Бесконечный холод её кожи.

Она была странной, всё в ней было невероятно притягательным и отталкивающим одновременно, она почти никогда не просила помощи, была холодна, но эта её холодность согревала сердца многим. Её глаза тоже не были обычными, они выглядели, как бездонные омуты, из которых вычерпали больше половины воды. В них могло бы поместиться ещё столько голубизны и живого света, но их нет, просто нет. Ещё казалось, что её глаза были присыпаны пеплом, мешающим попадать теплу в них и излучать это тепло. Первый раз я встретил её в клубе. Зайдя в туалет я увидел девушку, валяющуюся в рвоте. Это была она. Я поднял её на ноги, но она тут же упала обратно в свои испражнения, ударившись головой об толчок. Кое-как я смог узнать её адрес и повёз девушку домой. Когда я вёл машину, она спала рядом, и в один момент она затряслась мелкой дрожью и обхватила мою руку своими руками. Так мы и доехали до её дома, я тащил её по обшарпанной лестнице в старой пятиэтажке до квартиры. Там я положил её на кровать и зачем-то записал свой номер на бумажке, прикреплённой к стене. На следующий день она позвонила и в течение получаса ругалась в трубку. Так мы начали общаться, она никогда не звонила сама, я звонил ей и договаривался о встрече, мы долго гуляли по парку. Я молчал, а она ругалась на бывших и настоящих, рассказывала что-то, делилась новостями, меня это не интересовало, но я всегда слушал. Её руки были покрыты глубокими порезами, она всегда прятала их за длинными рукавами, но я их видел. Потом я стал приходить с бинтами, и пока я перевязывал кровоточащие раны, она всё время болтала. Я любил сидеть напротив неё и разглядывать тусклые глаза, любил сжимать тонкие пальцы в своей ладони, забирая бесконечный холод её кожи. Однажды она позвонила мне, сказав адрес и прошептав:"Помоги", отключилась. Я быстро собрался и приехал к ней. Увидев её, лежащую в луже, я ужасно испугался и отвёз её в больницу. Там сказали, что нет переломов и ножевых ранений нет, только многочисленные синяки и порезы. Пока я перемывал и перевязывал их бинтами, она уснула у меня на плече, и мне пришлось остаться у неё. Я умолял её написать заявление на тех, кто её покалечил, но она сказала, что у Ромки папаша-важная шишка, и ему ничего не будет. Тогда я выследил этого ублюдка и избил. Когда он, покрытый синяками, брызгал на меня слюнями в полиции, я не жалел о своём поступке. Отсидев пятнадцать суток за разбой, я вернулся к ней, но в ней что-то изменилось, она больше не болтала без умолку, ходила и молчала вместе со мной, прикрывая совсем потускневшие глаза длинными ресницами. Я хотел с ней поговорить, но не знал о чём. Тогда, смотря, как её переломанное тело и обезображенное лицо закрывают чёрной тряпкой, увозя в морг, я почему-то не мог больше здраво мыслить, только тусклые глаза всплывали в моей памяти, вороша что-то забытое. Врачи поставили диагноз:"Суицид". Когда гроб с её телом опускали в могилу, единственный, кто стоял рядом-это был я. Ни родные, ни близкие не пришли проститься с ней в последний раз, а может их просто не было. Я не знаю, что она пережила, но, стоя на крыше дома и смотря в небо, я думаю о том, что когда-нибудь я смогу спросить её обо всём.