Спускаясь вниз

      Говорят, неважно, как быстро или далеко ты бегаешь: проблемы всё равно настигнут тебя. Однако, несмотря на правдивость этой фразы, Гермиона стремилась покинуть здание суда как можно быстрее.       Р а з в о д.       Какое уродливое слово, особенно когда его совсем не ждёшь. Даже сейчас, сжимая в руке свидетельство о расторжении брака, слегка подрагивающее от магии, Гермиона не могла поверить в то, что всё закончилось именно так.       Десять лет… Десять лет брака с мужчиной, ставшим любовью всей её жизни с тех пор, как она едва успела понять, каково это — любить. Десять лет брака с одним из лучших друзей. С человеком, которому она безоговорочно доверяла, которого обожала до глубины души. Десять лет потрачены впустую. Оправиться от них Грейнджер не сможет никогда…       И всё почему? Она всего-навсего не готова стать матерью! Не то чтобы ей не хотелось иметь детей… Наоборот. Гермиона чуть ли не мечтала взять на руки собственного ребёнка; почувствовать, как жизнь растёт и движется в её чреве. Но не тогда, когда на карьерном пути появилось столько сложностей. Не тогда, когда муж работал в самой опасной части волшебного мира.       Она не была готова к этому. Ей всего двадцать восемь — спешить попросту некуда. По крайней мере, так Гермиона думала.       Ей хотелось стать активной матерью, но при этом не забывать о служебном росте. В таком случае от неё требовалось умение поддерживать баланс между семьёй и работой, а это означало ждать, пока в её Отделе — относительно новом Отделе Министерства, который она сама возглавляла, — устаканится положение.       Рон был иного мнения. Ему казалось, что Гермиона лишний раз тянет время. Он хотел от неё того, чего она не могла предоставить в данный момент. В его мечтах всегда был дом, полный детей, с женой, которая полностью отдаёт себя семье, прямо как его мать. Но Гермиона, увы, совсем не такая. Она, хоть и любила Рона, не могла жертвовать своей сутью. Впрочем, они оба придерживались собственного мнения, когда речь заходила о семье. На почве этого возникали разногласия. Рон всё чаще пытался переубедить её, но Грейнджер твёрдо стояла на своём.       Пропасть между ними неумолимо расширялась.       Гермиона надеялась, что в конце концов он поймёт её чувства, они всё обсудят, пойдут на компромисс, придут к решению, которое устроит обоих… но вместо этого в её кабинет явился посыльный и вручил повестку: Рон подал заявление на развод, ссылаясь на «непримиримые разногласия». Он тоже твёрдо стоял на своём…       — Гермиона, подожди!       Заслышав его голос, Грейнджер ускорила шаг. Стук каблуков эхом раздался по коридору. Ей больше нечего сказать. Всё кончено…       — Гермиона!       Догнать Гермиону оказалось непросто: она свернула к лифтам и затерялась среди толпы. В нетерпении девушка затопталась на месте, хлопнула по кнопке вызова, не слишком заботясь о том, куда едет ожидаемая кабина. Куда угодно, лишь бы подальше от Рональда Уизли.       Рон продолжал звать её. Его голос звучал всё ближе. Снова нажав на кнопку, Гермиона облегчённо выдохнула, услышав звонок, оповещающий о прибытии. Двери открылись как раз в тот момент, когда пресловутый Уизли появился в конце коридора.       — Постой, Гермиона! — крикнул он, пытаясь протиснуться сквозь вышедшую из лифта толпу. Гермиона оглянулась на лифт, и её сердце пропустило удар: к стене кабины прислонился обладатель ледянисто-голубых пронзительных глаз и лица, обрамлённого длинной платиновой шевелюрой.       — О Боже… — пробормотала Гермиона, вновь обернувшись и увидев приближающегося Рона. От поднявшегося давления вспыхнуло лицо.       — Прошу тебя, Гермиона, просто остановись! — настойчиво попросил Рон. Всё ближе и ближе.       Она не могла с ним говорить, просто не могла! Переполнявшие эмоции нещадно бурлили внутри. Злость, разочарование, печаль… Всё смешалось воедино, создавая взрывоопасную бурю чувств.       Н е т.       — Чёрт бы его побрал! — рявкнула Гермиона, влетая в лифт до того, как двери закрылись. Сейчас Люциус Малфой был меньшим из двух зол.       Гермиона прикусила губу и вздрогнула, когда Рон начал колотить в двери и звать её по имени.       Лифт дёрнулся и отбросил Грейнджер на мужчину, случайно ставшего свидетелем этого представления.       — Простите, — пробурчала она, тут же отодвигаясь и направляясь к панели управления. Люциус ничего не ответил, но краем глаза Гермиона заметила на его лице ухмылку. Из всех людей, видевших её в худшем свете, здесь оказался именно он…       Всё, чего ей хотелось, — побыть в одиночестве. Хотя бы на мгновение, когда не нужно сдерживать слёзы, когда можно дать волю разочарованию и напряжению, так крепко сковавшим тело. Но нет, с пустым лифтом ей не повезло, так что придётся ждать, когда она сможет выйти и отправиться домой, в свою новую квартиру.       Стоило Гермионе представить спокойное уединение у себя дома, как её резко вернуло в реальность: лифт вдруг остановился, и она больно ударилась о стену.       — Что случилось? — спросила вслух, обращаясь скорее к себе, нежели к Малфою, и начала яростно нажимать на кнопки на панели.       «Мы приносим извинения за причинённые неудобства, но лифты столкнулись с трудностями технического характера. Пожалуйста, подождите, пока наши инженеры разбираются с проблемой. Мы восстановим их функционирование как можно скорее. Спасибо», — заполнивший помещение бездушный голос никак не мог успокоить и без того разбитую Гермиону.       — Нет… Нет, нет, нет, нет, нет! — залепетала она, продолжая наугад нажимать кнопки. — Пожалуйста, нет!       Люциус безмолвно стоял в задней части кабины и наблюдал. Было неожиданным удовольствием видеть, как исступлённая и растерянная ведьма с таким отчаянием вбегает в лифт, явно спасаясь от своего мужа-шута. Ему не слишком нравились ни сама Гермиона, ни её принципы обращения с магическими существами. Но особенно ему были не по душе супруг ведьмы и всё его семейство.       В последнее время Малфой-старший вообще стал довольно равнодушен к жизни. Он больше ни от чего не получал настоящего удовольствия, а просто выполнял свои обязанности, стараясь не лезть в неприятности, чтобы сильные мира сего держались от него подальше. Потому ему оказалось так волнующе испытывать восторг от вида несчастной ведьмы… Теперь, когда она тщетно хлопала ладонями по закрытым дверям, Люциус чувствовал, что его почти одолевает желание рассмеяться.       — Не поможет, — заговорил он с явным весельем в голосе. Гермиона метнула на него дикий взгляд, после чего вновь начала барабанить по стене.       — Я не могу… — прошептала она. — Пожалуйста!       Грейнджер вдруг начала сильно дёргаться, и Люциус понял: она пытается трансгрессировать.       — Ты не можешь трансгрессировать в Министерстве Магии! — сказал он засмеявшись. — Я не причиню тебе вреда, маленькая дурочка!       Теперь кусочки пазла стали складываться в единую картину: Гермиона вспотела, лицо её побелело; дыхание стало быстрым, рваным — а всё из-за так некстати возникшей панической атаки. Люциус никогда не был подвержен чувству вины, по крайней мере до окончания войны. С недавних же пор эта надоедливая проблема, бывало, сваливалась ему на голову, как, например, сейчас, когда он застрял в лифте с той, кто страдает от клаустрофобии.       — Проклятье… — зашипел мужчина, отбрасывая за спину длинную мантию и прислоняя трость к стене. Он шагнул вперёд и схватил Гермиону за руки, встряхнув их. — Ты не можешь трансгрессировать в Министерстве Магии. Прекрати, пока не навредила себе ещё больше, — потребовал Малфой.       — Мне нужно выйти, — выдохнула она.       — Ты не сможешь, пока инженеры не устранят проблему. Ни вручную, ни с помощью заклинаний, — твёрдо проговорил он. — Сделай глубокий вдох. Вдох и выдох. Медленно.       Гермиона последовала простым указаниям, но Люциус видел, что она на грани гипервентиляции.       — Закрой глаза и слушай мой голос, — сказал он. Девушка закрыла глаза, и он заговорил тихо и неторопливо, как со своими лошадьми, когда они пугались. — После войны министр Бруствер издал указ, согласно которому никакая магия, кроме той, что была введена чиновниками, не может использоваться в самом Министерстве. Защита сильная, обойти её у тебя не получится. В конце концов лифт снова заработает, но до тех пор у тебя просто нет выбора. Ты должна успокоиться. И учти: у меня нет абсолютно никакого медицинского образования.       — Будто бы Вы стали помогать мне, если бы оно у Вас было, — фыркнула Гермиона. Люциус слегка усмехнулся.       — Раз язвишь, значит, чувствуешь себя лучше.       — Немного, — произнесла она, прежде чем сделать глубокий вдох и открыть глаза. — Спасибо.       Мужчина отпустил ведьму и отступил на шаг, немного выждав, чтобы убедиться в её способности твёрдо стоять на ногах. Поняв, что с ней всё в порядке, он вернулся на своё место и прислонился к стене.       — А я и не думал, что Вы чего-то боитесь, — заявил он, наблюдая, как Гермиона пытается пригладить свои растрёпанные волосы и связать их резинкой.       — Замкнутые пространства — одна из немногих вещей, которую боюсь, — честно призналась Грейнджер.       — Ну, этот лифт не такой уж и маленький, — заметил мужчина, оглядываясь вокруг.       — Да дело не столько в размерах, сколько в том, что я в ловушке и не могу выбраться!       — И к тому же в ловушке с Пожирателем Смерти, — холодно заявил он.       — Думаю, мы уже выяснили, что я не боюсь таких, как Вы, — она надменно выгнула бровь.       — Ой-ой-ой, а у этого котёночка, смотрю, есть коготки, — Люциус прищёлкнул языком.       — Почему Вы так добры ко мне? — поинтересовалась Гермиона, в какой-то момент осознав, что он не просто говорит с ней, но ещё и с капелькой уважения.       — Я? — Малфой задумчиво склонил голову набок. — Пожалуй, это из чувства самосохранения. Видите ли, если Вы нанесёте себе серьёзные увечья или по какому-то странному стечению обстоятельств сумеете покончить с жизнью своими нелепыми попытками сбежать, я останусь один на один с Вашим трупом. Честно говоря, не хочу, чтобы меня нашли в лифте с лежащим у моих ног телом Золотой девочки пытающимся объяснить, что на самом деле её смерть — не МОЯ вина.       — Значит, это было исключительно из личных интересов? — спросила она. Пульс вернулся в норму, и на губах у девушки расцвела улыбка.       «Когда я в последний раз улыбалась?» — пронеслось в голове у Гермионы, пока она наблюдала, как Люциус борется с собственной усмешкой, осторожно облизывая губы и прочищая горло.       — А Вы ожидали от меня другого? — поинтересовался он.       — Добейся Вы своего, я лежала бы мёртвой у Ваших ног много лет назад. Можно подумать, Вам нравится мысль довести до конца то, что начали.       — Невежливо тыкать неудачами в лицо, — надменно фыркнул мужчина, смахивая с мантии пылинку.       Гермиона почувствовала, что он шутит, и больше не могла бороться с улыбкой.       — Вы так жалеете, что не убили меня?       — Иногда бывает. Особенно жалею, что не преуспел в этом, когда приходится платить жалованье полуогру, ухаживающему за моими садами, — в этих жестоких словах был привкус веселья, но Гермиона уловила и нотку правды. Люциус, может, и научился играть по-хорошему, но в душе оставался всё таким же Люциусом.       — В скором времени я надеюсь добавить домашних эльфов в список существ, имеющих право на справедливое жалованье, — она специально дразнила его, и оба это понимали.       — Я бы не стал говорить об этом с такой уверенностью, миссис Уизли, ведь подобное требует от Вас большего, чем простой указ. Домовые эльфы считают служение частью своей культуры. На протяжении веков их идентичность неразрывна с подчинением волшебным семьям, с которыми они связаны. Разве Вы окажете услугу, отнимая у них личность?       Люциус увидел напряжение в теле девушки и на мгновение испугался, что у неё может начаться новый приступ паники. Или она просто собирается устроить тираду о его взглядах на права слуг?       — Вообще-то теперь я мисс Грейнджер, — тихо произнесла она.       Люциус заметил, как искра, мерцавшая в её глазах всего несколько секунд назад, потухла.       — Так вот почему Вы стремились сбежать от Рональда? — спросил Малфой. Конечно, это не его дело, но любопытство взяло верх.       — Да, — вздохнула она, прижимаясь спиной к стене лифта. — Понятия не имею, о чём он хотел поговорить, просто знаю, что не готова его выслушать. Не сейчас…       — В конце концов поговорить с ним придётся, — заявил он.       — Неужели? — спросила Гермиона. — Что Вы вообще знаете о разводе?       — Мой брак с Нарциссой распался где-то пять лет назад.       — Я не знала, никогда об этом не слышала… Что случилось? — поинтересовалась она.       — Ничего особенного, просто пути разошлись. Впрочем, это браком по любви никогда и не было. Наши семьи устроили его в последний учебный год. Мы произвели на свет наследника, он дожил до совершеннолетия — контракт оказался выполнен. Если б мы любили друг друга, возможно, и не разводились бы, но, увы… Она вполне счастлива в Париже со своим новым мужем, в которого влюблена.       Столь откровенный ответ поразил Гермиону. Ещё больше удивило то, что Люциус, казалось, вообще не выглядел подавленным или расстроенным. Он сказал всё так просто и честно, будто зачитывал список покупок.       — Почему Вы рассказали мне?       — А Вы разве не сами меня спросили? Что же произошло с Вашим браком?       — Я не готова стать матерью.       — Тогда и не нужно становиться до тех пор, пока не почувствуете, что можете быть хорошим родителем.       — Да что Вы можете знать о хороших родителях? — фыркнула ведьма.       — Может, я и не лучший отец, но очень люблю своего сына, — спокойно ответил он, несмотря на удар по его самолюбию. — Сбившийся с толку родитель не обязательно должен быть плохим.       — Вы правы, простите… — виновато отозвалась она. — Наверное, развод, а теперь эта… ерунда с лифтом просто истрепали мне нервы, — Гермиона прикусила нижнюю губу и взглянула на панель управления. — Как думаете, они уже скоро закончат?       — Не знаю, это может занять…       Люциус не успел закончить ход своих мыслей: прямо перед ними вдруг возник домовой эльф.       — Прошу прощения, мисс Грейнджер и мистер Малфой. Лифт серьёзно повреждён, его починка займёт некоторое время. Мне приказали принести удобные кресла и прохладительные напитки для ожидания, — произнёс домовой эльф. По щелчку его пальцев в кабине появились бархатная кушетка и маленький столик с закусками.       — Подожди! Ты можешь забрать нас отсюда? — спросила она, мысленно молясь, чтобы домовой эльф смог с помощью трансгрессии вызволить её из замкнутого пространства.       — Нет, госпожа, магический код безопасности 459-SBJ04 строго запрещает транспортировку ведьм и волшебников в Министерство магии, из него или внутри него. Нарушение этого кода без специального разрешения министра Бруствера строго запрещено и карается тюремным заключением или смертью, — эльф так быстро и кратко зачитал код, что Гермиона подумала: она была не первой пленницей лифта, которая попросила его о вызволении.       — Но… — и домовой исчез так же быстро, как появился, оставив Гермиону в лифте наедине с Люциусом.       — В какой-то степени в этом виноваты Вы, — заговорил мужчина, снимая мантию и вешая её на спинку дивана.       — Почему же я виновата? — недоумевала Грейнджер. Люциус выглядел совсем по-другому без дорогих ниспадающих одежд, которые всегда носил. Одетый в простые серые брюки в тонкую полоску, жилет, белую рубашку и блестящий галстук, он казался… почти обычным.       — Если б Вы и Ваши друзья не устраивали битвы в стенах Министерства, не пробирались внутрь и не наносили огромный ущерб архивам и артефактам, не было бы необходимости в столь строгих правилах безопасности, — заявил он, подтягивая штанины брюк, прежде чем устроиться на диване и потянуться к стоящему на столе кувшину с водой.       — Но ведь мы сражались ради общего блага! — настаивала Гермиона. — И Вы, насколько помню, тоже тут были!       — Увы, но это не я пользовался неуправляемыми заклинаниями, из-за которых упали архивные стеллажи. Также я не выдавал себя за служащего Министерства, чтобы получить незаконный доступ в здание, и не уничтожал информационный центр, — упрекнул он, наполняя маленькую тарелку сыром и фруктами.       — Мы были детьми, — надулась она, плюхаясь на диван рядом с Люциусом, — и пытались поступить правильно, — Гермиона сбросила верхнюю одежду, оставаясь в простой хлопчатобумажной юбке и застёгнутой на все пуговицы рубашке.       — Так сложилось исторически: люди борются за большее благо и в итоге создают законы, чтобы защитить то, ради чего боролись. Так уж получилось, что сейчас Вам не совсем на руку законы, защищающие то, за что Вы с таким упорством сражались, — самодовольная усмешка на лице Малфоя раздражала, но не так сильно, как правда в его словах.       — И Вы этим наслаждаетесь. Я права?       — Даже очень, спасибо!       — Видимо, мы застряли здесь на какое-то время, — она потянулась за бутылкой вина, а не за водой. — Воспользуемся этим и постараемся извлечь максимум пользы!       — Вы развелись и теперь собираетесь стать алкоголичкой? — спросил Люциус, наблюдая за тем, как девушка возится со штопором, а после выхватил его у неё из рук и сам открыл бутылку. — Алкоголь лишь на мгновение притупляет боль. В конечном счёте Вам придётся смириться; не лучше ли сделать это сейчас и жить дальше?       — Это только часть проблемы… — ответила Гермиона, смотря на мужчину, протягивающего ей наполненный вином бокал. — Я зла и обижена… но не думаю, что это оставило настолько глубокий след.       Здесь, в тесноте лифта, с человеком, который был ей совершенно незнаком, который нисколько её не интересовал, она высказала то, что беспокоило сильнее всего.       — Тогда развод, возможно, был даже к лучшему, — заявил Люциус, наливая себе стакан воды и откидываясь на спинку дивана. — Может, Вы оставались в браке по неверным причинам. А может, не любили своего мужа.       — Нет, я любила его, — уверенно ответила Гермиона. — Но теперь всё совсем не так, как было в начале.       — Не зря медовый месяц так называется. Вначале всё свежо и радужно, воспринимается по-новому. Разум затуманен страстью и сексом. А потом начинают подкрадываться реалии жизни, финансы, обязанности, семья и работа — всё это берёт своё.       — У нас никогда не было такого медового месяца, — задумчиво произнесла Гермиона. — Наши отношения всегда были… сложными. Война, восстановление после неё, слава… Не хватало времени, чтобы страсть и секс затуманили наши разумы.       — Очень жаль, — тихо сказал Люциус, глядя на сидящую рядом Гермиону. Она по-своему привлекательна в своём образе примерной девочки. Несмотря на возраст, в ней оставалась невинность, хоть её и должны были уничтожить война и боль, свидетельницей которых она стала.       — Они никогда не казались такими уж важными. То есть это весело и всё такое, но никогда не было чем-то, что можно назвать столпом наших отношений, — Гермиона нахмурилась и уставилась на свой бокал. — В вине что-то есть? Почему я говорю об этом с Вами?       — Потому что я нахожусь здесь, а Вы пребываете в потрясении. Я, за неимением лучшего термина, слушатель поневоле, — Малфой небрежно откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу, наблюдая, как девушка рядом с ним глотает вино, словно оно было соком.       — Скорее пленник, которому всё равно, — вздохнула она, снова наполнив свой бокал и повернувшись к Люциусу.       — Так и есть: меня совершенно не волнуют Ваши семейные проблемы, — честно признался он, смотря на её нахмурившиеся в раздражении брови. — Но я застрял в этом лифте вместе с Вами. Ваше положение меня забавляет.       Судя по тому, насколько жадно Гермиона осушала бокал, очень скоро она окончательно разозлится. Люциус посмотрел на бутылку и увидел, как жидкость внутри забурлила и поднялась до самого верха. Как он и думал, еда с питьём зачарованы, чтобы автоматически пополняться.       — Ну разумеется, Вас забавляет… — пробормотала она, осматриваясь по сторонам. — На самом деле я молюсь, чтобы они вытащили нас отсюда, пока нам не понадобилась уборная.       В это же мгновение в углу появился фарфоровый ночной горшок. Этот звук испугал Гермиону, и Малфой разразился смехом, заметив выражение ужаса на её лице. Смех мужчины звучал сухо и хрипло, будто смеялся он крайне редко. Люциус потешался именно над ведьмой, и она это знала, но почему-то была скорее очарована, чем оскорблена.       — Чем Вы занимаетесь? — тихо задала вопрос Грейнджер.       — Что Вы имеете в виду? — уточнил он. Смех мужчины стих, когда он покачал головой и потянулся за стаканом воды. — Я делаю то же, что и всегда: инвестирую в бизнес, развиваю его до тех пор, пока он не принесёт доход, а затем продаю и получаю прибыль.       — Я говорю о развлечениях. Может, присоединитесь? — она потянулась за бутылкой вина, но Люциус остановил её.       — Не пью, — произнёс Малфой негромко, но твёрдо, забирая бутылку из рук ведьмы и ставя обратно на стол.       — Почему?       — Потому что мне слишком нравится пить.       — У Вас проблемы с алкоголем? — изумилась Гермиона, широко раскрыв глаза. От столь личных откровений она испытала лёгкое воодушевление.       — Не сказал бы, — задумчиво произнёс мужчина, — но я боялся, что приближаюсь к ним. После войны я стал социальным изгоем; мы с семьёй на время переехали в наше загородное поместье. Именно там я часы напролёт проводил в раздумьях, — Люциус выдержал паузу и многозначительно посмотрел на розовощёкую ведьму, наблюдавшую за ним с нескрываемым интересом. — Вы хоть представляете, насколько это опустошительно — поднести зеркало к истинному Я и впервые увидеть тьму собственной души?       — В каждом есть тьма, — предположила ведьма.       — Но не каждый поглощён ею… Есть разница, — тихо говорил он. — Это было почти невыносимо. Я пристрастился к бурбону и неделями заглушал им боль; предавался всем порокам, каким только мог: играл в азартные игры, ввязывался в драки, распутничал… В общем, поддавался каждому гедонистическому порыву, который только приходил мне в голову. Я был потерян…       — И как Вы остановились? — спросила она.       — Я шатался по коридорам после разгульной ночи и, проходя мимо комнаты сына, увидел свет из-под двери. Услышал, как он закричал, и зашёл внутрь. Сын спал, но его мучил кошмар. Горничная вошла, удивилась, увидев меня, и рассказала, что после пятого года обучения Драко не мог спать без света, боясь, будто некто или нечто скрывается в тени комнаты. Кошмары мучили его до такой степени, что он всю ночь не мог уснуть. Он был подавлен, измучен и отчаянно нуждался в поддержке.       Люциус смотрел, как слёзы катятся по щекам Гермионы и цепляются за длинные ресницы. Он протянул руку и поймал одну из хрустальных капелек, удерживая её на кончике пальца, очарованный тем, что эта девушка плачет по нему.       — И в тот момент я осознал: пока я эгоистично уходил в себя, жалея своё побитое, раздавленное эго, и искал спасение в алкоголе и пороках… мой сын страдал. С тех пор я не притрагивался к выпивке, решил стать отцом и другом, в которых так нуждался мой ребёнок, сражаясь с натравленными мною же демонами.       Сдерживаемые эмоции ведьмы нашли высвобождение в словах Люциуса. Она не плакала над собственными потерями, но позволила себе немного слёз из-за мальчика, ставшим жертвой ужасного потрясения.       — Я… благодарна Вам за то, что рассказали эту историю, — мягко заговорила Гермиона. — Она ведь правдива?       — Понимаю Ваше сомнение в моей искренности, но это абсолютная правда, — Люциуса вопрос девушки не обидел, а скорее развеселил.       — Вам его не хватает?       — Не хватает чего? — уточнил Малфой-старший.       — Брака.       — Иногда. Тишина пустого дома порой слишком удручает меня.       — А мне нравится тишина, — заявила Гермиона, и на её лице тут же появилось сожаление о сказанном. — Это было грубо с моей стороны…       — Здесь и сейчас я — единственный, кто может выслушать Вас, и так уж вышло, что Ваше представление обо мне довольно скверное. Некоторые считают, что лучшего момента для изливания дурных мыслей не сыскать. Вряд ли Ваши слова оскорбят меня, — Люциус придавал не слишком-то большое значение своему предложению стать слушателем. Ему просто любопытно, что расскажет ведьма. Какие ужасы она держит внутри себя? Это должно быть интереснее полной тишины!       — Я люблю Рона, мне нравилось быть его женой… Но…       — Продолжайте. Обещаю, я не буду Вас осуждать, — конечно, Малфой лгал, о чём они оба знали! Он будет осуждать, но постарается делать это не слишком строго.       — Иногда мне просто хочется побыть одной! Я хочу вернуться домой, выпить бокал вина, почитать книгу или посмотреть телевизор. Я не хочу разговаривать! Мне плевать на квиддич и на преступников… Я не хочу тусоваться в пабе с его приятелями! И у меня нет желания проводить все выходные с его семьей! Уизли — прекрасные люди, я люблю их, но как же их много! Они всегда очень шумные и от них столько хаоса… Иногда мне просто хочется побыть дома, сходить в театр или погулять! — Гермиона с облегчением вздохнула, чувствуя, как напряжение покидает тело. Наконец она высказала то, о чём думала, и её слова никого не обидели.       — Чувствуете себя лучше? — спросил Люциус. Вот, значит, что у неё на уме?       — Да! — подвыпившая ведьма поставила бокал на стол и откинулась на подлокотник дивана.       — Вы испытываете вину за то, что не будете скучать по браку с Рональдом? — поинтересовался мужчина. Наверняка где-то в этом захламлённом мозгу таились мрачные мысли!       — Да! Я чувствую себя виноватой из-за того, что мне нравится каждый вечер возвращаться домой в тишину и покой. Мне нравится есть на ужин и смотреть по телевизору то, что я хочу. И мне нравится ложиться спать одной! Я люблю спать одна в своей большой кровати, когда никто не лапает меня, не храпит и не будит утром, тыкаясь своим… — она вдруг остановилась и закрыла рот рукой. Девушку охватило смущение, и её щёки вспыхнули ярким румянцем. — Я не должна говорить о таком, прошу прощения.       — Секс? Это не то, о чём следует говорить в приличном обществе, но у нас с Вами довольно грязное прошлое, так что, думаю, мы выходим за рамки обычных общественных приличий.       — Грязное? — Гермиона фыркнула и громко вздохнула. — Уф, ну почему всё так сложно!       — Секс никогда не должен быть сложным, — губы Люциуса слегка дрогнули.       — О, неужели? Тогда каким?       — Простым: у Вас есть потребность, желание, и Вы должны их удовлетворить — вот и всё.       — Но если партнёр не может удовлетворить мои потребности или желания, секс становится сложным! — возразила Гермиона.       — Умелый и щедрый партнер — это, конечно, плюс, но он не обязан брать ответственность за Ваши нужды. Вы должны сами заботиться о собственном удовольствии, своих желаниях и потребностях. Как только Вы начнёте это делать, всё будет просто.       — А Вы очень высокомерны, — заявила Грейнджер.       — Высокомерие часто путают с уверенностью, — он откинулся назад и вытянул ноги перед собой, небрежно скрестив голени.       Люциус заглянул Гермионе прямо в глаза: сначала он встретился с ней взглядом, а после намеренно посмотрел ниже, на её слегка запачканные вином пухлые губы. Она нервно провела зубами по нижней губе, смачивая её неумышленно соблазнительным жестом.       — Хотите сказать, Вы уверены в своих… способностях? — спросила ведьма. Голос её был хриплым и мягким, казавшимся ей словно чужим.       — Да, — ответил он, и взгляд его скользнул ниже, туда, где белая блузка с высоким воротом была плотно застёгнута под подбородком девушки. — Вы всегда такая чопорная?       — Чопорная?       — Вы обязаны так застёгиваться? — поинтересовался Малфой, многозначительно глядя на воротник. — Расстегните его.       — Прошу прощения? — она хотела возмутиться, но слова вырвались с большим трудом.       — Я сказал: расстегни блузку. Ослабь путы, которые так крепко тебя держат. Если только тебе не нравится быть настолько сдержанной.       — Я… я… — она слегка заёрзала на стуле и с трудом сглотнула, а щёки у неё ярко вспыхнули.       — Может, ты предпочтёшь, чтобы её расстегнул я? — Люциус говорил так, словно это неоспоримый факт, а не вопрос. Он повернулся к Гермионе и медленно потянулся в её сторону, чтобы у той было достаточно времени, если захочет остановить его. Мужчина ловкими и аккуратными движениями расстёгивал пуговицы на шее ведьмы. Как только стала видна ложбинка между грудей девушки, он заскользил рукой по её шее, пока не почувствовал на кончиках пальцев дерзкое биение пульса.       — Хм-м-м, у тебя сердце бьётся прямо как крылышки колибри, — тихо сказал Малфой, пальцами танцуя по её коже. — Ты испугана, котёночек? Или взволнована?       — Я Вас не боюсь… — прошептала ведьма, чувствуя, как её веки становятся всё тяжелее.       — А я и не хочу пугать тебя, — он проводит пальцами между грудей вниз, к оставшимся пуговицам на блузке. — По крайней мере сейчас.       — Мы не должны, — запротестовала она. — А что, если лифт починят? Или эльф вернётся? — Гермиона изо всех сил пыталась взять себя в руки, но, когда мужчина расстегнул блузку и разгорячённой кожи коснулся прохладный воздух, она поддалась ему. Ведьма прекрасно понимала, что позволит Люциусу Малфою прикасаться к ней, прижимать к себе её тело и овладевать им.       Это глупо, порочно и именно то, в чём Гермиона так нуждалась. Ей нужно чувствовать, желать и быть желанной в ответ. Хотелось полностью раствориться, чтобы думать лишь о Люциусе и ни о чём другом; хотелось стать глухой, немой и слепой ко всему в мире, кроме удовольствия, которое, как она уверена, он мог ей доставить. На какое-то время она возжелала стать распутной, безрассудной и дикой — какой угодно, только не чопорной и правильной Гермионой Грейнджер.       — Домашние эльфы благоразумны, они не сплетничают о тех, кто лучше их, — заявил Малфой-старший, вытаскивая её рубашку из-за пояса юбки. — Если лифт заработает, нас в мгновение ока оденет простое заклинание.       — Тогда почему мы не воспользуемся заклинание, чтобы раздеться? — спросила Гермиона, постанывая, пока он стягивал блузку с плеч.       — Потому что так мы не получим никакого удовольствия. Ты действительно очень мила. А вот это уже интересно… — под одеждой на ней было шёлковое боди с подвязками и трусиками.       — Люблю красивые вещи, — объясняла девушка, подрагивая, пока Люциус водил большим пальцем по её напряжённому соску, нетерпеливо прижавшемуся к тонкому шёлку.       Груди Гермионы были не слишком большими, зато пухлыми и приятно заполняли руки. Сама девушка оказалась потрясающе чувствительна и более чем отзывчива на каждое его прикосновение. Люциус вдруг почувствовал возбуждение, какое не испытывал уже очень давно… Это больше, чем просто развлечение с ведьмой вдвое моложе его; больше, чем просто развлечение со знаменитой Гермионой Грейнджер. Всё дело в искренности её отклика. Она не притворялась, не пыталась угодить Люциусу. На самом деле ведьма, казалось, не замечала ничего, кроме его руки, поглаживающей грудь. Ей было всё равно, кто он: она хотела от него лишь удовольствия, которое он мог ей подарить.       — Чего ты хочешь? — тихо спросил мужчина.       — Больше… — всхлипнула она в ответ. Он поймал пальцами вершинку груди, нежно сжал, и всё её тело резко содрогнулось.       — Ты позволишь мне войти в тебя? — шепнул Малфой. Его руки спускались всё ниже, по её бёдрам, пока вновь не скользнули под юбку.       — Да, — выдохнула она, и он ловким движением пальцев освободил застёжки подвязок.       Гермиона заметила, что откинулась на край дивана, а её трусики валялись где-то в лифте. Ноги девушки разведены: одна нога находилась на подушке, другая — на полу, Люциус Малфой же наклонился между ними. Он стянул верхнюю часть боди вниз, освобождая грудь Гермионы так, что она оказалась прямо над бельём, открытая только для него. Люциус взял ведьму за подбородок и приподнял её лицо, заставляя их взгляды встретиться.       — Ты согласна? — она кивнула, вызвав у мужчины ухмылку. — Скажи эти слова, Гермиона… Скажи, что хочешь этого.       — Я хочу этого, — ответила Грейнджер. — Я хочу тебя. Пожалуйста…       Кроткая мольба пронизывала тело Малфоя, доводя до стремительно растущей эрекции, вздымавшейся под его брюками. Он наклонил голову и слегка прикусил нижнюю губу Гермионы. Кончиком языка щекотал чувствительный шов между губами, пока те не раскрылись и он не смог проскользнуть внутрь. На вкус Грейнджер сладкая, прямо как вино и ягоды, которые только что съела. Её губы мягкие, а язык, когда она отвечала на поцелуй, двигался робко и неуверенно.       Он продолжал целовать ведьму, а она вздыхала и стонала ему в рот, извиваясь, прижимаясь ближе. Наконец Малфой почувствовал, как её руки потянулись к нему, скользнули вверх по жилету и рубашке, запутались в волосах и обхватили затылок. Она притянула Люциуса к себе, стараясь углубить поцелуй, но он отстранился и тихо усмехнулся:       — Ненасытный котёночек…       Мужчина нежно водил кончиком пальца по сморщенному ареалу сначала одной груди, потом другой. Он смотрел на грудь, поднимавшуюся и опускавшуюся всё быстрее по мере того, как нарастало возбуждение; слушал тихие хрипы, слетавшие с губ Гермионы, когда дразнил её. Люциус наклонил голову и захватил губами один из сосков, облизывая, покусывал и посасывая, а она вскрикнула, выгибая спину и крепче прижимая его голову к себе. Гермиона извивалась под ним, отчаянно нуждаясь в разрядке, ведь жгучее напряжение внутри всё нарастало. Малфой ласково огладил её колено, затем медленно провёл линию вдоль внутренней стороны бедра. Она дрожала под ним, слегка царапала его кожу ногтями.       — Не могу поверить, что делаю это здесь… в лифте… с Малфоем, — всхлипнула ведьма. — О Боже! — она чуть не упала с дивана, как только кончики его пальцев скользнули по набухшим половым губам. Он осторожно поглаживал между ног, и прикосновения его были встречены скользким жаром. Её лоно распухло, намокло и мгновенно реагировало на малейшее движение.       — Ну и ну, что у нас тут? — замурлыкал Люциус, постукивая большим пальцем по клитору Гермионы.       — Ах… Не останавливайся… — выдохнула девушка, поднимая бёдра ему навстречу, страстно желая, чтобы он подтолкнул её навстречу разрядке, которую отчаянно жаждало тело. Сколько времени прошло с тех пор, как она испытала оргазм? Неделя? Месяц? Дольше?       — Ну уж нет, — пожурил он, убирая пальцы. Гермиона едва не закричала от огорчения и потянулась к руке мужчины, пытаясь удержать её на месте.       — Нет, прошу!       — Помнишь, что я ранее говорил об ответственности за собственное удовольствие? — спросил Люциус, неторопливо разваливаясь на диване. — Если хочешь, лежи и жди, когда я тебе его доставлю, котёночек… или попробуй взять сама.       — Взять? — она быстро захлопала глазами, глядя на него, откинувшегося на спинку дивана и вытянувшего перед собой ноги.       — Я в твоём распоряжении, — заявил он с ухмылкой.       И тут вся интимная жизнь Гермионы пролетела у неё перед глазами: годы неловких контактов, а после них — более-менее удовлетворяющая рутина, в которой не было настоящей страсти. Теперь же она сидела в лифте и даже представить не могла, что руки врага способны так подготовить её тело. Ей хотелось изучить происходящее, проанализировать всё, что было неправильным и странным в нынешней ситуации, но… Пульсация между ног только усилилась, стоило взгляду Гермионы упасть на плоть Люциуса, очерченную тонкой тканью брюк. У неё потекли слюнки от предвкушения новых поцелуев, а соски заныли, нуждаясь в губах мужчины… Сейчас не время забивать голову ненужными мыслями: девушка получит то, что ей нужно, и чувство стыда, прошлое, приличия — всё это отправилось к чёрту. Гермиона неловко двинулась к Люциусу, явно неуверенная, ощущая себя не в своей стихии, но она, казалось, нисколько не побеспокоила мужчину, оседлав его бёдра.       — Хорошее начало, — мягко говорил он, обнимая её за талию.       Гермиона протянула руку между ними и расстегнула пуговицы на брюках Малфоя, осторожно оттягивая ткань. Он усмехнулся разочарованию девушки, когда та обнаружила, что его член спрятан под подолом заправленной рубашки.       — Продолжай, — подбадривал он. — Я тебе помогу.       Люциус начал развязывать галстук, пока Гермиона тянулась к пуговицам его жилета. Через несколько секунд она неуверенно расстегнула пуговицы рубашки и начала пристально рассматривать набухшую плоть, лежащую у него на животе.       — Ах… — единственный звук, сорвавшийся с её губ.       Малфой сразу же почувствовал в ней перемену: нервозность и неуверенность сменились вожделением и любопытством. Поняв, что ему придется вести, он поёрзал на диване и притянул к себе девушку. Её грудь соприкоснулась с его.       — Приподнимись, — тихо прошептал ей в губы Люциус, протягивая руку между их телами и хватаясь за основание своей эрекции. Мужчина нашёл отверстие в её промежности и прижался к нему членом. — Прими меня, — приказал он.       Гермиона расслабилась, проронив протяжный стон, и медленно скользнула вниз, позволяя Люциусу проникнуть в тепло её тела. Его руки сжались на её бёдрах.       Гермиона двигалась нетерпеливо и была горячей и тесной. Выражение её лица буквально загипнотизировало Люциуса: глаза сомкнуты, голова чуть откинута назад, губы приоткрыты. Кода девушки приобрела ярко-розовый оттенок. Звуки удовольствия оглашали кабину.       — О Боги… — громко простонала Грейнджер, начиная ускоряться. Она была близка к оргазму, и Люциус чувствовал, как сжимается лоно вокруг его члена.       — Назови меня по имени — Люциус… — прорычал Малфой-старший, двигая бёдрами и всё глубже погружая в неё свою плоть. Он желал, чтобы всё продолжалось как можно дольше, но ведьма, очевидно, собиралась достигнуть пика.       — Люциус… Люциус… Люциус… — Гермиона скакала на члене Малфоя, повторяя его имя. Она крепко схватилась за плечи мужчины, беспрерывно приближаясь к эйфории, а ногтями впивалась в его кожу. И чем ближе она к оргазму, тем неразборчивее становилось имя Люциуса, звучавшее из её уст.       Люциус гордился своими навыками, способностью контролировать оргазм, выносливостью. Но когда Гермиона наконец кончила, его собственная кульминация вырвалась сильно и внезапно. Она хрипло вскрикнула, её спина напряглась, а плотные стенки влагалища запульсировали. Как только девушка расслабилась, тело сильно содрогнулось. Она рухнула на Люциуса, обняла его за плечи и уткнулась лицом в шею. Мужчина прижимал ведьму к себе, пока его член пульсировал внутри неё. Оба задыхались, прижимаясь друг к другу, и единственное, что они слышали — их собственное тяжёлое дыхание. Ни один не произнёс ни слова, они просто несколько минут лежали на диване. Вскоре раздалось тихое жужжание ожившего мотора лифта. Засуетившись, Гермиона и Люциус принялись искать свои волшебные палочки, отчаянно пытаясь произнести заклинания, чтобы привести в порядок одежду, пока двери не откроются.       — Чушь собачья… — пробормотала Гермиона себе под нос. Наконец лифт открылся, и их встретили встревоженные лица. Рона в том числе.       — Гермиона, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Рон, глядя на её раскрасневшееся лицо. Он бросил взгляд на Люциуса и нахмурился: — Что ты с ней сделал?       Малфой усмехнулся, натягивая кожаные перчатки и поправляя мантию:       — Ничего такого, о чём тебе стоило бы беспокоиться, — ухмыльнулся мужчина. Он перевёл взгляд на Гермиону и искренне улыбнулся: — Мисс Грейнджер, было очень приятно. Надеюсь, Вы найдёте то, что ищете, — выходя из лифта, Люциус высокомерно посмотрел на Рональда Уизли. — Если ты не способен выполнять свою работу, как настоящий волшебник — слезай с метлы, — и с изяществом, на которое способен лишь Люциус Малфой, прошёл через толпу и направился по коридору.       — Как это понимать, чёрт побери? — пробурчал Рон, поворачиваясь к Гермионе и замечая, что та уже ушла. Он заглянул в лифт, увидел диван и покачал головой. — Не может быть…