люди любят

      ожидание — самое отвратительное, что могло произойти с ромой. он всем сердцем ненавидит чего-то ждать, думать о чём-то предстоящем, но сейчас иначе совсем не получается. в окно электрички пробивалось ещё утреннее солнце, отражаясь в солнцезащитных очках ильина, которые он даже в помещениях с пониженной солнечной активностью не снимал, словно приросли они к нему. телефон в руках жалобно оповещает о неотправленных сообщениях, а значок в верхнем углу экрана всё так же показывает «нет сети». и роме приходится ждать, долго ждать, рассматривая однообразные, но такие родные пейзажи за окном, попутно немного нервно прокручивая телефон в руках.       он еле усидел на месте, когда вагон наконец-то остановился в нужном городе. рома изо всех сил пытается держаться ровно, не показывая того, что он рад безумно и, в принципе, готов выбежать скорее из этого вагона проклятого, лишь бы лицом к лицу встретиться с причиной приезда. но ильин не торопится, он делает всё настолько медленно, неосознанно оттягивая момент долгожданной встречи, что даже не замечает, что причина — давно уже в вагоне стоит, прижавшись к одному из сидений. и только улыбается так мягко, смотря как рома дух перевести пытается.       — ну что ты, малой, долго собираться будешь? — максим говорит тихо, с всеобъемлющей нежностью в голосе, но ильин всё равно вздрагивает, оборачиваясь слишком резко для человека, которому должно быть всё равно. всё равно на мурашки по всему телу, как только шустов подошёл ближе, глубоко плевать на собственное сердце, которое из груди выпрыгнуть собирается, когда макс крепко обнимает его, а ещё ему должно быть совершенно безразлично, когда друг пальцами проводит по скулам. — ты выше стал или мне показалось?       — я почти метр восемьдесят! — гордо вскинув подбородок, рома наконец отрывается от друга, подбирая с пола свою сумку. они не виделись с максом лет пять, с того времени, как шустов закончил академию. сам ильин возмужал, в плечах шире стал и перестал выглядеть как зашуганный школьник, коим его видел максим раньше. — теперь я не «малой», а роман романыч, будущий герой россии.       — пойдём уже, герой.       в москве жарко и ильин не понимает, это летнее солнышко так припекает или максим, который сидит слишком близко к нему, хотя на лавке места предостаточно. ощущение чего-то неправильного покалывает кончики пальцев, заставляя рому дышать тяжело, оттягивая ворот майки. максим смотрит вперёд, напевая какую-то незамысловатую песенку, которую наверняка придумал сам, ильин в этом уверен. шустов был слишком ярким, затмевая роме настоящее солнце, вот только легче от этого не становилось.       — малой, у тебя всё нормально? — поднимаясь с места, спрашивает максим, а роме и сказать-то на это нечего, он просто смотрит с тупым выражением лица в спину друга, хмурясь от чего-то, так по-детски. — я тоже боялся, это нормально.       — да чего мне бояться, я сюда людям помогать приехал. девчонку какую-нибудь подцепить, тыры-пыры. — врёт очень нагло и без зазрения совести, улыбаясь во все тридцать два, из-под линз очков заглядывая максу в глаза, лишь бы он не понял, не догадался, что никакие девушки ему не нужны, а страшно ему безумно. шустову он об этом не скажет, конечно же, хочется чтобы он понял, что рома не ребёнок больше, что он уже взрослый мальчик, способный помочь людям. только вот, себе он помочь никак не может.       на базе ещё жарче, чем в городе, из-за чего стоять в этих куртках просто невыносимо. новобранцы в одну шеренгу выстроились перед инструктором, который монотонно диктовал заученную речь о том, что они трудятся во благо, спасая тысячи людей, о том, что они — герои. рома скучающе осматривает всех, стягивая шапку с головы. некоторых он смутно помнит, кого-то видит первый раз в жизни, но все как один готовы помогать людям. и это больше всего пугает ильина. он и в мчс-то пошёл только ради того, чтобы кому-то что-то доказать. а потом встретил шустова, который стал для него лучшим другом, даже несмотря на то, что у них разница в пять лет, он ведь всегда с детьми хорошо ладил.       — все всё поняли? — голос командира заставляет рому оторваться от разглядывания людей вокруг и встать по стойке смирно, дожидаясь следующих указаний. — а теперь, идите вещи разбирайте. через час всем быть в ангаре. чтоб без опозданий, иначе полетите отсюда к чертовой матери.       недели пролетели слишком быстро, чтобы ильин вообще успевал что-либо понимать. отряд соколова, в котором числился максим, улетел тушить сибирь, которая полыхала уже очень давно. а рома остался на базе, стараясь уйти от своих навязчивых мыслей о том, что шустов может не вернуться в этот раз. это их работа, опасная и не прощающая никаких ошибок. тут либо ты, либо тебя. и ильин знал: максим может пожертвовать собой в случае необходимости. он первый побежит в пекло, пытаясь спасти своего товарища, не задумываясь о себе. шустов вообще о себе никогда не думает, в первую очередь помогая другим. это действительно поражало и в глубине души, рома хотел быть таким же, но получалось у него плохо. потому что, по мнению самого ромы, никого лучше максима нет.       слишком яркий, слишком громкий, да он весь был «слишком». настолько, что рома и думать перестал о ком-то, кроме шустова. это очень злило, раздражало, но ничего ильин с собой сделать не мог, принимая свой проигрыш как данное. потому что в макса невозможно не влюбиться, это рома уже давно понял и даже смог смириться с этим. ну, с кем не бывает, правда?       ещё одна неделя томного ожидания и команда наконец возвращается. они безумно уставшие, еле перебирают ногами, чтобы дойти до своих комнат. но зато живые. максим живой, идёт не спеша с гитарой за спиной, вглядываясь в лица новобранцев и пытаясь высмотреть в этой толпе ильина. заметить его не трудно, но вот подойти, кажется, безумно сложным. потому что шустов себя винит за то, что предупредить рому не смог, но рома-то и не злится. он всё прекрасно понимает, смотря на подошедшего к командиру максима. метафорический узел, стягивающий грудь лопается, и рома может наконец-то глубоко вдохнуть. смотря на шустова, который улыбался так широко, невозможно было не улыбаться в ответ, да он и не противился особо.       — ильин р. р, — нехотя поднимаясь с горячей земли, рома смотрит на инструктора. пытаясь прикинуть в голове, что он успел натворить, встаёт по стойке смирно, смотря то на слишком весёлого максима, то на слишком хмурого командира. рома так и не запомнил, как его зовут. кажется, михаил палыч. — сюда иди, быстро. пока не передумали.       подходя ближе и пытаясь сдерживать улыбку, рома бровь выгнул вопросительно, хотя и так знал зачем его позвали. против он не был, забывая на секундочку, что он сюда не дурака валять приехал. от одного раза не убудет, верно? максим головой дёрнул в сторону ангара, и рома завис. кудри у шустова были очень мягкие и сейчас до них дотронуться хотелось безумно. как будто максим может исчезнуть через секунду, а роме просто нужно удостовериться, что он на почве переживаний с ума не сошёл. и инструктор заодно. ещё бы, столько в мчс работать, крыша у каждого полетит, взять хотя бы соколова. роме он сразу не понравился, в большей степени потому, что отгонял его от максима всеми возможными и невозможными способами. хоть бы за ружьё не взялся, которого тут и в помине нет.       в ангаре было пусто, только пара самолётов и вертолёт один, который списать бы уже давно пора. про состояние вертолёта рома узнал от одного из лётчиков, с которым уже успел перетереть, пока пытался выяснить, что с группой соколова. про ребят так ничего и не рассказали, зато ильин узнал много нового о том, кто с кем спит, живёт, ругается. полезная практика, если бы ему от этого хоть чуточку легче стало. максим останавливается резко, вырывая рому из своих размышлений.       — ром, я извиниться хотел.       шустов не мнётся совсем, как будто ему и не сложно прощения просить. и рома снова тупит, как рыба открывая и закрывая рот, потому что слов найти не может. не понимает, за что вообще перед ним извиняются и зачем вообще его привели в этот ангар. максим роется по карманам, сосредоточенно прикусив кончик языка. он был слишком красивым по мнению ильина, и слишком обычным по своему мнению. и роме так хотелось доказать, что это не так, но он всё не мог придумать ничего толкового. сейчас же, пока максим отвлекся, идея в голове ромы показалась ему настолько гениальной, что отступать сейчас просто нельзя.       — за чё? сдурел что ли? — спрашивает рома тихо, чтобы шустов голову не поднял. подходит почти бесшумно и останавливается совсем рядом с максом, который перестал рыскать и теперь смотрел на рому тем самым щенячьим взглядом, который обожали все. естественно, рома не исключение. естественно, рома зависел от внимания максима, с каждым разом привязываясь к этому божьему одуванчику всё сильнее. кто в здравом уме максима-то не полюбит? ответа на этот вопрос не было, кажется, даже у самого шустова.       решиться на такой шаг было тяжело, реакция могла быть любой, хотя рома знал, что макс ничего ему не сделает. максимум — избегать начнёт, за завтраком садиться не с ним, а с каким-нибудь зотовым или величуком, что ещё страшнее. а потерять максима, даже метафорически, ильин безумно боялся. какой же из него герой россии получится?       — долго ещё думать будешь? — голос у макса хриплый, приятный такой и рома готов умереть на месте.       целовать максима приятно. даже слишком приятно, поэтому рома чуть ли не задыхается, хватаясь за плечи старшего. максим пахнет дымом, конфетами и чем-то родным, и ильину отрываться от него совсем не хочется. хочется быть всегда рядом, чтобы всё внимание шустова только роме доставалось, чтобы максим только на него смотрел с той нежностью. но всё-таки, они живут не в сказке, как бы им обоим этого не хотелось.       как только они отходят друг от друга, максим хватает руку ромы, вкладывая туда что-то, похожее на конфеты, и рома смеётся. у шустова глаза горят, когда он руку отпускает, шепчет что-то похожее на «сегодня в десять на этом же месте» и быстро ретируется, потому что соколов по рации опять требует срочно к нему подойти.       опуская взгляд, ильин видит в руке горсть тех самых жвачек со вкладышами про любовь. их он откроет позже, когда один будет, а то пацаны ещё увидят. улыбаясь как последний придурок, он натягивает очки и выходит из ангара, возвращаясь к своим.       и всё-таки, поцеловать максима — было отличной идеей.