История одного ночного разговора.

Тусклая, наполовину сгоревшая свеча еле освещает маленькую мрачную комнату. Дождь льёт как из ведра, и звуки разбивающихся об мостовую капель заглушают все мысли. Антонио сидит в кресле и мучаясь от уже привычной бессонницы, пытается совладать с собой. Ему не дают покоя мысли о состоявшейся тем вечером примьере «Похищения из сераля» и столь феерическим триумфе юного Моцарта. Все произошедшее и раздражало, и восхищало его одновременно. «Кем себя только возомнил себя этот мальчишка?!» — думал Сальери. Его безусловно злил тот факт, что столь внезапно оказавшись на пике своей славы, Моцарт вёл себя так, будто она досталась ему даром и будет длиться вечно. Однако, если спросить об отношении маэстро к музыке Вольфганга в достаточно непринуждённой обстановке — тот, пускай не сразу, но признаться, что музыка Моцарта великолепна, а шёпотом добавит: «Не менее, чем он сам» — но вам, вернее, не удастся этого услышать, а если и так — не советую говорить ему об этом, ибо это одно из мнений, что Антонио Сальери больше всего желает оставить при себе. *********** Он просидел так около полу часа, полностью погруженный в свои мысли как вдруг в дверь постучали. — Войдите! — голос Антонио охрип от усталости, за счёт чего казался грубым. Дверь розпалась и в проёме показалась светловолосая голова Моцарта. — Маэстро? — он закашлялся — можно? — это зрелище словно пробудило Сальери от глубокого сна. Он резко подеял голову и посмотрел на промокшекго до нитки юношу. — А, Моцарт, это вы, проходите конечно. — он поднялся и запер за ним дверь. — что привело вас ко мне в столь поздний час? — тот тяжело опустился за стол и уронил голову на руки. От такой картины сердце Антонио ушло в пятки. Ему приходилось видеть Моцарта в плохом настроении, но чтоб настолько… — Что произошло? — он медленно опустился на стул рядом с коллегой и положил руку ему на плечо. — Я не могу больше молчать, не могу! Иначе это убьет меня! — его голос сорвался на крик. — прошу, Маэстро, выслушайте меня, мне больше не к кому пойти… — на глаза Сальери навернулись слёзы. Он внезапно понял, насколько дорог ему этот юноша с вечным потоком идей и искорками и в глазах, заместо которых сейчас была безмерная печаль, и насколько сильно Вольфганг в этом нуждается. — Конечно, mon ami, я весь во внимании — Моцарт тяжело вздохнул и откинувшись на спинку стула начал разказ: — Живя в Зальцбурге я состоял на службе у иеронема Коллоредо, но мне было мало места при дворе и я решил отправиться в Париж, дабы донести свою музыку высокой публике. По дороге туда, в Мангейме я встретил переписчика городского театра — господина Фридолина Вебера, что великодушно согласился принять меня и мою старую мать в своем доме. У него было четверо дочерей, но старшая — Алоизия… — он опять вздохнул — ах, если бы вы знали, мой друг, как она прекрасна. Сальери вновь посмотрел на Моцарта и закусил губу. Им овладело какое-то странное, неизвестное чувство. Что это было? Злость? Сострадание? Жалость или, не дай бог, ревность?! — Мы давали концерты при дворе княгини. Она была моей музой, я ее поэтом — мечтательно продолжил Вольфганг — но однажды мне пришло письмо от отца в котором он попросил меня поторопиться, и как можно быстрее отправиться в Париж, ибо там я был никем, и я послушался. В Париже моя мать внезапно скончалась. Я вернулся в Мангейм. И… Тогда я узнал, что Алоизия вышла замуж. Я очень любил ее, это разбило мое сердце. — он замолчал. — Мне жаль, Моцарт — сердце Антонио обливалось кровью при виде того, в каком состоянии находится Вольфганг. Ему хотелось проявить всю нежность и заботу, на которую он только был способен, дабы облегчить его боль, но в последний момент посчитал, что просто не может позволить себе подобного рода поведение по отношению к подопечному. — Я думаю, она не понимала, что теряет. В первую очередь — чистые и искрение чувства. А во-вторых — вас. — Моцарт поднял голову и слабо улыбнулся, было видно, что последние слова его утешили. — Благодарю вас, мой друг, за вечер и за беседу. — Бросьте, Моцарт, не за что. — они попрощались и как только за Моцартом закрылась дверь — Сальери резко дёрнул себя за воротник белой, атласной рубашки. Теперь то ему стало понятно то странное чувство, что он испытывал, когда Моцарт говорил о прелести своей возлюбленной. — Влюблен! Влюблён в того, у кого разбито сердце, а на счету более сотни женщин! — он прокричал это в пустоту. Голову пронзила жуткая, острая боль и композитор вновь резко упал в кресло, обхватив ее руками. — он никогда не полюбит меня, никогда… В его сердце лишь розы Алоизии. — он шептал это про себя, глотая слёзы, что стекали по его бледным щекам. Вдруг, в дверь опять постучали, но в этот раз разрешения войти никто не спрашивал. В комнату вновь вошёл Моцарт. — Мрцарт? От чего вы вернулись? — спросил Сальери, резко повернувшись к нему спиной, дабы юноша не увидел его слёз. — Я забыл сказать вам одну вещь - Амадей заметно смутился и стал смотреть в пол. — о том, кто сейчас в моем сердце. Сердце Антонио стало биться чаще, в его душе зародилась маленькая, тусклая надежда. — Я думал, ваше сердце все ещё пренадлежит Алоизии. — сказал он, все ещё стоя к Вольвгангу спиной. — Нет, Маэстро, оно занято другим. — эта фраза заставила его повернуться и вновь взглянуть на юного ловеласа  — Кем же? — спросил он, вопросительно выгнув бровь. — Вами, Маэстро. — он медленно приблизился и прильнул к губам Антонио. Сальери не верилось в то, что происходящее реально. Он обнял руками лицо юного гения и стал любоваться такой милой его душе улыбкой. Одно он знал точно — этот ночной разговор с Моцартом останется в его памяти навсегда.