— Что же это такое-то, — прошептала шатенка себе, скрыв лицо в ладонях и скатившись по белоснежной стене.
Басы, исходящие из плотно закрытой двери подвала, цвет которой не отличался от стен, били по ушам, из-за чего голова стала ещё сильнее раскалываться. Различные мысли, пробудившиеся от долгого сна, вновь начали пульсировать венами на лбу. Юмико сжалась в комочек в нише, в которой совсем недавно её прижимал к себе Найтмер. Он раскрыл в ней то, что девушка пыталась закрыть в себе на протяжении многих лет. Воспоминания вновь захлестнули её, утягивая в свой омут.
Юмико и не заметила, в какой именно момент стала жестоко избивать мальчишек, что задирали… А кого задирали? Девочка лишь помнила, как увидела группу мальчиков, которые обзывали и осуждали какую-то девочку, явно не заслуживающую этого. Маленькая Юмико вспомнила себя… Она была такой же хрупкой и подверженной различным издевательствам, когда мать погибла в автокатастрофе по пути с работы домой, такой слабой и беспомощной, когда от нее отвернулись все родственники, воспринимая малышку лишь как ошибку бурной молодости её матери.
Едва ли Юмико и девочка-альбинос раньше пересекались, но, будто увидя себя со стороны, голубоглазая не могла стоять на месте и ничего не делать. Она не могла закрыть глаза, как это делали взрослые и дети, которых та просто презирала: с ними нельзя договориться, невозможно взять перерыв от их криков и плача. Детский дом научил быть сильной. Сильной и жестокой. Без этого в мире просто не выжить — простой и понятный урок, который та быстро усвоила, ощутив на себе первые в жизни издевательства. Когда её игрушки забирали и обзывали, никто не делал ничего. Все эти взрослые просто закрывали глаза на подобные выходки воспитанников. Всем было плевать на маленькую девочку, которую бросили все, кто был ей хоть как-то дорог. Через время Юмико тоже научилась этому — плевать на остальных. Она уже поняла, что нигде на планете мирно жить не выйдет. Всех не защитить. Но сегодня было что-то другое: она впервые вновь защищала кого-то, и это казалось ей неимоверно правильным.
— Ещё раз подойдёшь к ней — убью! — шатенка вложила в эту фразу весь свой гнев, и собственный голос показался ей весьма убедительным для девятилетней девочки.
В прочем, у кого-либо вряд ли возникали сомнения насчет правдивости этой фразы. Хоть злобно сверкнувшие глаза не могли передать всего негодования по поводу подобной несправедливости по отношению к людям, непохожим на всех, но справлялись весьма хорошо. Толпы учеников, что наблюдали за своеобразным детским рингом, выглядели такими заинтересованными, когда кричали слова поддержки.
— «Как будто это веселое представление в цирке, а я зверюшка, которая исполняет трюки», — подумала с отвращением голубоглазая, готовясь наносить очередной удар своим маленьким, но уже крепким кулачком.
Она была слишком зла, чтобы остановиться, хоть и понимала, насколько подобное было неправильно. Её это не волновало, как и порвавшаяся одежда. Кровь и раны также не имели никакого значения, всё это — лишь мелочи по сравнению с болью на душе. Жестокие и достаточно сильные для ребенка удары внезапно прекратились, когда малышка почувствовала хватку на своем маленьком кулачке. Юмико даже не заметила, как гнев начал потихоньку спадать, оставляя лишь неприятное покалывание от содранных коленок и избитых кулачков. Ясное сознание вернулось лишь в кабинете директора, который недовольно что-то бурчал себе под нос какое-то время, а после сурово посмотрел на Юмико. Ей пришлось перебороть весь свой организм, чтобы не задрожать от страха. Такой страшный взгляд она видела лишь однажды, когда её мать вернулась домой после работы и увидела разрисованный стол.
— Ты ввязалась в очередную драку. У тебя есть хоть какое-то оправдание? — глубокий басистый голос прозвучал в тишине, заставив маленькую девочку непроизвольно вздрогнуть. Кажется, с момента драки прошло уже около десяти минут.
— Они задирали девочку, и никто не собирался их останавливать! — запротестовала голубоглазая уже зная, что ее просто хотят обвинить в нападении.
— Но разве это повод их избивать? Они не нападали первыми.
Юми отвела взгляд. Она знала этих мальчишек — с ними нельзя договориться не на кулаках. Да и сама девочка была слишком зла, чтобы разбираться в таких мелочах. Но для директора все её слова — пустое место. Для него не было никаких оправданий, пока он сам не убедится в том, что над белоснежной девочкой издеваются.
— У тебя ведь все ещё нет опекуна, верно? Придется звонить воспитательнице, — твердо произнес мужчина, потянувшись к телефону.
Шатенка лишь хмыкнула в ответ, сложив руки на груди.
Юмико не слушала ничего из того, что ей говорили, когда пришла воспитательница. Она не слушала, как эта противная старуха жаловалась директору на её плохое поведение и вне школы и детского дома, как ругала её за ранние оплошности, добавляя фразу «Это всё из-за её бестолковой матери, не сумевшей подумать о предохранении». Юмико было больно настолько, насколько это позволял детский организм. Её мать была не насколько плохой воспитательницей, чтобы так отзываться, но это явно не волновало старую женщину. Поорет и успокоится. Все её слова о том, что у провинившейся девчонки будет серьезное наказание — ложь. Женщине просто будет жалко тратить своё драгоценное время на какие-либо «воспитательные» работы.
Всё вышесказанное подтвердилось уже в детском доме, когда эта старая дева, только зайдя в здание, забыла напрочь, что хотела какой-то час назад устроить Юмико самую лучшую порку. Шатенка тихо прошмыгнула в общую спальню и, небрежно кинув рюкзак на свою тумбочку, уселась на кровать, которая, к счастью, находилась на нижнем из двух этажей, прижав колени к груди. Плакать она точно не собиралась. Это было, можно сказать, запрещено. Малышка лишь громко вздохнула и легла на кровать, смотря на кровать над собой, в который, по всей видимости, уже спал ребенок. Никакие мысли не хотели задерживаться в голове, а вскоре там и вовсе оказалась лишь сплошная пустота, которая позволила провалиться в сон.
— Прошу меня простить за то, что избила вас, — скрипя зубами и с не совсем доброй улыбкой, произнесла Юмико, — Вы же простите меня, не так ли? А то мои слова…— девочка не договорила из-за сурового взгляда, что был направлен на неё и будто уже готовился сделать дырку в затылке, — В общем, вам лучше бы меня простить, — после этих слов «маленькая дрянь» — как её прозвала мать одного из мальчиков — развернулась и пошла куда глаза глядели, — «Кажется, что после такого мне лучше не подходить к той белой девчонке. Ученики и так недобро на нее смотрят… Не хочу вызвать ещё большей ненависти к ней.»
После этого дня Юмико и правда больше не подходила к Дикрис, будто и забыв о её существовании. Каждый школьный день был для неё лишь рутиной: пришла, отучилась, ушла. Никаких драк, никаких скандалов. Из-за всего этого шатенке пришлось замкнуться в себе. Да, она тоже не была защищена от издевательств, а после того, как отказалась от драк, то их добавилось ещё больше. Но оставалось лишь терпеть, иначе старуха могла не забыть о наказании. На памяти Юмико немало случаев, когда провинившиеся дети, заходящие в её кабинет, после выходили в ссадинах, порезах и ушибах. Ей не хотелось продолжать играть в удачу с внезапной амнезией.
Шатенка решила всё прекратить на том выпускном. Ей хлопали, ей радовались, но она не разделяла счастье остальных детей при вручении злосчастного аттестата. Юмико лишь хотела найти ту самую особенную девочку, которая поменяла её взгляды на мир. И ей удалось. За самым дальним столиком, находящимся в тени, Юми заметила белое пятнышко, грустно осматривающее зал. Их взгляды пересеклись. Шатенка, пробираясь сквозь толпу, идущую навстречу, добралась до альбинос и села рядом.
— Привет! Я Юмико. Помнишь меня?
В глазах альбинос засияли давно угасшие огоньки, будто она ждала этого дня всю жизнь.
— Да… Я Дикрис, — мягкий шепот сорвался с бледных губ, из-за чего на лице Юмико появилась самая жизнерадостная в мире улыбка.
— Приятно познакомиться, Дикрис. Теперь мы будем лучшими подругами.
— Лучшими подругами… — повторила себе под нос шатенка, до сих пор прижимаясь спиной к белой стене.
***
Ночная дорога обдувалась прохладным ветерком. Пара альбиносов уже почти прошла весь путь до магазина, напротив которого расстались в прошлый раз. Вывеска «24 часа» ярко светила, и казалось, что её было видно ещё у выхода из «базы» группы. Хоть свет внутри маленького по размерам помещения и горел, но за прилавком не было заметно продавца, а на двери была заметна крупная надпись «перерыв пятнадцать минут».
— «Кажется, когда я бежала, то эта табличка уже висела…» — подумала про себя Дикрис, чуть сощурив глаза, чтобы лучше разглядеть надпись.
Её ладошки были скрыты в карманах бесформенной кофты, а на голову накинут капюшон. От редких выдохов изо рта исходил легкий прозрачно-белый пар, который мигом уносил за собой ветер. Парень неторопливо и молча шёл рядом, разглядывая окружающие дома, свет в окнах которых давно был потушен. Объемный шарф альбиноса практически полностью скрывал его лицо, играя роль капюшона. До места назначения оставалось только перейти пустую дорогу, больше похожую на место апокалипсиса, чем ночной трафик.
— Инк… — вновь начала Дикрис, переходя пустое шоссе в неположенном место и обращаясь к парню, который по непонятным причинам остался на тротуаре, — Идешь? — тихий голос девушки особенно ярко был слышен на опустошённой улице. Она остановилась посреди проезжей части, чуть не доходя до разрывистой линии разметки, и обернулась, желая дождаться отставшего парня.
— А? Да… Сейчас, — в пару шагов Художник оказался рядом с девушкой и, взяв ту под локоть, быстро перевел через оставшуюся часть дороги, — Тебя не учили ходить по пешеходным переходам, видимо, да? — с неким укором произнес Инк, серьезно посмотрев в непонимающие голубые глаза.
— Не думала, что тебя это должно так волновать, — такой же интонацией ответила Дикрис, освобождая руку от крепкой хватки. Вопрос, который хотела задать девушка, моментально исчез в появившеся злости, — Думаю, мне пора. Пока, — альбинос развернулась и ушла, даже не бросив на парня прощальный взгляд.
Спустя минуту хрупкая фигура скрылась за поворотом, а Инк так и стоял напротив магазина, приоткрыв рот в немом ответе на язвительное замечание ушедшей девушки. На лице, скрытым за шарфом, появилась не самая доброжелательная улыбка, а в разноцветных глазах появились огоньки.
— Интересная, — последнее, что произнес беловолосый парень, скрыв замерзшие руки в карманы. Кажется, он направился в ту же сторону, что и Дикрис…
***
— Хей, всё в порядке? — дверь подвала с грохотом закрылась, выпуская черноволосого парня, опешевшего от увиденной картины.
Юмико уже точно около часа сидела в достаточно маленькой для среднестатистического мужчины нише, прижав к груди коленки, уткнувшись в них лицом. На непривычный после долгой тишины звук она вмиг взметнулась вверх, успев придать лицу привычное безразличие. Заметив перед собой Эррора, которому, видимо, наскучила шумная атмосфера подвала, шатенка немного расслабилась, убрав сложенные руки с груди. От цепкого взгляда гетерохромных глаз не скрылись уже подсохшие дорожки от…слез на щеках Юмико, а на нижних веках растертую тушь. Непривычно для этой девушки растрепанные волосы также бросились ему в глаза. Правда, никакого особого переживания он не испытывал -- лишь интерес.
— Всё в норме, — произнесла Овечка и, поправив помявшуюся от долгого сидения юбку, направилась к выходу из здания, который, на её счастье, находился достаточно близко к лестнице.
— Постой, — на хриплый голос парня, поправляшего свой красный свитер, Юмико обернулась, застыв в немом вопросе, — Ты не видела Инка? Художника.
— Он ушёл с новенькой около часа назад. Вроде, её прозвали Белой Лисицей, — притворно задумавшись, произнесла шатенка, уже собираясь выходить.
— Видимо, это был первый и последний её день нахождения здесь, — в его голосе можно было расслышать несвойственную ему грусть, что сильно насторожило девушку, держащую входную дверь за ручку в ожидании продолжения мысли парня, — Так ты не знаешь? Он недавно вытянул задание: ему нужно совершить изнасилование. Вроде как, он его не выполнил до этого. И, вроде как, сегодня у него последняя ночь для… — Эррора от завершения своей фразы оторвал хлопок двери, в которую пулей вылетела Юмико.
— «Как я могла забыть?! — кричала внутри себя шатенка, поднимаясь по склону, подготавливая себя к неимоверно долгому и быстрому бегу, — Надеюсь, я не опоздаю…»
