Колыбельная

      — Все оставьте меня! — Женя вскинул голову, падая спиной на Ростислава, который крепко удерживал его в своих руках. Он смотрел в глаза Лены, усиленно хмурящей брови и в наигранном ужасе зажимающей себе рот ладонью.       — Все оставьте меня!       Егоров всхлипнул, поворачивая голову набок. Он слабел, доверчиво вжимаясь спиной в грудь Колпакова, громко и рвано дышащего ему в ухо. Они опустились на пол сцены, когда Женя быстро поднял руку, стремясь оттолкнуть от себя Минину, и пронзительно закричал:       — Убирайся!       Музыка остановилась на миг, меняя настроение действия, и Егоров, наконец, оказался на коленях у названого брата, закрывая глаза. Ростислав нежно и слишком осторожно перебирал его уложенные серебристые волосы, его пальцы еле заметно дрожали, скользя по шее, забираясь за ворот рубашки, отодвигая капюшон мантии. Женя задержал дыхание, отчаянно стискивая посох, ощущая тепло рук и силу чужого тела. Каждый раз, когда они играли этот фрагмент мюзикла, он боялся, что кто-то сумеет по выражению его лица и нервному поведению догадаться о том, чего на самом деле боится и хочет невозмутимый Рейстлин.       — Рейст! Рейст… — Ростислав склонился над ним, аккуратно придерживая голову обеими руками. — А я-то думал, все ты врешь! — задушенный горячий шепот, слетающий с губ Карамона, в этот раз отдавал ранее неизвестной горечью. — Что, мол, продашь меня за грош! — пальцы мягко очертили подбородок Жени, большой едва коснулся губ, заставляя Егорова приоткрыть рот. Не сопротивляясь, он чуть запрокинул голову назад, слыша запах волос Ростислава, которые касались его лба, мягко щекоча.       — Выходит, я обманывал себя… — голос Ростислава измучено протянул фразу, а Женя сглотнул, не позволяя себе пошевелиться. — Не ты, я сам обманывал себя. — руки Колпакова жили своей отдельной от хозяина жизнью, судорожно и непрестанно поглаживая плечи и волосы, шею и грудь партнера.       Пыльный воздух сцены клубился над ними в свете единственного софита, выхватывающего из мрака фигуры двух близнецов Маджере. Ростислав внезапно нежно сжал кисть Жени, вырывая у того непроизвольных полу стон полу вздох, к счастью, почти не услышанный зрителями. Да и в конце концов, кто бы сумел обвинить их в излишней откровенности в такой трагический момент спектакля.       — Холодно, холодно… Карамон, где ты? — каждый раз он звал брата чересчур нежно и тоскующе, пытаясь играть болезненность, но выходило совершенно иное. Евгений открыл глаза, встречаясь взглядом с Колпаковым, на автомате произносящим следующую реплику. Их руки, наконец, вслепую соединились, а пальцы переплелись, стремясь впитать желанную близость. Эта невинная ласка, занимающая всего лишь пару мгновений, поддерживала их способность играть дальше, не запинаясь о слова.       — …Побудь со мной… Я так устал…       Женя неуловимо улыбнулся, рассеянно отметив, что с распущенными длинными волосами Ростислав похож на средневекового куртуазного рыцаря больше, чем на бедового воина. Он утверждал, что снова отрастил длину ради внешнего сходства в мюзикле, но Егоров чувствовал, что это лишь часть правды. Колпаков склонился над ним, целуя сухими губами в лоб, сбивчиво зовя:       — Я здесь… здесь… Рейст… — набор слов менялся с каждым новым прогоном, но суть оставалась прежней.       Заиграли первые аккорды «Колыбельной», заставляя Рейстлина провалиться в мнимый сон. Он свел вместе ноги, зажимая посох между ними и обмякая на коленях брата.       — …Ты помнишь лапту и прятки? Все это минуло так скоро… — наступили те минуты, когда можно было не притворяться и не сдерживаться. На какое-то время позволить себе не бояться камер и фото, которые на следующий день обязательно появятся в соцсетях. Ростислав перевел взгляд на будто уснувшего в колыбели его рук Евгения, чье лицо, расслабленное и неподвижное, вдруг преобразилось, стало женственнее, утрачивая мужские черты и наполняясь чуть мерцающим сиянием. Черные линии грима на скулах и щеках делали абрис утонченнее и мягче. Ростислав не подозревал, что и сам, забывшись, начинает выглядеть совершенно иначе.       — …приснится, что мы еще братья, неразлучные братья…       Женя слегка выгнулся, но остановил движение, вспомнив о зрителях. Он и Карамон находились чересчур близко к краю сцены. Сейчас он снова должен был остаться один, покинуть объятия и покорно ждать окончания песни.       — И вновь ты болезненный мальчик, а я — твой брат бестолковый… — Колпаков трепетно и слишком аккуратно укладывал Егорова, до самого конца задерживая ладонь на лице. Он медленно провел пальцами по мочке уха, жестко уложенным локонам к плечу, завел прикосновение за спину. — И мы бредем наудачу, — Ростислав перехватил дыхание, приникая к Рейстлину, вновь, как зачарованный, дотрагиваясь до волос, а затем стискивая плечо молодого мужчины. Профиль Егорова, наполовину утонувший во тьме, напоминал призрачное видение.       — Когда небеса расцветит. Когда затянутся раны… — голос, набравший силу, стал громче, когда Ростислав поднялся на ноги, будто отпрянув от собственного наваждения. — Мы вспомним, что мы больше не дети. — прикоснуться еще раз, еще один краткий миг, ощутить тепло тела через ткань костюма было несложно и это можно объяснить сценографией. — И это будет так странно…       Колпаков отстранился, закинув назад голову, софит выхватил его лицо с влажно блеснувшими глазами. Он хрипло вздохнул, зажмурившись, чуть подался вперед к Жене, но сдавленно шепнул: «Нет», добавляя уже увереннее:       — Спи спокойно, брат… Спи… — натянутые нервы заставляли все его сильное тело дрожать, как в ознобе. Сделав еще несколько шагов назад, Ростислав плавно провел рукой по воздуху, словно зовя Рейстлина.       — Прощай!..       Когда он обернулся, покидая сцену, до его уха донесся судорожный вздох, отозвавшийся внутри бешеным стуком сердца.