***
Бессмысленно. Она не может найти. Глаза Люмин обожгло слезами, а ноги подкосились. Она опустилась на землю, и все же смогла взять себя в руки и не дать себе разреветься, как ребенок. «Если ее нет здесь, значит я обронила ее по пути к лагерю», — пыталась успокоить себя девушка. — «Нужно встать и искать дольше». Она не встала. Не смогла. Ее взор помутнел, а руки мелко затряслись. Неужели то, что она сразу как по волшебству не нашла заколку, так ее подкосило? Пока Люмин пыталась успокоить себя, Тарталья тихо подошел и опустился рядом с ней на колени. Девушка неверяще уставилась на его руку, в которой мирно лежали такие знакомые ей лепестки лилий. Они были измяты, а некоторые и вовсе изорваны. Люмин сразу вспомнила, как в последнюю секунду успела уклониться от лезвия Стража и почувствовать обжигающий опасностью поток воздуха рядом с лицом. Аккуратно забрав заколку из чужих рук, она долго разглядывала ее и поглаживала нежные цветки. А потом тихо расплакалась, кусая бледные тонкие губы, чтобы не закричать. Тарталья подумал, что так люди оплакивают любимых, последний вздох которых при них застыл на губах, так и не сорвавшись вслед за остальными.***
— Я знаю, что тебе интересно, — глухо произнесла Люмин, после того, как они вернулись в лагерь. Тарталья от неожиданности чуть не пролил воду из фляги, которую собирался дать Люмин. Того, что девушка сама предложит все разъяснить, да еще и сразу после такой драматичной сцены, он не ожидал. — Мне любопытно, конечно. Было бы странно, если б не задался вопросом, что только что произошло. Но если тебе некомфортно об этом говорить, то я не собираюсь спрашивать, — не глядя на нее, неловко произнес он. Видеть Чайлда таким серьезным и в некоторой степени заботливым было ей непривычно. Очевидно, они оба ступили на неизвестную им территорию в их отношениях, где могут раскрыться шрамы, которые были оставлены слишком давно, слишком глубоко в душе. — Ценю твою заботу, но я скорее это делаю ради своего комфорта, чем твоего любопытства. Возможно… Я хочу выговориться? Чайлд не знал, что его больше удивило: вопросительная интонация в конце или сам факт, что Люмин хотела открыть ему какую-то ее личную тайну. Люмин и неуверенность? Люмин и посвящение чужого человека в ее прошлое? Ни то, ни то не вязалось с образом его компаньонки. — Если тебе будет легче, то я конечно не против, — снова смутившись из-за непонятно чего, сказал Чайлд. Люмин прикрыла глаза, погружаясь в то, что осталось от ее воспоминаний о детстве.***
Она не помнила когда именно это случилось. Тогда ей, возможно, было лет двенадцать. Люмин и Итэр имели диаметрально противоположные характеры. Тогда он был настоящим плаксой, которого мог обидеть любой мальчишка с соседнего двора. Отобранная вещь или ядовитое слово о любимой сестре тут же вызывали бессильную злобу в детском, еще не израненном сердце, которая выражалась в крупных слезах на по-девичьи красивых длинных ресницах. Люмин предпочитала более действенный способ противостоять хулиганами. Вечно израненные колени, избитые костяшки и ясный острый взгляд из-под нахмуренных светлых бровей четко говорили о том, что девчушка эта матерая, и трогать ее не стоит. Заработав славу драчуньи и пацанки, она не сильно об этом волновалась, пока ее в лицо не обозвали страшной и неженственной. Тогда Люмин лишь вздернула подбородок и пнула обидчика в колено. Вот только, как известно, детское сердце очень легко ранить. А Люмин хоть и слыла грубой и твердолобой, была ребенком, который лишь защищал то, что ему дорого, как умел. А защищала она исключительно Итэра. Однажды мама — действительно ли эта женщина была ее мамой, Люмин не знала. Не помнила, — предложила ей надеть очаровательное белоснежное платье с рюшами, вдоль корсета которого лазурной блестящей нитью были вышиты узоры из цветов лилий и райских птиц, а юбка напоминала пышную морскую пену из мифа о богине любви. Люмин, которая никогда прежде не видела столь аккуратную и изысканную работу, затаила дыхание и невесомо погладила мягкую ткань.***
Обидно было больше за испачканную в грязи белизну платья, чем за изодранные локти и кровоточащий нос. Молочного цвета туфельки, которые ей подобрали под наряд, были безнадежно испорченны и теперь размокали в центре одной из огромных в несколько метров луж, которые были рядом с ее домом, куда она собиралась идти. Зайти за ними она не могла осмелится, боясь испортить свое платье еще больше. Если это возможно. Дрянная была идея. Люмин с тоской думала, что те дети были в чем-то правы. Это не ее образ, это не ее характер, это не ее жизнь. Кого она пыталась обмануть, напялив на себя что-то «девчачье». Девочка вздохнула и опустилась на корточки, обняв колени и наклонив к ним голову. Белые колготки также были изодраны в клочья. Ужасно, когда тебя толкают неожиданно в спину. Люмин не успела сгруппироваться, и теперь все ранки будут болеть из-за щиплющих мазей. Неожиданно для себя всхлипнув, Люмин поняла, что плачет. Дело дрянь. Она не любит плакать, так чужаки понимают, куда нужно сильнее всего бить. Она начала судорожно размазывать грязными руками горючие слезы по лицу, надеясь, что они мгновенно исчезнут. И чтоб это отвратительно прекрасное платье исчезло, и лужа, и злые дети, и она сама, в конце концов. Когда чужая теплая рука нерешительно коснулась ее светлой макушки, Люмин вся вскинулась и с вызовом посмотрела на человека, что осмелился ее потревожить. А потом вся поникла и положила голову обратно на изодранные колени. Итэр опустился к ней на мокрую землю и без слов крепко обнял ее. Люмин сбивчиво тихо начала рассказывать, что это был самый ужасный день в ее жизни, соседские хулиганы все так же портят ей жизнь, а платья она теперь никогда в жизни не наденет. — В конце концов, это было поучительно. Не примеряй на себя шкуру, что тебе не подходит, — горько хмыкнула она в конце, успокоившись. Хватка Итэра на секунду усилилась настолько, что Люмин стало немного больно. — Что ты говоришь, глупая! Ты — это ты, какая разница, носишь ты платье или штаны, — Итэр отнял сестру от своей груди и встряхнул ее. — Ты можешь носить что хочешь, вести себя как хочешь все всяких глупых рамок и ярлыков, что напридумывали себе эти людишки! Можешь носить юбку и надирать всем задницы, можешь обрезать волосы под корень и в то же время делать дикий макияж на каждый день, можешь… Да все ты можешь! Не смей позволять другим решать, какой ты человек и что ты должна делать, — Итэр запыхался, пока проговаривал всю эту вроде как простую и всем понятную истину, которую можно найти в любой поучительной книжке. По его лбу тек пот — похоже он бежал, — а глаза в этот момент сверкали как чистейший янтарь. Люмин уставилась на него во все глаза и впитывала слова, что станут для нее в будущем жизненным кредо. — Я… В юбке… неудобно драться, — пробормотала Люмин, выцепив самую неподходящую для этой ситуации фразу из водоворота мыслей, что сметал все и вся сейчас в ее голове. Итэр замер и тихо рассмеялся над сконфуженным видом сестры. — Ты права, — он завел руку за спину и вытащил что-то из поясной сумки. — Может это будет лучше юбки? Лилии. Белоснежные и прекрасные, как это платье, лилии. — Чистота и непорочность на языке цветов, — важно сказал Итэр, коротко улыбнувшись. — А еще сила духа. Это оказалась довольно крупная заколка, основа которой была из чистого металла. Люмин ощущала ее отчетливую тяжесть и думала, как трудно ее будет носить каждый день. — Я над ней немного поколдовал, так что цветы никогда не высохнут, — Итэр грустно улыбнулся. — Я хотел отдать ее тебе перед выходом для твоего платья. Не успел. Мальчик взял заколку из рук Люмин и надел ей на волосы, царапнув случайно ее висок. Люмин промолчала. Чувства были смешанные и непонятные. Не то, чтобы после тирады брата она сразу взяла и приняла себя, забыла все обиды на глупых детей и думала, что жизнь прекрасна. Отнюдь, червячки сомнения все еще не давали ей покоя, а в голове уже был чистый лист. Но начало было положено. — Больше ни один из этих уродов больше не тронет тебя, я обещаю, — вдруг горячо запричитал мальчик. — Я буду защищать тебя! Ценой своей жизни! Люмин неуловимо тепло улыбнулась. — Что ты такое говоришь, глупый. Неверный ответ. Отныне мы будем защищать друг друга.***
С того заказа прошла неделя. Люмин и Паймон сидели в отдельной зале чайного дома Яньшань, ожидая Чайлда и Чжун Ли. Пока пикси активно поглощала все, что стояло на столе, уверенная, что все расходы возьмет на себя Тарталья, Люмин рассеяно оглядывала то помещение, то вид за окном. Наступила осень. Все больше людей стремились поскорее закончить свои дела до наступления холодов и вернуться в свое гнездо к семьям. Холода, конечно, не страшные, она и хуже видала. Чего только стоит планета состоящая только изо льда, где они с братом приноровились передвигаться исключительно на коньках. Все же жители Ли Юэ были изнежены здешним климатом. Каждый раз, завидев такого человека за окном, Люмин тянула руку к волосам, чтобы поправить заколку, и каждый раз натыкалась на пустоту. — Надеюсь ты не скучала, пока нас не было, принцесса, — прозвучал игривый голос за ее спиной. Обменявшись кивками с Чжун Ли и проигнорировав выпад Чайлда, Люмин ловко подцепила палочками кусочек окуня и отправила его в рот. Тоскливо-жалостливый взгляд Тартальи был снова успешно проигнорирован. Беседа шла неспешно и расслабляла, как всегда было, когда рядом был господин Чжун Ли. Его текучий и глубокий голос всегда успокаивал Люмин и дарил чувство явной защищенности и надежности. Неудивительно, что столько людей шло за этим уважаемым Архонтом. — В конце концов, лишь очищенную морскую соль из вод у побережья каменного леса Гу Юнь можно считать наилучшим вариантом для этого блюда. Действующий шеф-повар «Вань Минь», Сян Лин, также согласилась со мной в данном вопросе. Не думаю, что в ее опыте и способностях можно сомневаться. Что же говорить о моллюсках с этой локации…***
Когда время приблизилось к позднему вечеру, Чжун Ли сообщил, что ему нужно идти, и откланялся. Отчего-то Тарталья был подозрительно тих весь ужин, что несколько напрягло Люмин. Она внимательно оглядела молодого человека, который лениво ковырял свою тарелку, с которой почти ничего не было съедено. В тот день Люмин не знала, что делать с украшением, которое буквально рассыпалось на глазах. Алхимические свойства, что применил Итэр к цветку, иссякли и теперь Люмин боялась даже прикасаться к нему. Но и выбросить цветы она ни в коем случае не могла. Тогда Тарталья сказал, что у него есть идея, и если она хочет сохранить хотя бы то, что осталось от заколки, то она должна доверится ему. Нечестно было с его стороны, вот так шантажировать ее, ничего не объяснив. Паймон сказала, что ничего другого от Фатуи больше и нельзя было ожидать. — Ну что же, принцесса, может начать от всего сердца начать благодарить и лелеять меня, поцелуи приветствуются, — наконец подал голос Чайлд и завел руку за спину. Люмин одолело чудовищно сильное чувство дежавю. В руках Тартальи лежал небольшой желтый брелок. Приглядевшись, девушка поняла, что это был чистейший янтарь, в котором навечно застыл расцветший бутон ее лилии. — Второй цветок не удалось восстановить, ты уж прости. Но Ин Эр я считаю, очень постаралась с оставшимся, — начал тараторить Чайлд. — Я сначала хотел сделать кулон, но подумал, что он сильно будет мешаться в бою. И браслет бы слишком громоздким получился, а так ты можешь его прицепить практически хоть куда, как Глаз Бога. — Ин Эр? — Всем известно, что она лучше всех в Ли Юэ справляется с любыми жидкостями, — ляпнул Тарталья, только через секунду поняв, что именно он сказал. Смех Люмин, подумал тогда Чайлд, также с чистой совестью можно отнести к списку самых восхитительных вещей в его жизни.***
— Тебе определенно нужно навестить Ин Эр и отблагодарить ее, почему ты так сопротивляешься?