Я тебя люблю,а значит — верю...

Жар вздымался вокруг, обжигая своим огненным дыханием. От обилия густого серого дыма лёгкие разрывались, а грудную клетку сжимало, как в тисках. Пробираясь сквозь горящие обломки мачт, пылающие, точно факелы, Матвей заметил впереди чей-то тёмный силуэт. Ветер игрался чёрными полами его пальто насмешливо, словно издеваясь; пробирал до самых костей. Силуэт стоял на носу корабля, словно в забытье. Огромные языки адского пламени не пугали его; они взмывали вверх, подбираясь всё ближе. Корабельные доски с оглушительным треском ломались и падали вниз, оставляя за собой огромные проёмы, сквозь которые уже была видна чёрная гладь Невы. Алекс знал исход с самого начала, когда только встретил в толпе прохожих эти манящие своей глубиной голубые глаза доверчивого мальчишки. Заглянув них, он, словно видение, увидел и «фараонов», окруживших фрегат, и полные ужаса глаза членов банды, и… собственную смерть. Сглотнув застрявший в горле комок страха, Алекс заставил себя успокоиться. «Эмоции и чувства ситуацию не спасут», — любил говорить Тарасов. Правда, теперь он уже сомневался в своих же словах. Больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться перед камином, укутаться пледом и, зарывшись ладонями в непокорные тёмные кудри, вдыхать родной аромат. Вдруг позади раздался чей-то надрывный кашель и тяжёлое прерывистое дыхание. — Алекс! — что было сил крикнул Матвей и вновь зашёлся кашлем: мучительная боль резанула по лёгким и на миг лишила дыхания. «Живой!» — радость облегчения разлилась по телу Тарасова приятным теплом. Но хватило одного мгновения, как на её месте тут же возникла болезненно-мучительная тревога, столь сильная, что к горлу невольно поступал крик. Когда Матвей вышел к Алексею, он оказался в ещё большей опасности, нежели если бы он был мёртв. Да, смерть сейчас была панацеей: она всё же лучше пыток, нескольких дней в грязных мрачных тюремных камерах и пушечных выстрелов после позорной смерти на виселице очередного «прогнившего душой» вора. Не в силах больше молчать, Алекс круто развернулся и произнёс: — Тебе пора: огонь растопил лёд. В свете пляшущих языков пламени лица парней казались залитыми рыжим блеском. В глазах предательски заблестели слёзы. — А ты?! — Матвей попытался пройти вперёд, но горящий обломок мачты упал прямо перед ним. — Капитан покидает корабль последним или… — Тарасов не успел договорить: Мотя кинулся к нему через пылающие корабельные доски и крепко, что было силы, обхватил его обеими руками. — Или идёт ко дну, — еле слышно прошептал Матвей и ещё сильнее прижался к Алексу. В этот момент Алекс ощутил, как сильно дрожали хрупкие плечи голубоглазого мальчишки. Совсем ещё юный, он жался к Алексу, словно ребёнок, который боится отпустить родителя, думая, что он его оставит и больше не вернётся. Этот детский страх, казалось, охватил всё его существо. Матвей поднял глаза и пытливо посмотрел на капитана. В глубине небесных глаз Алекс заметил стоящую тёмным омутом тоску… — Алекс, я пошёл за тобой до конца не ради того, чтобы потом, как трус, сбегать с корабля, зная, что потеряю тебя. Я верил тебе с нашей самой первой встречи. Считая тебя идеалом, я не заметил, как привязался, — судорожно шептал Матвей, — не заметил, как… влюбился… Мотя выговорил это слово и испугался, боясь отвержения и презрения со стороны любимого. — Нет, нечестно всё это! — парень неожиданно отстранился, толкая Алекса в грудь. — Назови меня дураком, ударь или… Или… Мысли в голове Матвея путались. Он судорожно тёр пальцы в надежде немного унять дрожь, но получалось неважно. Алекс всё это время внимательно следил за ним, не обращая внимания на кровавые ленты огня, подбиравшиеся к ним. «Я чувствую, как ты дышишь, мне это теперь важней собственной жизни, Моть. От моей двери не было ключей, а пришёл ты, такой потрёпанный, нескладный мальчишка, и она вмиг распахнулась», — голубые глаза напротив манили своей красотой и чистотой, а алое пламя, плясавшее свой демонический и неизвестный никому другому танец, завораживало юношу ещё больше. — Я не брошу тебя здесь, слышишь? — взволнованно шептал Матвей. — Я покину этот чёртов горящий фрегат, но только вместе с тобой. — Глупый ты у меня, Моть, — глядя на юношу потускневшим взглядом, проговорил Алекс с кривой улыбкой, за которой пряталась мучительная боль; с улыбкой, трепещущей от страха потерять своё неожиданное и хрупкое счастье. Языки пламени лизали полы темного пальто, подбираясь к ним так близко, что хватило бы малейшей ошибки, чтобы огонь охватил юношей с головы до ног. Алексей осторожно потрепал паренька по голове и полушёпотом сказал: — Раз уж всё решено, то, пожалуй, нам стоит поторопиться, если мы не хотим сгореть заживо. Надеюсь, ты не боишься высоты? — Ч-ч-что ты имеешь в виду? — испуганно пролепетал Матвей, но договорить ему не дали: Алекс схватил его за руку, и через пару мгновений беглецы оказались в воздухе над пропастью. Огонь взмыл вверх в последний раз, и то, что раньше с усмешкой называли «дырявым», навсегда кануло в тёмных водах Невы. Полет с горящего фрегата в ледяную воду был не самой лучшей затеей, но выбирать не приходилось: это был единственный способ избежать встречи с разъярённой толпой «фараонов», которым пришлось отпустить остальных членов банды ради какой-то, как они выразились, «смазливой девки». Стремительные воды реки встретили Алекса и Матвея весьма нерадушно. От холода грудную клетку сковало точно цепями, а остававшийся в лёгких воздух кончился почти мгновенно. Намокшая от воды одежда тащила на дно, как камень, привязанный к шее утопленника. Матвею потребовалось приложить усилия, чтобы сбросить с себя ненавистную куртку. Когда ему наконец удалось, он тут же обернулся в поисках Алекса: капитан был рядом, в метре от Матвея, благополучно расправившийся со своим пальто. Они всплыли почти одновременно, тяжело дыша и откашливаясь от студёной воды, которая, казалось, была везде. Они вылезли на берег и, в попытке согреться, прижались друг к другу. Долгое пребывание под водой без кислорода давало о себе знать: голова гудела и кружилась. Уткнувшись носом в плечо Алекса, Матвей потихоньку приходил в себя после того, как ещё пару минут назад они были на волосок от смерти. Он ничего не слышал, кроме оглушительного биения собственного сердца. Юноша посмотрел прямо в глаза Алексу и с удивлением заметил страшную бледность его лица. Прикоснувшись рукой к его груди, Матвей взволнованно спросил: — Алекс, ты в порядке? — Да, только… пить хочется, — он неожиданно закашливается. По его оледенелым синим губам текла алая струйка крови. — Алекс! Что с тобой?! — вскрикивает Матвей и едва успевает подхватить Тарасова. Матвей судорожно водит глазами по телу капитана, лежащего у него на коленях, и видит разрастающееся красное пятно крови в области живота: значит, выстрел ему не показался. Он аккуратно расстёгивает рубашку, но всё-таки задевает место ранения рукой. Невыносимая боль пронзила тело Алекса, но силы быстротечно покидали его, и всё, что он мог сделать — вздрогнуть. Сознание стало ускользать от него, но мысли о Матвее заставляли его держаться. Под грудиной все неистово горело, и Тарасову пришлось напрячься, чтобы ответить другу: — Моть, все х-хорошо, — новая струйка крови текла по шее, — сейчас пройдёт, ты только верь. Веришь? — Верю… ты держись. Я сейчас кого-нибудь позову, и тебе обязательно помогут, — пролепетал Матвей. От осознания своей беспомощности у него потекли слёзы, но он понимал, что необходимо действовать. Натягивая свои серебряные коньки, Мотя подумал: «Родные, только не подведите», — и, рассекая лёд, помчался в сторону городских огней.