Шкатулка с пылевыми цветами

замолкли цикады, как будто бы уморились все: отсутствие пения напрочь вводило в шок; из раны твоей взрастали цветки амариллиса. ты хрипло смеялся (но было ль тебе смешно?); стоял, чуть дрожа, на коленях под сенью дерева, и вишня тоскливо на плечи ссыпала шаль; я рядом – смотрел озадаченно и потеряно, как ты улыбался мне и забывал дышать. я думал, что можешь ты прятать за хрупкой внешностью (подобно, как кожу скрывают за сталью лат)? на дне твоих радужек нечто жило кромешное, и это кромешное напоминало ад; такой изолированный; извращенный; маленький; одним резким взглядом способный прикончить полк... во мне и в тебе — в нас обоих — таилась мания; но только твою украшал окровелый пот. я знал, что в конце ты загнешься под полумесяцем (мечтал, что ты сделаешь это, как пёс — скуля); из рта твоего вытекало наружу месиво, а ты улыбался мне и стискивал рукоять — катана сверкала, ей нравился сон-безумие; ей нравилась кровь, выходящая так легко. сгущалось пространство; как плод, набухали сумерки; я плакал… (и плакал, не ведая отчего). меня раздражало, что кто-то, сдыхая, лыбится; что кто-то — внезапно — единственный в мире враг; что вся философия стала простой бессмыслицей; и что, отрицая, я сам себе в этом врал. что ты промахнулся (повадки твои изучены), что я совершил механически тот удар. что меч мой смертелен — в тебе от него излучины; что я не убийца, что ты для меня — не тварь. я плакал, за жабры из озера словно выужен, и каждый глоток оставлял во мне тонкий шип; сказал напоследок: — достал ты; скорей помри уже. а шепотом: — только не верь мне. дыши. дыши.