Пророчество

      Еще задолго до рождения сына, карты таро, раскиданные на пыльном столе, предсказали Нарциссе, что её ребенка ждет непростое будущее. Между долгом и собственными желаниями не будет для него выбора – гласило пророчество. Юная Блэк только отмахнулась. Выдержит, воспитает, выдрессирует. Издалека будет видно породу. А в чистоте багровой крови он сможет сравниться с самим Салазаром. Нарцисса обязательно забудет о нелепом предсказании, потеряет в глубине памяти до тех пор, пока ей не напомнят, что её сын нежилец.       И проклятие обрушилось на женщину, словно толща ледяной воды, когда целители сразу после родов предложили отказаться от сына. Но Нарцисса кричала и заходилась в плаче. Не отдаст его никому и не позволит навредить. Вылечит, поднимет на ноги, «вылепит» из него сильного. Люциусу идея не нравилась, он даже не пытался скрыть отвращение, отводя взгляд от недоношенного наследника. И не смог не предложить жене отправить болезненного в утиль.       Миссис Малфой вспоминала о пророчестве каждый день пред сном, когда укладывала беловолосого дьяволенка. Его отекшие красноватые веки и мраморно бледное лицо не навсегда, мать его обязательно спасёт, защитит, укроет. Не хочет признавать, что давным-давно проиграла. Люциус же его дрессирует словно собаку, бьет по рукам, если Драко ошибается. «Это единственный вариант» слышит от мужа Нарцисса и не верит ни единому слову.       У Гермионы же всё детство вымазано яркими красками – воспоминаниями. Листает альбомы памяти вечерами и улыбается. Словно в калейдоскопе счастливые моменты жизни крутятся, забирают её с собой. Как будто на весёлой карусели, девушка смеётся невпопад из-за настигнувшего внезапно детского воспоминания. И всё в ней такое светлое, что при первой встрече Малфою хочется зажмуриться, ему глаза обжигает непривычная наивность и вера в чудо. Девочка в ответ только улыбается. Ей хочется всё знать. И каково с рождения понимать, что ты избранный – волшебник с благородной кровью?       Когда шляпа готовится назвать факультет, Драко не сомневается ни на секунду. Острый ум, изворотливость и почти болезненная тяга к власти – он идеальный кандидат. Путь длиною в семь лет: от послушного мальчика до деспотичного мужчины. Таков его путь и отклоняться совсем не хочется. Малфои шагают широко, не привыкли жить иначе. Единственный сын Нарциссы так похож на своего отца, что всем до тошноты жутко.       – Почему ты такой невыносимый, Малфой? – Грейнджер ещё не знает, что станет неотъемлемой частью Золотого Трио. А Драко совсем не понимает, почему она вызывает у него лишь отвращение.       – Могу себе позволить – парирует первокурсник, едва сдерживаясь, чтобы не показать язык наглой гриффиндорке. Не подобает аристократу.       Только потом он узнает, что кудрявая девчонка с вечно задранным носом – грязнокровка. И станет ненавидеть её еще больше.       Мраморный мальчик и девочка-пыль. Слишком разные, чтобы понять друг друга.       Малфой начинает курить еще в пятнадцать, наплевав на побочные и все из них вытекающее. Ему кажется, что вместе с сигаретным дымом из него выходит то дикое напряжение, которое держит мышцы в гипертрофированном тонусе, а желваки на скулах заставляет заходиться. Яркие картинки с изображением заболеваний его смешат. И он, будто насмехаясь над судьбой, вырезает и хранит их в прикроватной тумбочке. Словно в один прекрасный день ему дадут выбор – вытягивай, Малфой, пора. Его пугает разве что импотенция, на остальное плевать.        – Минус сто очков Слизерину – знакомый голос поднимает в его груди знакомое и приятное чувство презрения. Ему хочется унизить, растоптать, уничтожить. Показать, кто хозяин.       Драко представляет, как приятно будет, если он потушит сигарету, проведя ей по коже новоиспеченной старосты. Грейнджер наверняка зашипит от боли, что так не похоже на безрассудных львов. Постепенно разворачиваясь к гриффиндорке лицом, Малфой продолжает представлять, как он со всей силы вдавит окурок где-то в районе её запястья. Чтобы она кричала и мучалась. Чтобы ему стало легче.       – Не советую связываться, грязнокровка, – ядовито улыбается, прежде чем снова затянуться. Ему кажется, что он буквально слышит, как внутри у соперницы кровь закипает от ярости. На автомате отмечает, что её щеки краснеют быстрее, чем у девиц с младших курсов, которых он одаривает пошлыми комплиментами. Хочется ещё.       – Не думаю, что твой отец обрадуется новости о том, что его единственный и ненаглядный наследник так нелепо гробит своё здоровье. Я слышала, что младенец Малфоев был таким слабым, что с самого дня рождения чета готовилась к похоронам, – таким, как Гермиона, не место в Хогвартсе, а таким, как Драко, не стоит даже разговаривать с ними. Магглорожденные станут прислугой, когда Тёмный Лорд одержит победу – заучил это как теорему ещё в детстве. Сразу после того, как получил «Круциатус» от отца за необдуманный вопрос «Почему».       Малфою хочется вырезать язык каждому, кто участвовал в передаче сплетен о нём. А на лице грязнокровки медленно вывести лезвием предупреждение другим, чтобы было неповадно, чтобы было мерзко и страшно.       – Не будь так уверена в своей безнаказанности, Грейнжер, – он слова словно выплёвывает, хочет поскорее избавиться, – старик не всегда будет рядом.       Гермионе гадко. Её не прельщает роскошь чистокровного рода. Кажется, что они не люди, а фарфоровые куклы. Красивые, холодные и бесчувственные. У неё внутри всё сжимается от необъяснимого первобытного страха при виде аристократов – прирождённых волшебников. Чувствует себя грязной, слабой, не такой.       Гриффиндорке хочется снять с себя кожу вместе с мешающими мурашками, пока металлические глаза Малфоя смотрят на неё в упор, словно пытаются прожечь дыру в голове. Будто он сейчас как стервятник вцепится. Но в последний момент, Малфой бросает недокуренную сигарету старосте под ноги, разворачивается в сторону замка и, не сказав не слова, уходит. Гермиона смотрит на широкую спину в чёрно-зелёной мантии и непроизвольно закусывает губу. Где-то на уровне животных инстинктов зарождается ощущение, что марионетка Люциуса становится дьявольски привлекательной.       Фарфоровый парень и девушка-грязь. Им никогда не быть вместе.       Драко исполняется семнадцать. Костюм цвета дёгтя скрывает метку-проклятие, а уставшие извилины повторяют снова и снова приказ Тёмного Лорда. Как заевшая пластинка, он не даёт Малфою спать и есть. Пока Паркинсон липнет к нему словно репей, он думает лишь об одном – они убьют его мать, если не справится. Одновременно с этим пытается отогнать, убить и похоронить мысли о единственной девушке в Золотом Трио.       Драко не нужна всепоглощающая любовь Пэнси. Ему нужно презрение Грейнджер. И это до скрежета зубов бесит.       Парень мечтает спрятаться, зарыться в землю на пару метров, чтобы никто не достал. И Гермиона, с ужасом для себя, замечает в нём необратимые перемены. Она чувствует, что он теперь не просто школьный задира, которому не нравятся волшебники с грязной кровью. Она уверена, что Малфой – пожиратель. Это было неизбежно, но девушке почему-то больно, как от предательства. Неприятно, как от первого в её жизни просмотренного фильма ужасов.       Драко полюбил молча пялиться в стену, слушая как шипит тлеющая сигарета. Чтобы рядом не было назойливого щебетания Паркинсон, гогота друзей, скрипучих голосов преподавателей. Когда метка болит не меньше старых шрамов, а мысли невольно возвращаются к тому, с чего начинал. Пытки не сотрёшь из памяти, Малфой больше не старается. Родителей не выбирают, и, видимо, Драко сорвал куш, когда родился от Люциуса.       – Если хочешь прыгнуть, то решайся скорее, – Грейнджер так устала, что колкости в адрес чистокровного больше не приносят ей удовлетворения. Она так устала, что хочет просто поговорить с ним, как будто не существует ярлыков и рамок. Попасть бы ненадолго в мир, где Малфои не деспоты, желающие поработить магглорождённых, где Тёмный Лорд никогда не возвращался, где у Драко нет татуировки на предплечье.       – Мне не до тебя, подстилка Уизли, – Драко не понимает, почему Грейнджер не видит, что он гниёт заживо. Хочется прогнать её до того, как его тело-полутруп начнёт смердеть. И не хочется думать о том, что будет, если она останется.       Грейнджер кажется, что пазлы, из которых состоит Малфой, распадаются прямо у неё на глазах. Металл, которым славятся его глаза, вытекает и льётся вниз по щекам – не слёзы, а кровь. Забытая в руке сигарета тихо тлеет, не дождавшись очередной затяжки. А слизеринец смотрит на неё так, будто границ никогда и не было. И от простого осознания, что Малфой ненавидит всех, независимо от крови, ей становится проще дышать.       – Хватит пялиться, Грейнджер, – он ухмыляется, воспринимает всё как игру, – Очередь в мою постель начинается за пару километров отсюда, – он кивает в сторону, прядь волос выбивается и падает на лоб. Инкуб.       Гермиона не привыкла просто так сдаваться. Она садится напротив и, подняв пачку парня, выкидывает её из окна башни. Малфой не расстроен – картинка с мучительной смертью давно вырезана и ждёт, когда он её вытянет в проклятой лотерее.       – Ну и какое задание досталось тебе? – она спрашивает это так просто, как будто является пожирателем тоже. Как будто изумрудно-серебряный галстук душит сейчас её также, как и его. И Драко не хочет анализировать пути, по которым до гриффиндорки могла дойти информация. Его не волнует, расскажет ли она своим ненаглядным друзьям. И, чёрт, он не боится смерти за то, что собирается выдать тайну врагу.       Потому что единственный его враг – он сам.       Гермиона представляет, как его мысли-шестерёнки замерли и наконец-то позволили хозяину расслабиться, когда Малфой на выдохе произносит имя директора. Грейнджер не сразу осознает, что мысли чисты как новый лист пергамента, а за грудиной почему-то не пульсирует чужая тайна, не просит рассказать её.       – Тебе, наверное, тяж… – он не даёт договорить, грубо хватает за красный галстук и притягивает к себе. И этот день смело можно отмечать в календаре как тот, когда Драко явно потерял рассудок. Потому что он увидел в карих глазах грязнокровки то, что не видел в надменном взоре отца, в испуганных глазах матери, в хмельных расширенных зрачках друзей и в похотливом взгляде девушек, растянувшихся на его зелёной простыне. Там сочувствие и понимание. Там такая же усталость и испуг.       Малфой никогда не целовал даже полукровок. А сейчас, словно одержимый, сам тянется. В мыслях начинают мелькать кадры-воспоминания, как только он почти врезается в её полураскрытые, готовые к поцелую губы.       Как Нарцисса говорила ему, что границы только у него в голове. Они с Грейнджер словно голодающие, на грани с укусами. Драко никак не может отпустить её галстук, ему кажется, что, если ослабит хватку – она сбежит.       Как Люциус твердил, что боль несёт в себе только пользу. Гермиона сбегать не собирается, проводит языком по его верхней губе и рвано, часто дышит.       Как чувство радости при распределении на Слизерин заставило его мраморные щёки зардеться румянцем. Малфой тянется к кудрям, чуть тянет вниз и приникает к её шее. Ему всегда казалось, что кожа у неё такая же грязная как кровь, его так учили, вдолбили под действием Круциатуса. Но он чувствует лишь запах персикового геля для душа и едва уловимый аромат духов. Хочется больше.       Как свет, исходящий от маленькой кудрявой девочки, притянул его на мгновение, прежде чем оттолкнуть. Гермиона проводит рукой по его растрёпанным волосам. Боится, что так и не успеет коснуться перед тем, как её оттолкнут. Ждёт подвоха, но с каждым новым поцелуем, ей всё больше верится в то, что это просто сон. Скоро она проснётся, а после, на обеде, случайно поймает полный холода взгляд.       Как каждая их перепалка с Грейнджер заставляла сердце биться чаще от адреналина. Он снова ищет её губы, и им обоим кажется, что так всегда и было. Что их почти животная страсть была в порядке вещей – внесена в расписание ответственной студентки и отложена в памяти заносчивого студента.       Как непроизвольно сжались его кулаки, когда он увидел её на балу с Крамом. Теперь его язык так легко проникает в рот гриффиндорки, что Драко точно будет считать себя сумасшедшим, когда это закончится. Он никогда не замечал, что именно в ней есть тот самый стальной стержень, которого так не хватало ему самому.       Как он в глубине души надеялся, что троица победит Тёмного Лорда, и он сможет обрести желанную свободу. Ведь этого хотела Грейнджер, не так ли?       И, словно ударом в полумёртвое сердце, воспоминание о своём настоящем предназначении заставляет его оторваться от девушки. Метка горит адским пламенем и просит, просит. У Драко Малфоя свой долг. Но он впервые не чувствует удовлетворения от мыслей о нём. Пророчество нависло перед ним как смерть, душит и умоляет об исполнении.       Где-то далеко от него Гермиона говорит, что он не обязан этого делать, что он может присоединиться к ним, что его мать не тронут. Но Драко не слышит.       Малфою кажется, что каждая его артерия, каждая вена и каждый капилляр с пресловутой чистой кровью состоит из стекла. И только чёртова Грейнджер относится к нему так, словно оно сейчас разобьётся.       Даже если он не сможет выбрать между долгом и собственными желаниями – любым его примет. Даже если Тёмный Лорд победит – Малфой её не тронет.       Стеклянный мужчина и женщина-сталь. Без друг друга не могут.