Куртуазность в кеттердамском стиле

Ширма была простенькая, пусть и обтянутая тускло-абрикосовым камчатным полотном, и за ней Зоя вот уже четверть часа пыталась собраться с мыслями и облачиться в возмутительное винного цвета одеяние неблагородной дамы. Платье пахло старым сундуком и засахаренной мараскиновой вишней, и запах этот напомнил Зое тринадцатиярусные розовые торты в поместье Крыгина. От одной мысли об этом ей сделалось дурно. – Сам вырядился как джентльмен с модной гравюры, а мне опять подавай роль продажной девицы, – буркнула она вглубь комнаты и, примостив ступню на кособокую банкетку, круглую и оранжевую, как апельсиновый леденец, принялась сердито поправлять чулок. Голос из-за ширмы ответил: – Увы, к несчастью верных воздыхателей, матушка уродила меня мальчиком, и с тех пор я вынужден носить кальсоны, мочиться стоя и заниматься политикой. Скажи на милость, сколько еще ты собираешься там возиться, Назяленская? Не сомневаюсь, женский туалет требует не меньше усилий, чем государственная оборона, но, боюсь, сегодня мы вынуждены оставить фланги без защиты. – Что бы это ни значило, я не намерена идти с тобой под руку неодетой, – фыркнула Зоя. – По нашей славной легенде, я заплатил, чтобы увидеть тебя неодетой. Зоя услышала, как щелкнули карабины на подтяжках, как парадные туфли заходили по толстому ковру. Она проигнорировала хитроватую самоуверенность короля, но проклятый корсет, хоть и был мягким – вовсе не чета тем, которые стягивали тонкие, как лебединые шеи, талии равкианских дам, – так и не изволил поддаться Зоиным несведущим в этом деле пальцам. Тем временем Николай уже вовсю постукивал по лакированному комодику, и нога его тоже ходила ходуном. Зоя высказалась: – К твоему сведению, приходить на свидание вовремя – дурной тон для женщины. – Кто сказал? – Я сказала, – отозвалась она с раздражением, но следом, поразмыслив, глубоко и обреченно вздохнула и, пока не передумала, спросила: – Тебе приходилось привязывать сезни в ненастье до того свирепое, что вокруг не было видно ни зги? – Ты говоришь не с абы кем, а с самим Штурмхондом, голубка моя. Лучше спроси, чего мне не приходилось делать, и тебе, Зоя, глядишь, я и поведаю все тайны. Но сперва ответь, отчего спрашиваешь. Раз уж иного выхода все равно не было, Зоя с несчастным видом разгладила складки на полупрозрачном лифе, а поглядев на бусины дешевого бисера цвета ледяного шампанского, пожалела, что давеча не приняла на грудь рюмочку, но наконец со всем возможным достоинством сказала: – Зайди за ширму, Николай, но уж постарайся, чтобы глаза твои были закрыты, как у иного на смертном одре. А если удумаешь что-нибудь сказать, в этот раз я взаправду отдавлю тебе ногу каблуком. – Ну что ты, Зоя, стало быть, теперь я буду обязан преподнести тебе кольцо и с ним предложение руки и сердца, ведь воспитание у меня безупречное, – проворковал он так игриво и ласково, будто в самом деле собирался сделать ее своей женой. – Но, смею надеяться, ты там не в прелестной комбинации, правда? – Даже если так, ты все равно об этом не узнаешь, – мрачно отозвалась она в тот самый момент, когда Николай озорной походкой прошествовал за ширму – к своей чести, с закрытыми глазами, как Зоя и велела. Котелок с его напомаженных волос мигом отправился на леденцовую банкетку. – Чем обязан? – промурлыкал он, чистосердечно демонстрируя раскованные манеры столичного франта. Чего уж тут говорить, показная франтоватость нисколько его не стесняла, к тому же он вдруг разом развеселился, такой уж он был человек. И поскольку приключилось с ними такое дело, Зоя в открытую с секунду поразглядывала его красивое лицо и капитанское тело в щегольском табачном костюме, какие носила керчийская богема, но тут же, устыдившись собственному порыву, повернулась к нему спиной. – Будь так любезен, – обратилась она с холодной сдержанностью царицы, коей она, впрочем, уж точно не была, – затяни корсет. Должна признать, я не учла, что это неудобное обстоятельство подразумевает работу в паре. – Ты удивишься, Назяленская, но, решительно, многие дела куда эффективнее, если заниматься ими в чьей-то любезной компании, – сказал он елейным голоском и, к ее удивлению, быстро смекнул, что есть что, так что корсет тотчас же затянулся и своими зубами-косточками сжал ее талию. Полные груди выступили наружу, как поднявшееся тесто. – Святые угодники… – процедила Зоя, на миг задохнувшись. – Я просила затянуть корсет, а не осиную талию. – Подозреваю, когда женщины говорят о первом, они подразумевают и второе, – произнес Николай и легко и нежно, будто пальцы его были бриошными тканями пеньюара, отвел густые кудри с ее точеной, как золотой костяной фарфор, спины. Но Зоя вывернулась, а когда поняла, что он, ничуть не стесняясь, глядит на нее, оскорбилась. И причиной тому был вовсе не обволакивающий насмешливый взгляд из-под темных ресниц, а то, что так легко она при нем опростоволосилась. В конце концов, Николай не был одним из тех мужчин, которым она позволяла любить себя в роскошных гостиных дворах, раскинувшись нагая на постели, как русалка. Николай был из другого теста, был королем. – Твоя нога до сих пор живехонька, потому что я не желаю становиться спутницей хромому вельможе, – фыркнула она, подспудно стыдясь. – И вовсе не обязательно было надевать корсет, – мягко заметил он. – Знаю, для прекрасной половины нашей армии они все равно что балетная пачка для слона, но, стало быть, оно и зря. Эти дивные вещицы что солдатская броня – крепкие, как орешек. Ну а ты, Зоя, прекрасна всегда – в кафтане, корсете и особенно в этой очаровательной комбинации. Николай шаловливо улыбнулся. Затем подхватил свой элегантный котелок, изящным движением фокусника прокатил его от ладони к плечу, водрузил на макушку и как ни в чем не бывало сделал из-за ширмы ручкой.