Вера

— Шестьдесят метров… Шестьдесят пять метров… Методичные размеренные доклады наблюдателей проекта не отвлекают, а, скорее, успокаивают, хотя слышать их вот так — и через встроенные коммуникационные системы, и через сознание Кушимы — довольно непривычно. Но куда непривычнее смотреть на океан и своими, и его глазами. Если бы Хару спросили об этом раньше, он бы предположил, что Кушима видит океан огромной чашкой Петри, полной микроорганизмов и микрочастиц — фотоны, электроны и прочая физика, о которой сам Хару вспоминал только в лаборатории. Но отголоски чужого сознания не вносили в до боли знакомую чарующую картину дисгармоничных элементов. Строгое, систематизированное мышление Кушимы легко встроилось в привычную эстетику — словно чуть размытому изображению добавили немного резкости и четкости. — Как ты, Кушима? — донеслось сверху. — Странные ощущения. — Голос спокойный — к странностям им не привыкать, — но теперь Хару чувствовал неслышно нарастающее беспокойство. — Что-то не так. Верните его. — Хару, поднимайся. — Один момент, шеф, — откликнулся тот. В эту минуту Хару чувствовал себя так, будто впервые погрузился в волны, а может — даже впервые увидел свет: разделенное на двоих сознание, новый угол преломления света, новое мировосприятие. И ему нужно было немного времени, чтобы всмотреться в этот новый мир. Пропустить его через себя. Почувствовать его кожей. — Хару!!! Последнее, что запомнил Хару: он пытался понять, прозвучал ли этот крик в коммуникаторе или в его сознании. Очнулся он в медотсеке — небольшая каюта, оборудованная соответствующей аппаратурой специально для таких вот случаев. — Как ты? — Кушима смотрел в иллюминатор, но, тем не менее, безошибочно почувствовал тот момент, когда Хару открыл глаза. Он всегда это чувствовал, и эксперимент тут был совершенно ни при чем. — Вроде, нормально. Что произошло? — Проблема с нанозондами, — лаконично пояснил Кушима. — Ты же все равно не оценишь подробностей. — Определенно. Особенно сейчас, — простонал Хару и потер виски — голова раскалывалась. — Некоторые считают, что боль в таких случаях имеет воспитательный эффект. — Меня поздно воспитывать. — Определенно, — усмехнулся Кушима, копируя интонации собеседника. — Задержался пофлиртовать с особенно привлекательным представителем морской фауны? — А? — Почему ты не поднялся сразу? — Я же сказал: меня поздно воспитывать, — шутливо отмахнулся Хару. — Океан выглядел странно, когда я смотрел на него твоими глазами, — продолжил он серьезным тоном. — Твое мировосприятие… Я не думал, что… Это очень красиво, Кушима, — попытался объяснить Хару и тут же смутился — Кушима не любил сентиментальностей. — Разве ты не в состоянии оценить… э-э-э… исследовательское любопытство? — Когда-нибудь такое любопытство может очень плохо для тебя закончиться. — Боишься, что я… как ты там выразился?.. чрезмерно увлекусь флиртом с представителями морской фауны? — Хару, — Кушима вздохнул и присел на край постели, — это серьезный и опасный эксперимент. Твое пристрастие к самодеятельности только увеличивает риск. Кушима смотрел ему прямо в глаза, и на секунду Хару показалось, что они все еще подключены через прототип виртуальной реальности и он может чувствовать неслышное, невербализированное, но такое реальное беспокойство Кушимы. — Спасибо, — просто ответил он и накрыл руку Кушимы своей. — Кхм… Просто держи под контролем свое… любопытство. — Не могу ничего обещать. Кушима выразительно возвел очи горе: — Ты безнадежен. — За это ты меня и… ценишь, — в последний момент нашел Хару менее сильное слово. Как-то так у них повелось, что они обходились без деклараций и громких красивых, но затертых от частого использования слов. — Нет, не за это, — тепло улыбнулся Кушима и медленно поднялся, собираясь выйти. — Я знаю, что не все зависит от наших желаний, — неожиданно даже для самого себя сказал Хару. — Я знаю, что однажды могу не вернуться из погружения. Об этом они тоже никогда не говорили. О риске. О смерти. — Ты — можешь, — усмехнулся Кушима. — Но не беспокойся: я тебя верну. В первый момент Хару подумал, что это очередная шутка и Кушима просто отказывается поддерживать разговор на подобную тему. Но потом он понял, что тот говорил серьезно. Вера в могущество науки сродни вере в могущество Бога. Вероятно, не стоило удивляться тому, что Кушима способен воспринимать океан так… не научно. Но все-таки Хару возразил: — Есть вещи в устройстве мироздания, над которыми твоя драгоценная наука не властна. — Есть вещи в устройстве мироздания, которые я все еще не до конца понимаю, — по-прежнему серьезно пояснил Кушима, — а потому не могу ими оперировать. Но, уверяю тебя, Хару: если вдруг что-то подобное случится… Я найду способ тебя вернуть.

Конец