слов, лишь тихо прикрыв дверь. И этот момент можно смело назвать одним из наихудших воспоминаний. Медленно поднявшись, Вова зашторил окно, не желая видеть ничего, абсолютно ничего. Хотелось оказаться в совершенно тёмной комнате, где свои мысли одновременно и успокоят, и сделают хуже тысячекратно. Этим вечером обещанного стрима не было. Как и всю последующую неделю.***
За окном стояла непривычно морозная, отвратительная погода, заставляющая даже в квартире невольно поёжиться, вспоминая пробирающий до самых костей и жил холодный ветер, слишком противоречивый для обыкновенно довольно тёплых зим в Москве, часто проходящих даже без снега. В мёртвой хватке подрагивающих рук покоится чашка с чаем, а глаза сонно всматриваются в монитор, глядя, на самом деле, куда-то мимо. Горло приятно обжигало, распространяя чудесное послевкусие клубники и манго — что больше походило на карамель — и услаждая вкусовые рецепторы. Прошла уже неделя, сопровождаемая частыми звонками других стримеров, многочисленными сообщениями даже на почту для сотрудничества. Казалось бы, ничего криминального не произошло: всего лишь недельный отдых, а у смотрящих началась настоящая истерика. От этого осознания становилось даже приятно, заставляя уголки губ чуть приподняться. Вова отчасти смирился, проведя около двух дней просто лёжа и смотря на потолок. Просто размышляя о наболевшем, своеобразно реабилитируясь. Кому-то для подобного нужен человек, а кому-то — одиночество, что служило неким лекарством. Для кого-то «свидание» один на один со своими мыслями — нестерпимая мука, а кому-то — услада. В целом, если оценивать ситуацию в сравнении с прошлыми отношениями, то тут Вова даже не злился на пассию. Совершенно. Он понимал и окончательно принял, что вина здесь целиком его, искупить её перед девушкой не получится. Никак. В случае же с Лесей парень испытывал злость. Гнев от непонимания: что он сделал не так и отчего его девушка стала переписываться с другими? В чём его прокол? Где он оплошал? И после многочисленных вопросов просто пришёл к выводу, что чувства, отчего-то, у неё просто остыли. Он бы нисколько не удивился, если бы, например, сейчас оказалось, что у девушки где-то лежала парочка заветных красных линз. Нисколько. Просидев ещё около двадцати минут упорного созерцания обоев своего рабочего стола, Семенюк неспеша встал, по привычке поднимая телефон и замечая несколько уведомлений о сообщениях. Успешно их проигнорировав, — до поры до времени, — брюнет решил заварить ещё чая. Для закрепления результата, так сказать. Смотря на закрытые окна, что оставались всё это время зашторенными, и вдохнув запах чая, пыли и затхлости в кухне, Вова всё так же не хотел впускать чёртов дневной свет. В темноте было так… спокойно. А поскольку он и не выходил из своей комнаты надолго, то и открывать ничего совершенно не было желания. Вновь налив кипяток в кружку и окунув пакетик вкуснейшего чая, Семенюк всё-таки решил проверить свои уведомления. И парень второй раз за день удивился. Густые брови сами поползли наверх после увиденного имени отправителя входящих сообщений. Дмитрий Карпов (15:45) ты там умер что ли? че за хандра? у тебя был нормальный онлайн на прошлом стриме вов, уже не смешно Честно, Лёша был одним из тех людей, сообщения от которых получать — неожиданность. Не сказать, что неприятная, скорее наоборот. Происходило подобное с чрезвычайной редкостью, ибо они и так достаточно часто взаимодействовали на стримах: от подтруниваний до визитов или просто времяпровождения в компаниях. Вполне целесообразно решив, что ответить однозначно в этот раз стоит, брюнет разблокировал телефон, настукивая по клавиатуре ответы.Владимир Братишкин (15:55) Да траблы были с инетом Плюс там родакам помощь нужна была Такой пиздатый и внезапный недельный отдых
Едва стоило руке отпустить телефон, как вновь пришло оповещение. Дмитрий Карпов (15:56) ты же в курсе, что я прекрасно различаю твой пиздёж? Таких поворотов, конечно, Вова не отрицал, но и не знал, какие отговорки придумать на случай «Хесус — проницательный засранец».Владимир Братишкин (15:58) Я и не старался пиздеть тебе Серьёзно
Дмитрий Карпов (15:59) [Серьёзно] а, да? вот этим ты себя больше закапываешь хочешь поговорить об этом?Владимир Братишкин (16:00) Завтра свободен?
Дмитрий Карпов (16:00) да С резким выдохом отложив, наконец, гаджет, Вова запрокинул голову назад, явно, чётко и правильно — насколько это можно — представляя предстоящий диалог. Стоит надеяться, что это не будет одним монологом, как с Алиной, ибо второй раз испытать схожие чувства — двойной урон и без того ухудшенному моральному здоровью.***
Медленно поднимаясь с нагретого места, вспоминая, с какой целью парню в целом понадобилось прерывать свою успешную прокрастинацию, проводимую на просторах Интернета, Лёша провёл рукой по ещё не уложенным волосам. В очередной раз прокручивая в голове последние события у Губанова, наконец, получилось успешно вспомнить причину нарушения собственного покоя: найти свои линзы, что так идеально подходят под его натуральный цвет глаз. Безуспешно обыскав все возможные места их нахождения, брюнет замычал от усталости, проверяя на крайний случай карманы собственных штанов, успешно находя необходимую, спасительную от множества неловких ситуаций вещь. Для чего же они были нужны? Ответ предельно прост: скрыть симпатию к кому-либо. Поскольку операции, проводимые для полной ликвидации особого гормона, окрашивающего радужку в красный, невероятно дорогостоящие — гораздо дороже ринопластики, что уж говорить о простой коррекции зрения — то и приходится спасаться дешёвыми, но практичными и проверенными методами. И нетрудно догадаться, что Лёше пришла в голову мысль их найти именно перед днём встречи с Вовой. Губанов вполне успешно маскировал свои чувства уже на протяжении двух лет, каждый раз надевая линзы, дабы скрыть эти переливающиеся коралловым цветом радужки, так и кричащие, голосящие одну и ту же трактовку: «О, Вова, пожалуйста, посмотри сюда! Ты так сильно нравишься Лёше, что мы едва ли не светимся в темноте от переизбытка этих чувств!» Так или иначе, пускай самый корень насущной проблемы был скрыт, — очень ненадёжно и чрезвычайно просто, но факт остаётся фактом, — кроме того приходилось вести себя куда более сдержанно, стараться вжиться в роль «друга-стримера, считай коллеги». Н-е-в-ы-н-о-с-и-м-о трудно, учитывая частые совместные трансляции и прочие события. А ещё трудней было принять самого себя, как человека с нетрадиционной ориентацией. Ибо рядом нет того, кто поможет тебе справиться с этой тяжестью, а в этом парадокс Губанова: якобы флегматичный до проблем чужих, — а там уж недалеко и, по сути, до своих собственных, — он не может быть не эмпатичным, поскольку от природы удивительно проницателен. Даже по контексту простейшего сообщения он без особого труда раскусил ложь. Если бы он не хотел, то и не стал углубляться в корень проблемы. Так что равнодушие к окружающим себя не полностью оправдывает. Что же до личных дел брюнета, то всё куда более неоднозначней: привыкший справляться с эмоциями и чувствами в одиночку, ему впервые захотелось ощутить взаимность от другого человека, дать слабину, что уже само по себе казалось абсолютно чуждым, навевая противоречивые мысли. Везде бывают исключения. Как существенные, так и незаметные. Руководствуясь своей далеко не хромающей логикой, Лёша неоднократно приходил к одному: нужно просто выждать правильный момент. Не в его принципах было действовать медленно и постепенно, однако, как уже было сказано: везде бывают исключения. Приходится дожидаться, едва ли не сидя в тёмном углу комнаты, как параноик озираясь вокруг в надежде на внезапно материализовавшуюся желанную фигуру, нервно теребя складки и замок на кофте, слегка подрагивающими пальцами проверяя уведомления. В очередной раз не получая ничего из своих слишком бурных фантазий, всё больше отстраняющихся от реальности. Смерив себя оценивающим взглядом в зеркале и понимая, что время на укладку тратить всё же придётся, ибо нынешнее состояние волос казалось Губанову непотребством в высшей степени, ноги сами его привели вновь в ванную. Руки, словно автоматически, потянулись к расчёске, лаку и прочим средствам для укладки, двигаясь, казалось, по своей определённой траектории и приводя густую тёмно-каштановую шевелюру в надлежащий вид. Взглянув на себя в зеркало ещё раз и отмечая недостаток одной детали, парень немедля её добавил: аккуратно вытянул прядь, придавая себе этим — что удивительно — больше привлекательности. Успокоившись, брюнет ретировался из ванной, направляясь в кухню. Внезапная жажда сковала горло сухостью: видимо, не стоило вновь оставаться наедине со своими чёртовыми фантазиями, что настигали практически всё свободное время, не давая абсолютно никакого покоя. Выпив целый стакан залпом, Лёша, со звонким и характерным стуком поставив посуду на стол, чертыхнулся, направляясь обратно в комнату, смотря время. 18:33. Что ж, оставалось ни много, ни мало.***
Нервно постукивая пальцами по чехлу телефона и изучающим взглядом проскальзывая по узорам на обоях, Вова решался сделать один поступок, который можно назвать обдуманно необдуманным: парень прекрасно понимал, что собирается сделать, но при том списать всё на полную «бездумность». Вполне хороший ход, учитывая, что под подобным действием брюнет подразумевает внезапный незапланированный визит к Лёше. Да, у них была договорённость на следующий день. Но чем раньше бы он высказался, тем, на самом деле, было бы лучше. Его словно магнитом притягивало к дому Губанова прямо сейчас: казалось, что больше никогда он подобного притяжения и не испытывал. Парню срочно понадобилось оказаться на пороге знакомой квартиры, вновь согласиться на чай и посидеть на мягком диване вместе. Можно даже ничего друг другу не говорить: Вова словно ощущал поддержку кожей. Определившись со своим окончательным решением, Семенюк уже впопыхах собирал нужные вещи в рюкзак, наспех застёгиваясь и закрывая дверь, выбегая на улицу и запрыгивая в машину. Удручённо вздохнув, — поскольку дрожащие и замерзающие пальцы не сразу направили ключ в нужное отверстие, — брюнет всё же смог завести автомобиль и сорвался с места, направляясь по некогда — что поразительно — запомненному маршруту. Честно, Вова и себе признаться не мог, что им двигало, раз он буквально полетел к Лёше, когда сам назначил встречу на другой день. Может, он за неделю изголодался по банальным душевным разговорам, что сейчас сыграли бы свою существенную, главную роль в самовосстановлении. Оно бы однозначно пошло продуктивней с чьей-нибудь подачки. Чувства оставались смешанными, путаясь в голове, словно клубок пряжи. Перед глазами плыли множества вечерних огней, украшающих Москву, словно одна большая гирлянда, проливая яркий белый свет на всё вокруг. Хотелось бы, чтобы это свечение так же прояснило и рассудок Вовы, что мчался, стремительно сокращая расстояние в шесть километров, совершенно не задумываясь о последствиях своей внезапности. И ведь парню точно навязалась мысль о том, что сейчас ему до одури нужен лишь один Губанов. Словно он чёртова единственная панацея, возникшая из ниоткуда, но однозначно помогающая справиться с наболевшим на душе. Лёша сам говорил, что Вова может доверить ему всё, и с этим младший бесспорно согласен. Ни одно его слово, ни одна тайна, ни одна проблема не была вынесена за пределы их двух голов. Именно потому логично созерцать старшего чуть ли не как собственное лекарство от всех болезней, ибо таких людей найти — чрезвычайная редкость. Это ещё не учитывая медийности обоих. И ведь кроме своей притягательности Губанов ещё был отнюдь не глупым человеком, располагая к себе с ещё большей силой. Как какой-то идеал, возникший в голове. Собственно, Вова уже и сомневался, а не Иисус ли он взаправду. Заприметив уже знакомый дом, парень резко повернул руль в нужную сторону, останавливаясь возле тротуара и вылетая из машины, спешно её закрывая. Увидев, что дверь нужного подъезда постепенно закрывается, он рванул к ней, хватаясь кончиками пальцев практически в самый последний момент. Видимо, сегодня невъебенно хороший день, раз ему так везёт. Быстрым шагом направляясь к лифту и попутно расстёгивая куртку, Семенюк запустил руку в растрёпанные волосы, слегка себя успокаивая. Раздался тонкий писк, оповещающий о прибытии лифта, и Вова вновь дёрганно двинулся в сторону открывшихся дверей, тщетно пытаясь унять эту нервозность. Он даже не удосужился позвонить старшему. В этом была своя прелесть: застать его врасплох, хоть и прекрасно зная, как сильно Губанов не любит незваных гостей. Впрочем, а кто их любит? Прибывая на нужный этаж, Семенюк слегка стушевался, занося руку над кнопкой дверного звонка, слегка оттягивая момент. Выдохнув и ожидая бурной реакции старшего, брюнет всё же отважился нажать на кнопку. За дверью послышалось характерное копошение, тихие ругательства, прочие бормотания и буквально через пятнадцать секунд она открылась, представляя взору Лёшу, чьё выражение лица мгновенно начало попеременно меняться: от удивления к недопониманию, от раздражённости до некой радости. — Блять, Вова, — Лёша вознёс глаза к небу, выдыхая. — Вот кого-кого, а тебя я точно видеть сейчас не ожидал, — откровенно признался Губанов. Семенюк, переминаясь с ноги на ногу, сипло усмехнулся. — Прости, я даже не написал. Просто… Чувствую я себя максимально херово, а ты один из единственных, кто готов выслушать в любое время, — парень знал, какие слова нужно подобрать, дабы старший не разозлился. И он действительно смягчился, чуть повернувшись и протянув руку в пригласительном жесте. — Всё настолько плохо? — вопрос словно полоснул висящую тишину, со звоном оседая на корке мозга. Младший поднял уставший взгляд на чужое лицо, утвердительно кивая и продолжая расшнуровывать кроссовки. Старший же, поняв всё и без лишних слов, качнул головой в ответ, отходя от дверного косяка. — Тебе как обычно? Чай? В ответ послышалось хриплое «да». — У меня с мелиссой есть. Хорошо помогает успокоить нервишки, — Лёша, снова услышав тихое согласие, ретировался в кухню, откуда стали слышны стуки дверец тумб и посуды. Парень, всей грудью вдыхая приятный запах знакомого парфюма и ароматного чая, прошёл следом, робко и тихо усаживаясь на край дивана. Окинув взглядом комнату, Семенюк не без удовольствия, плавно и постепенно разливающемуся изнутри, отметил царивший вокруг беспорядок. Он тут присутствовал всегда, конечно, но когда Вова приезжал в прошлый раз, то было значительно чище. От этого замечания он невольно улыбнулся, блаженно смотря на свои ноги. — Воу, у тебя, видимо, после случившегося — что бы то ни было — крыша слегка накренилась, — Губанов с тёплой улыбкой протянул чашку горячительного напитка, мгновенно отводя взгляд. Сейчас его глаза готовы были покраснеть полностью: от радужки до хрусталика и белка. Вот основная причина его недовольства — чёртова нехватка времени, чтобы надеть линзы. Стараясь придумать какую-нибудь действительно правдивую отговорку — выиграть время и, наконец, использовать линзы, — Лёша мгновенно протараторил: — Мне надо написать, что либо стрим сегодня перенесётся, либо его не будет. Посиди пока тут, — прозвучало вполне правдоподобно и ничуть не беспричинно: было уже 19:55, так что всё абсолютно обоснованно. Последовал очередной кивок, сопровождаемый чуть заинтересованным и будто бы щенячьим взглядом зелёных глаз. Заворачивая за угол и ускоряя шаг, брюнет подлетел к столу, выискивая нужную и заветную коробочку. Как назло, он не мог вспомнить, куда именно их положил. Раздражённо шипя и проклиная всё, что только существует в этом мире, Губанов заглянул под стол, стараясь искать теперь уже даже между спутанных проводов. Отмечая, что даже в таком труднодоступном месте необходимого нет, он негромко цокнул, театрально закатив глаза. Кинув разочарованный взгляд на последнее, где могли быть линзы в принципе, — подоконник, — парень был готов завизжать от радости, обнаруживая их именно там. С трудом перешагивая через хлам, валяющийся возле стола — в очередной раз коря себя, однако, как уже всем понятно, эти вещи никоим волшебным образом никуда не исчезнут, — он схватил контейнер, делая шаг назад и почти открывая первый отсек. Но не успел сделать этого до конца. За спиной послышалось покашливание. Губанова как ледяной водой окатили: он не мог сдвинуться с места, в панике закручивая крышку обратно и сжимая небольшой футляр в руке. — Долго ты, копуша, — Вова добродушно улыбнулся, отпивая немного из кружки. — Ты потерял что-то? Может, помочь? Постаравшись моментально сгенерировать ответ, старший с жаром выпалил: — Ах, да я тут просто хотел заранее кое-что подготовить, если успею раньше освободиться, так что не стоит. Ты, наверное, пока иди обратно, я сейчас приду, — произнеся последние слова ненароком с нажимом, парень в ту же секунду стушевался, стараясь спрятать контейнер. Семенюк слегка удивился резкой смене тона, заостряя внимание на руке, отчаянно сжимающую нечто. Зайдя в комнату и поставив кружку на стол, младший стал медленно приближаться к нервно сглатывающему парню. — Хес, — начал Вова с непривычной хрипотцой и чуть хмуря густые брови. — Что там такое? Вопрос остался без должного ответа, раззадоривая и без того заинтересованного молодого человека. — Что ты там, блять, прячешь? — он остановился, заглядывая в глаза напротив, которые, к несчастью, его собеседник попросту прятал, чуть отклоняя голову и смотря в пол. — Эй, да что, сука, происходит? Чего ты отворачиваешься? Младший не выдержал какого-то чрезвычайно упорного игнорирования его персоны, цепкими пальцами хватая чужой подбородок, достаточно сильно сжимая его, поворачивая прямо к себе, лицом к лицу, оставляя ничтожные четыре сантиметра. — Посмотри на меня. Требуемого действия не последовало, потому свободной рукой Семенюк слегка тряхнул старшего за плечо, жадно ловя взгляд напротив. И это стало апогеем. Глаза Лёши предательски светились коралловым, переливаясь и играя оттенками красного, выдавая того с потрохами. Он резко отвернулся, слабо отталкивая младшего, закрываясь руками и обречённо скуля. Вова же, распахивая собственные глаза, отошёл поодаль, осознавая и анализируя произошедшее. Он нравился, нет, в него влюблён его друг. Один из близких. Скрывал свои чувства однозначно на протяжении долгого времени, тая и сокрывая всё в себе. Господи, даже Лёше он причинил боль своими постоянными шутками невпопад, глупыми обжиманиями на трансляциях. Словно повторяя эту мантру, Семенюк зарылся руками в волосы, тяжело дыша. — Даже тут я проебался. Боже, сколько я издевался над тобой? — риторический вопрос младшего висел в напряжённой тишине, прерываемой его собственным дыханием. Старший, убирая руку от лица, постарался прийти в себя, чуть сдвигаясь с места и недоумённо рассматривая дрожащую фигуру теперь уже в лице Братишкина. — Ты не издевался. Никогда. Все шутки я адекватно и воспринимаю как юмор… Не всерьёз, — приглушённо продолжил Лёша, небрежно бросая контейнер на стол. — А ты всегда мне всё прощаешь. Потому что пиздецки добрый, — Семенюк подскочил к парню, мёртвой хваткой цепляясь за предплечье, с восхищением и искренним сожалением рассматривая прекрасные переливы красного в чужих глазах. Он словно проигнорировал ранее сказанное. Губанов слегка приоткрыл рот, проходясь языком по пересохшим губам, что мгновенно приковало ненужное внимание. И едва ли он хотел произнести какую-нибудь мотивационную речь, помогающую младшему побороть собственные сомнения, как ощутил тёплое прикосновение чужих губ на своих. Хватка на предплечье ослабилась, и рука легла на затылок, оглаживая состриженные волосы, вызывая табун мурашек и лёгкий мандраж. Не до конца понимая, что сейчас происходит, старший расслабил челюсти, впуская юркий язык Семенюка, что в ту же секунду очертил ряд верхних зубов, переплетаясь с языком Губанова, пробуждая того от перманентного шока. Слабо отвечая и постепенно набираясь смелости, Лёша слегка прикусил нижнюю губу Вовы, точно услышав томный выдох. Парни жадно испивали друг друга, словно обмениваясь эмоциями и переживаниями, яро стукаясь зубами, сражаясь за право доминирования, в котором проигрывал Хесус: Семенюк, больше не теряя времени, подхватил свою пассию, усаживая на край стола, вклиниваясь между тонких ног и придерживая чужой подбородок, продолжая играть с волосами, уже запуская руку в идеальную укладку, устраивая беспорядок. Лёша, протестующе замычав, поймал юркий язык, немного его стиснув. В качестве справедливого наказания. Правда, впоследствии получив лёгкий щипок на внутренней стороне бедра, от которого старший громко застонал, не в силах больше сдерживаться. Воспользовавшись случаем, Лёша отстранился, набирая полные лёгкие воздуха, отмечая эту прекрасную, невероятно приятную лёгкость после случившегося. И совершенно точно видя стремительно заполняющую красноту глаза Вовы. — Знаешь, — младший выдержал небольшую паузу, усмиряя своё дыхание. — Ты ведь действительно как ёбаная панацея: благодаря тебе я сейчас прояснил для себя всё. Губанов тепло улыбнулся, заключая парня в крепкие объятия, наслаждаясь его запахом. Его теплом. Его присутствием и искренностью, плещущими через край.Oh don't you wonder when the light begins to fade? And the clock just makes the colors turn to grey Panic! At the Disco — Golden Days**