bowtie

Руки тянутся к верхним пуговицам черной рубашки. — Ну давай, просто застегни её. Нагито громко сглатывает, оседая на пол примерочной, судорожно выдыхая. Паника. — Только не сейчас. Отрезвляюще холодная конструкция протеза зарывается в пушистые волосы, сильно сжимая растрёпанные патлы. Комаэда пытается. Пытается не поддаваться. Но на шее фантомной болью ощущаются затянувшиеся шрамы от мозолей, натёртых грубым металлом ошейника, а в ушах резонирует лязг цепи и детский смех. Он помнит, как кожу первый раз сдавил душащий страхом обод, ключ от которого был благополучно потерян. Едва ли кто-то задумывался о слуге, когда замок с противным скрежетом защелкнулся. Позвонки до сих пор ноют о тех резких движениях, что Нагито приходилось терпеть, покорно валясь под ноги таким же людям как он. Таким же. Но почему-то возомнившим из себя великих. — Дурацкий вечер. Комаэда переводит тяжёлый взгляд на бабочку, что спокойно висит вместе с остальным костюмом. — Мне не стоило приходить. Пуговицы одна за одной выскальзывают из прорезей под ловкими пальцами, но от этого почему то на душе ещё паршивей. Он, вроде как, обещал. Будет ли кто-то разочарован? — Конечно нет… — тихо выдыхает Нагито, дойдя до последней. В нём нет страха быть ненужным. В нем есть страх быть лишним. Затылок грубо сталкивается с деревянной стенкой. И Комаэда слышит скрип дверных петель одной из кабинок. Оказывается он не последний. Торопливые шаги. — Эй, Нагито, ты в порядке? — Как всегда не вовремя, Хаджиме. — Да, всё в порядке, — прикрыв глаза, выдыхает белокурый. — Точно? Может помочь? Он стоит прямо за дверью. Комаэда поджимает губы, поднимается на ноги, бездумно открывая защелку и… грубо тянет остолбеневшего юношу на себя, цепко ухватив за предплечье. Дверь захлопывается и Хината чувствует как его стискивают в объятиях, утыкаясь лбом в плечо. — Помоги, — произносит юноша одними губами. Ему не справиться одному с разливающимся холодом приступа паники, а Хаджиме… Хаджиме всегда дарит спокойствие. Сейчас всё их прошлое закончилось. Он повторял это сотни раз. Но почему по-прежнему так страшно? — Я рядом, — начиная поглаживать напряжённую спину, шепчет шатен, который сам толком не успел переодеться, оставив жилет и пиджак в примерочной, выбежав в пустующий коридор в беспокойстве за Комаэду. Хината понимает его. Понимает и принимает. У Нагито были проблемы со здоровьем. И ментальным и физическим. И ему необходима была забота. Которую Хаджиме был готов давать. Стройные ноги отражались в огромном зеркале, и шатен был очень рад, что сейчас они не выглядят настолько болезненно худо… как раньше. — Я не могу… Он молчит вслушиваясь в хриплый голос. — Я не могу… Я боюсь, когда что-то касается моей шеи… Тогда и Хаджиме замечает чёрно-белую шёлковую бабочку рядом на вешалке, продолжая чуть покачивать глубоко дышащего Комаэду в крепких руках. — Тебе ведь не обязательно ее надевать. –… Хината слегка отстраняется, ладонями обхватывая чужое лицо, спрятанное в запутанных вьющихся прядках. — Ну же… — мягко произносит шатен, в просьбе посмотреть на него. Блёклое серебро радужки едва видно сквозь густоту волос, и Хаджиме аккуратно убирает локоны, касаясь светлой кожи лба и чувствительных ушей. У Нагито прекрасные черты лица. Даже если он никогда этого не признает, Хината будет продолжать медленно выцеловывать их при любом удобном случае: перед сном, когда Комаэда валится на мягкие подушки и выглядит настолько умиротворённым, что Хаджиме не может удержаться от милых проявлений нежности, что его возлюбленный несомненно заслуживает, или по утрам, когда шатен просыпается первым и, налюбовавшись тихо сопящим юношей, будит его таким незамысловатым способом, получая в ответ сонный смех… — Ты когда-нибудь собирал волосы? - Комаэда лишь отрицательно мотает головой. — Может, попробуем? — Думаешь, мне пойдет? — Более чем уверен, — улыбается шатен, доставая так удачно оставшуюся в кармане резинку. Но сейчас он не будет использовать талант Изуру, чтобы заплести изящную прическу. Сейчас именно он хочет сделать простой хвостик для Нагито. Комаэда двигает пуфик, усаживаясь спиной к юноше, который начинает мягко перебирать непослушные волосы сквозь пальцы. — Без расчёски, правда, выйдет не так аккуратно, — чуть усмехается он. — Всё в порядке, — проводит ладонями по замёрзшим бёдрам Комаэда, задевая крестообразные рубцы. Он переводит взгляд на зеркало, тут же запахивая рубашку. Шрам на животе выглядит ещё ужасней. Но он верит Хаджиме. Верит, что тот не считает их уродливыми. Верит, что его простили. Верит. После долгого курса реабилитации. Но для самого Нагито это жуткое напоминание из прошлого, которое ему не позволено забыть. Хината ловко зачёсывает белокурые волосы назад, и Нагито окончательно успокаивается под теплотой чужих ласковых рук. — Вот и всё, — шатен делает последнюю петлю резинкой, наблюдая за эмоциями, отраженными в большом зеркале. Живая рука тянется к хвосту, проводит по незабранным волосам и… Останавливается на шее. Комаэда встаёт. Оборачивается. — Поцелуй меня. И в его глазах светится такая мольба, что Хаджиме не имеет права отказать, чувствуя необходимость доказательств любви, в которой так нуждается Нагито. Кто-то ранит тебя… А кто-то залечивает твои раны… Мягкие губы едва дотрагиваются до старого шрама у основания шеи. Ему ни капельки не противно. Ему мучительно больно думать о том, как ошейник сдавливал дыхательные пути, натирая пузырчатые мозоли. Хаджиме поддается чужой ладони, зарывшейся в волосы затылка, продолжая рассыпать поцелуи на нежной коже с неровной поверхностью уплотнений зарубцевавшихся ранок. Рука шатена скользит выше — к самым лопаткам, и белокурый юноша прогибается сильнее, вскидывая голову, когда Хината задевает кончиком носа мягкую мочку, продолжая неспешные касания уже на ровной линии челюсти. Белёсые ресницы приоткрываются. Вот она. Всё так же висит на вешалке. — Хаджиме… Поцелуи прерываются. — Поможешь мне надеть её? Юноши выпрямляются, не отводя взгляды друг от друга, и шатен кивает в знак согласия. — Тогда мне стоит одеться, — усмехается Комаэда, отстраняясь. — Я позову, когда буду готов. — Хорошо, если что я через кабинку. Дверь закрывается и он вновь остаётся один. — Нет. Нагито сможет сделать это, именно потому что он не один. Черная рубашка. Темные штаны. Белый ремень. Жилет. Пиджак. И наконец… — Хаджиме, ты тут? — Ага, — петли всё также скрипят, пока шатен вновь не оказывается вместе с белокурым юношей в маленьком пространстве. Невозможно красивым юношей. — Тебе очень идёт… — немного запоздало выдает Хината, стараясь не сильно пялиться. — Я рад, что ты так думаешь, а... –Комаэда задумался. — А… — Он настолько ужасен? — Ну, не твой цвет? — Ужасен… На что Нагито лишь молча кивает. Врать плохо. Тем более, он уверен, что Хинате об этом скажут. Ни один раз. — Но я всё равно люблю тебя, — касаясь чужих ладоней, тихо говорит Нагито в мирной улыбке, подбадривая шатена. — Я тебя тоже, — его лоб утыкается в чужой, наслаждаясь моментом уединения перед выходом в шумную компанию. Комаэда тянется за бабочкой, вкладывая её в руки партнёра. — Ты должен бороться со своими страхами. Так когда-то сказал Хаджиме. — И я помогу тебе в этом. Рубашка по-прежнему застегнута не до конца, и ловкие пальцы завязывают аккуратную бабочку не затягивая под горло, так что теперь она просто виснет вокруг шеи. Нагито смотрит в родные гетерохромные глаза, не желая оборачиваться к зеркалу. — Если что-то будет не так, сразу говори мне, — с явным беспокойством предупреждает Хината. — Хорошо. Кроткий поцелуй в губы, и они выходят, вместе направляясь в огромный зал, держась за руки. — Пригласишь меня на танец. Двери распахиваются, пропуская запоздавших гостей. — Конечно.