***
— Если ты сейчас же не дожаришь эти чëртовы сосиски, то я съем тебя, хëн, — громко и недовольно ворчит Минги, отколупывая очередной кусочек салата из тарелки Чонхо. Чонхо в ответ молчит, хоть, судя по недовольству на лице, всë прекрасно видит. — Вообще не понимаю, зачем мы первую партию «скормили лесным духам», — вторя ему, уже раз в третий сокрушается Хонджун. Сонхва на них не в обиде — его друзья никогда не видели ни мальчика из песка, ни прыгающего по клумбе, точно собака, солнечного зайчика. Родители же Сонхва таскали к их дому подобные «безделушки» регулярно и приучали сына к доброжелательному отношению с ними. — Ай! — Минги топнул ногой и подпрыгнул. — Укусило! — Что? — Откуда я знаю?! Не видно. — Солнце село уже час или полтора тому назад, их лагерь превратился в оазис слабого красно-оранжевого света в холодном царстве горного леса. Минги, даже если бы захотел, вряд ли увидел, в чëм было дело. — Это вам лесные духи пакостят за то, что вы на них так плюëте. — Это у тебя, хëн, кукушка кукует, а не духи… Да ай! Второй раз! Сколько можно?! — Сколько нужно, столько и можно, — пожимает плечами Чонхо, а сам улыбается почти так же загадочно, как Сонхва. — Да ну вас… — Стой. Я с тобой пойду, — подрываясь с места, заявляет Хонджун. — Да ну их, байки… Позовëте, как сосиски будут. Сонхва почти радостно хихикает им вслед и проворачивает новую партию сосисок — ещё с детства Сан любил, когда он их обжаривал так. Всегда присаживался рядом с ним на заднем дворе, обнимал за плечи и зачарованно смотрел, как Сонхва ворочает в огне прутья. «А если я суну руки в огонь, то они превратятся в стекло, — говорил он. — Стану таким хрупким, что упаду — и не соберëшь». Наивный песочный мальчик не знал, что самым хрупким в этом мире было сердце Сонхва, разбиваемое его грустными улыбками каждое утро. — Хëн, — зовëт Чонхо, как только закрывается палатка. — Ты правда в них веришь? В духов. — М-м, а ты? — Этого парня привëл Минги, с которым они делят комнату в общежитии, и Сонхва, по сути, о нëм ничего не знает. Поначалу Чонхо жмëт плечами в ответ, уклоняется, но после, смотря в лицо Сонхва, сознаëтся: — Я не уверен, что всё запомнил так, как оно было, но однажды я точно видел солнечного зайчика в своей спальне. Не в смысле того, который луч, а живого… Звучит отстойно, да? Я зна… — Я тебе верю. — Их сосиски как раз подоспели, и Сонхва протягивает одну. Услышать то, что он сейчас сказал, Сонхва хотел бы и сам. — Он точно превратился передо мной из света сначала в зайца, а потом в человека… И прыгал, прыгал в моей новой комнате до тех пор, пока не стало садиться солнце. И тогда он вновь стал зайцем, а заяц — лучом. И исчез. Сонхва слушает его, буквально представляя, как Юнхо — тот самый солнечный зайчик, которого знает он — бегает по комнате у ребёнка, греет попой игрушки, смеëтся, раскидывая блики по кровати, и, может, что-то восхищëнно рассказывает. Замечательный зайчик. — Хëн… Ты что-то вспомнил? Прости, я просто начал… — Да, я вспомнил одного солнечного зайчика, — спешит его успокоить Сонхва, но тут же касается и той мысли, что где-то о нëм до сих пор вспоминает другой, песочный мальчик. И улыбается так же грустно, как делал он. — И не только зайчика… И я тебе верю, хорошо? Твой зайчик был настоящим, я знаю. — М-м, и он что, умер, что ли? Сонхва оборачивается, но никого не видит, зато, возвращая взгляд к огню, натыкается на незнакомого ранее парня. Тот сидит прямо у пламени, улыбается и явно ждëт ответа на свой вопрос. — Насколько я знаю — нет. — Тьфу, так неинтересно, — заявляет незнакомец. — Я думал, этот негодник отправился к предкам. — Этот него… Что? — Чонхо, очевидно, впервые говорит с духом, он недовольно и искренне возмущается его словам. А они ведь все такие — улыбчивые и доверчивые, им любая чрезмерная эмоция — как пощëчина. Вот и этот парень, не успев повеселиться, обиженно дует губы. — Что сказал, то и сказал… — Э-эй, прекрати, он наш хëн, куда ему умирать? Ещё один голос звучит мягко, самую малость хрипло и до боли знакомо. Сонхва хватает руками куртку, останавливая готовое сбежать сердце. Это голос его мечты, который он сам себе представляет с детства, особенно если смотрит на дождь. — Сан? Под ногами не рушится мир, но сами ноги становятся ватными — Сонхва замечает, что начинает оседать прямо в костëр, только когда его подхватывает кто-то сильный сзади. Сан выходит из темноты, недоверчиво щурясь сквозь огонь, но даже теперь его не рассмотреть впервые за столько лет. — Марс? — вновь обдавая теплом своего голоса, зовëт детским прозвищем Сан. — Тебя зовут Марс? — спрашивает незнакомец из пламени в рассинхрон с Чонхо, который говорит что-то вроде: «Ты Марс?» Сонхва в любом случае не утверждает — весь мир уже сузился до одного песочного мальчика, который, даже если судить только по голосу и росту, заметно вырос и превратился в песочного парня. — Да, Сан, да, это я… Твой Сонхва.***
Когда из палатки выбираются заспанные Минги и Хонджун, уже светает. Они явно непонимающе смотрят на до сих пор бодрых друзей, сидящих у костра и болтающих с двумя незнакомцами. Хотя, конечно, назвать это болтовнëй сложно: Сонхва сидит с каким-то неизвестным парнем на коленках, смеëтся и крепко его обнимает, Чонхо с умным видом издаёт: «О!» или «О-о…». А говорит только второй незнакомец, зато много, быстро и с претензией на почëтное место главного нытика — Минги. — Не мы ли просили позвать, когда будут готовы сосиски? — как-то обозначая своë присутствие, спрашивает Хонджун. — О, хëн! — Когда я вспомнил об этом, вы уже спали, — с улыбкой, но всё равно максимально безразлично произносит Сонхва. У него в руках — чудо. Совершенное, необъятное произведение мира духов, сотканное из песка и улыбок, и оно, Сонхва клянëтся, оправдывает его за все неисполненные просьбы. — О, ты. — В Минги утыкается палец. — Я? — Ты. — Что я? — Да ничего. Уëн — огненный во всех смыслах парень, от которого полыхает даже мозг, довольно хихикает, убирая палец с Минги. Наблюдающий за ним Сан тоже не удерживается от смешка, а Сонхва по инерции просто улыбается его улыбке. В конечном итоге все смеются над Минги, хоть не все понимают почему. — Сам ничего… — бормочет Минги и заваливается у костра. — Я знаю. Только по новому приступу смеха у Сана Сонхва понимает, какой только что состоялся диалог у его друга, и закрывает рукой лицо, чтобы не палиться так уж сильно. Чонхо толкает Уëна вбок и шëпотом советует ответить комплиментом на комплимент. Песочный мальчик снова не выдерживает, на этот раз совсем уж кардинально, и прячется в изгибе шеи Сонхва. Дыхание резко сходит на нет, сердце замирает на секунду, а после уходит в бешеный бег: дыхание Сана слишком тëплое и щекотное для того, кто боится огня, и слишком возбуждающее. Сонхва уже почти требует с него за годы влюблённого одиночества, но всё ещё не дышит — вдруг испугает. — Комплименты? Я могу его только оскорбить, он сосисками не хотел делиться. — Аха-ха, Уëн, боже… Ха-хах, не вредничай. Как же это горячо — слышать и чувствовать, как тебе в шею, перемежаясь смехом и удовольствием, говорят «боже». Кого там обычно хранят? Королеву? Сонхва уже готов посягнуть ей на верность, если песочный мальчик будет произносить клятвы в его присутствии. Или если он хотя бы больше никогда не уйдëт, ни к этому дню рождения, ни к следующему. Сонхва слишком давно понимает, как эгоистично и крепко его любит. И спасибо этому боже (а может быть, и самой королеве), что и погода была всю ночь идеальной, и огонь сильным, и его фирменные сосиски оказались замеченными. Какой-то дух разболтал духу ветра, что здесь происходит, дух ветра Уëну, а Уëн — всем. — А я и не… Ай. Ты это, не то чтобы страшный, — уведомил Уëн Минги, как только всё немного поулеглось. — Может, чуть-чуть кривой… — Уëн. — Но в целом даже милый.***
Песочный мальчик Сан щурится, читая книги, смотря в окно и просто рассматривая чаинки в кружке. У него зрение минус полтора и постоянная сухость в глазах, но Сонхва его всё равно не ругает и не просит надеть очки. Он только улыбается, глядя на две щëлки вместо глаз, и тянется водить пальцем по векам, собирая песчинки с ресниц. Песочный мальчик никогда не дотерпит до его следующего жеста и сам потянется целовать руки и губы. И зная это, Сонхва заранее улыбается, вновь и вновь ощущая себя счастливым. Радостнее, чем он, наверное, только вечно улыбчивый солнечный зайчик, вновь поселившийся на чужом окне.