Адвокат

      — Извините, Клим Михайлович, но ваша членская карта аннулирована, — такой фразой встретил адвоката Стрельницкого администратор закрытого делового клуба. — Вам придется покинуть помещение, — добавил он, едва заметно дрогнув голосом, и отвел глаза, не выдержав направленного на него тяжелого взгляда.       — Причина? — последовал лаконичный вопрос. Вроде бы высказанный доброжелательным тоном, но администратору показалось, что его в этот момент бетонной плитой придавило. Он удивленно вскинул брови и замер испуганным кроликом — на его лице читались страх и растерянность.       Конечно, озвучить вслух настоящую причину — не комильфо, да и что скажешь: потому что вы теперь, Клим Михайлович, персона нон-грата, опущенный, говно, размазанное по асфальту? Что те господа, которые еще недавно за ручку с вами жамкались да в глаза с восторженным подобострастием заглядывали, теперь в одной едальне жрать с вами не сядут и срать в соседних кабинках вип-туалета побрезгуют?       Стрельницкий хмыкнул и, не дожидаясь ответа, выкинул в мусорную корзину рядом со стойкой администратора свою членскую карту. Какая хрен разница, какую причину ему сейчас сочинят, если вместе с этим гребаным куском пластика туда же, на помойку, впору выкинуть его репутацию, статус и многолетние победы и заслуги?       Он развернулся и чеканной походкой вышел из холла делового клуба. Дошел до машины, сел за руль. Невидящим взглядом скользнул по припорошенным мокрым снегом верхушкам деревьев и равнодушно подумал о том, что скоро Новый год. А ему от этого факта ни горячо, ни холодно.       Как обычно.       Стрельницкий включил зажигание и медленно тронулся с места. Но через двести метров притормозил, остановившись у обочины, и включил «аварийку». Куда ехать-то?       Некуда.       Странное ощущение безысходности — незнакомое, непривычное. Впервые Клим не знал, что ему делать. Ни одной идеи в голове, ни одного желания. Сплошной белый шум.       Пусто.       Думал ли Клим Стрельницкий, потомственный адвокат в третьем поколении, что выбирая судьбу отца и деда, он выбирает не свою судьбу? Что еще будучи абитуриентом, блестяще сдавшим вступительные экзамены на юридический факультет, он бодро зашагал по неправильному пути? Что этот путь приведет его прямиком в тупик? Что в какой-то момент он, успешно побеждавший систему, долгие годы возвышавшийся над ней, в итоге будет той системой сожран и жерновами ее в тонкую лапшу раскатан?       Конечно, нет. Жертвуя семьей, личной жизнью, близкими друзьями, работая над делами сутками напролет, Клим ни разу не усомнился в том, что находится на своем месте. И каждый раз, выигрывая очередной процесс, он выходил из зала заседания суда с чувством глубокого удовлетворения.       Стрельницкий был успешным адвокатом. Очень. Успешным. Адвокатом. Был ли он при этом хорошим человеком? А что есть хороший человек? Поначалу Клим питал возвышенные иллюзии, что выбрал благородную стезю — защищать закон, служить правосудию. Так ему говорил отец. А потом он покончил жизнь самоубийством, и только сейчас Клим понял, почему. Как там у Ницше: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. Если долго всматриваешься в бездну, то бездна начинает всматриваться в тебя». Иначе говоря, если у тебя есть принципы, ты не можешь играть по правилам в беспринципную игру: или меняешь принципы и правила, или выбываешь из игры.       Поэтому та же система приучила Стрельницкого не думать о морально-нравственном облике тех, кого он брался защищать. И не думать о том, что берется он защищать не просто тех, кто нуждается в помощи, а тех, у кого есть деньги, чтобы оплатить его услуги. Добро и зло в глазах Клима постепенно превратились в казуистику, а любое дело — всего лишь в шахматную партию, над которой надо помозговать и в итоге поставить шах и мат. Этическая сторона вопроса Стрельницкого не касалась, иначе его жизнь закончилась бы, как жизнь отца. Он собирался жить ровно и гладко до самой старости — как его дед.       В одном просчитался — что отцовская мораль и отцовское воспитание окажутся сильнее и возьмут над ним верх. И в какой-то момент Клим даст слабину. Задумается. Не над новым делом, а над тем, чем и как он живет. Пройдется по пустой, роскошно обставленной квартире, застынет с сигаретой в руках на балконе и переберет в памяти мелькающие лица, чтобы найти среди них хотя бы одно, дорогое сердцу. И не найдет. Даже родных не осталось — всех растерял и не заметил.       Зато в его жизни очень много случайных людей и случайных одноразовых связей. Клим жил работой, а в редкие часы отдыха, наслаждаясь преимуществами своего статуса и веса своего имени, увлеченно тратил деньги. В том числе и на одноразовые связи — симпатичных безликих мальчиков из эскорт-агентств. Не самый жирный скелет в шкафу, если регулярно идешь на сделку с совестью. И до того памятного вечера Клим не испытывал потребности что-либо поменять в устройстве своей жизни.       А тут вдруг отщелкнуло — накрыло одиночеством, как плотным нафталиновым одеялом, аж дышать нечем. В тридцать восемь лет Клим Стрельницкий узнал, что есть приступ мощной панической атаки — когда земля из-под ног уходит, сознание уплывает, и едкий страх ядовитым пауком вгрызается в позвоночник. И ты тонешь в этом страхе, а руку тебе протянуть — некому. Даже позвонить и сказать: «Поговори со мной» — некому. Потому что нужды в таких людях никогда не было.       А сейчас появилась. Острая нужда. Найти человека. Который тебя примет. Одного человека. Много не надо. Но такого, чтобы сказал: «Никто не знает, какой путь будет верным. И никто не заставляет тебя идти по нему до конца, если он оказался ошибочным. Нет ничего зазорного в том, чтобы остановиться, подумать и изменить направление. И выход из тупика всегда есть — просто нужно сделать несколько шагов назад».       Хотя нет, эти слова Клим и сам себе мог сказать. Ему нужны другие слова: «Устал? Будешь ужинать? Расскажешь, как прошел твой день?» Простые слова. Но произнести их может только тот, кому ты не безразличен. Клим захотел в свою жизнь человека, которому он не безразличен. Такой вот серый — ни плохой, ни хороший, ни злой, ни добрый. Заплутавший в лабиринте утраченной веры. Во что-то светлое, нематериальное, не имеющее цены — потому что в жизни должны быть эмоции, чувства, явления и даже вещи, не имеющие цены.       Смешно, право слово. До колик смешно. До сухой тошнотворной истерики смешно.       Но Клим сильный. Он найдет выход. И слабость эта — сиюсекундная. Пройдет.       Не прошла.       И в итоге паршивым финалом обернулась.       Его лебединой песней, которую ему хором спели журналисты, а интернет-общественность ту песню подхватила, и вот уже от имени Клима Стрельницкого за километр тухлятиной несет. Да такой, что рядом постоишь — насквозь провоняешь. Никто стоять и не хотел, отчего разом все вип-карточки именитого адвоката с доступом в элитное общество превратились в труху.       Если бы Клим не поддался этой слабости, не расклеился вконец, всё чаще вспоминая отца и всё чаще задумываясь о собственной неустроенности, то наверняка сразу почувствовал бы подвох в этом новом деле. Точно подметил бы, что здесь что-то нечисто — мелкие нестыковки в показаниях «жертвы», едва заметные психологические нюансы поведения, которые он прежде нутром почуял бы и наметанным глазом углядел. Если бы он был более внимательным, то на сто процентов отказался бы от этого дела.       Но у истории нет сослагательного наклонения, и гадать на «если» — пустая затея. Случилось то, что случилось: Стрельницкого подставили — уж желающих поквитаться с ним набралось бы на целое кладбище трупов, а он в ловушку двумя ногами влез, да еще потоптался там. На слезливую историю повелся. Впервые. Жалостью проникся к незаконно обвиняемому и за дело взялся бесплатно. Потому что захотел помочь — парнишке, на которого «уголовку» вешали, прикрывая чужой жирный зад, а у него мать — больная, сестра — кроха еще совсем. Единственный кормилец в семье. История прям по Чарльзу Диккенсу.       Ну и подправил, блять, себе карму. Да только не там эту карму выправлять надо было и не при таких обстоятельствах. И в чем теперь только Клима не обвиняли!       Парнишка тот на суде после вступительных слов судьи внезапно слился и вину признал — Стрельницкий как его адвокат слова вымолвить не успел, а потом, сучонок, взял и на апелляцию подал, вместе с иском. На Стрельницкого! За то, что тот вынудил его взять вину на себя, и не просто вынудил, а угрозами и насилием, даже очко разодранное предъявил, стервец. И что мать его обманул — взял у нее деньги, вырученные за продажу квартиры, пообещав с сына снять все обвинения, а в итоге — вон что вышло. И при этом еще обвиняющей стороне материалы дела слил! Журналисты на хайпе эту тему подхватили и тут же в новость номер один превратили, сотворив из Стрельницкого монстра от правосудия — грязного растлителя, насильника и взяточника. И плевать, что доказательств, кроме показаний этого выродка малолетнего и липовых улик, нет. Кому они нужны, если нашелся славный козел отпущения?       Стрельницкий подозревал, что изначально парень чистенький был и всерьез в замес угодил, потому и подловил его на улице со слезной просьбой помочь. От безысходности — имя Стрельницкого у всех на слуху. И наверняка не ожидал, что именитый адвокат возьмется за его дело. Никто не ожидал, но тот, кто его подставил, явно этой возможностью решил воспользоваться. Такому, как этот парень, деньги хорошие пообещай — и он на всё подпишется. Как так сам Стрельницкий опростоволосился — уже иной вопрос: и на старуху, как говорится, бывает проруха.       Ну и началась свистопляска: следствие, бесконечные проверки, счета арестованы, лицензия под вопросом. Впрочем, это полбеды. Отбился бы. Чай, не первый год замужем. И это дышло, которое куда поверни, туда и вышло, Стрельницкий тоже в разные стороны крутить умел, и на хую вертеть в том числе. Страшно было другое — травля. Планомерная, грамотная, масштабная. Очевидно, неплохо проплаченная.       Стрельницкому на лбу словно клеймо выродка выжгли и в таком дерьме выкупали, что вовек не отмоешься. Тут воюй — не воюй, исход предначертан: карьере его и репутации конец. Но что самое паршивое: Клим и воевать не хотел. Разбираться, кто его подставил — тоже.       Он вообще ничего не хотел. Его преследовало стойкое ощущение, что он это заслужил. За все те годы, когда закрывал глаза на этическую сторону своей деятельности и расчетливо видел лишь шахматную партию, которую должен удачно разыграть. Сейчас ему поставили шах и мат. И Клим сдался.       Вот, что страшно.       Стрельницкий открыл глаза и вдруг сообразил, что до сих пор стоит у обочины, а за окном уже стемнело. Он глянул на часы — семь часов вечера. Надо ехать домой. Но при мысли о пустой необжитой квартире, которую он упорно называл домом, скрутило кишки и поджало где-то под сердцем.       Клим понял, что не может туда вернуться. Он не может провести эту ночь один. Иначе сам за себя не ручается. Нервы, натянутые до предела, звенели тревожными струнами. Впору посмеяться над собственным малодушием, да только сил не осталось. И выдержки тоже. Растратил и растерял все свои внутренние опоры, а извне помощи ждать не приходится. Последняя грань отчаяния, за которой ломаются с сухим треском даже железные люди. Наверное, так сломался его отец. Кругами по воде уничтожив жизнь его матери, подорвав здоровье деда.       Если сломается Клим — о нем и всплакнуть-то будет некому. Что был, что не был. Вот цена его успеха.       «Хрен вам», — процедил сквозь зубы Стрельницкий, непонятно к кому обращаясь. Да и неважно. Он снова завел машину и со шлейфами выехал на проезжую часть, решительно выбрав направление. Загадав про себя: «Если там найдется для меня столик — значит, не так уж всё плохо. Один вечер. Мне нужно просто пережить этот вечер».       Черт его знает, почему именно один этот вечер… Но Клим уцепился за эту мысль, как за спасительную соломинку: утро вечера мудренее — он справится, найдет выход из тупика, найдет новые опоры и скрепы. Только бы сегодня не оставаться в одиночестве.       — Батюшки-светы, и кого это я вижу? Неужели сам Клим Михайлович к нам пожаловали? — Стрельницкий еще не успел переступить порог ночного клуба Вовы Добронравова, а хозяин ему уже навстречу вышел.       Ну, или мимо холла проходил и взглядом за мощную фигуру адвоката зацепился — Клим отличался высоким ростом и весьма крепким телосложением, но оно было наработано исключительно упорными тренировками в спортзале. Иначе до сих пор ходил бы, как в студенчестве, тощей жердью. Дунешь и рассыплется — такого никто не стал бы всерьез воспринимать, а в его деле первое впечатление — пятьдесят процентов успеха. Поэтому Стрельницкий следил за собой с особой тщательностью и при любых обстоятельствах выглядел безупречно.       — Сподобился, да, — осторожно ответил Клим: легкая вежливая улыбка едва тронула его губы, не задев приветливым радушием глаза.       — Ну, раз сподобился — заходи на огонек, — окинув его с головы до ног внимательным взглядом, усмехнулся Добронравов и широким жестом пригласил пройти в зал. — Только морду лица попроще сделай, — добавил Вова уже тише. — Чего волком-то смотришь, аки зверь дикий?       — Да блять… — Клим неопределенно махнул рукой и вдруг расслабился, с облегчением выдохнув. Словно пружина разжалась. Вова покосился на него, но промолчал.       Добронравов в их городе был персоной одиозной и неоднозначной, но определенно влиятельной и себе на уме. Бизнесами ворочал на широкую ногу, миллионы загребал лопатой и мог позволить для собственного удовольствия, не скрывая своей ориентации, держать ночной клуб вполне конкретной нетрадиционной направленности. Мог, потому что когда-то давно смело заслужил это право — жить так, как ему вздумается. Стрельницкий за это безмерно его уважал — сам он себе такой роскоши, как жить независимо от чужого мнения, позволить не мог. А познакомился он с Добронравовым еще на заре своей карьеры, и не то чтобы приятельствовал с ним, но время от времени общался. Ну и несколько раз в суде его интересы представлял. Естественно, успешно.       — Я сегодня со своей компанией отдыхаю, — Вова кивнул на угловой столик в уютной нише. — Присоединишься к нам?       Стрельницкий глянул в указанную сторону — знакомые всё лица: Вовина пассия, в прошлом — топ-модель, ныне — модный фотограф Денис Свердлов, известный журналист Олег Киселев и бывший главный редактор газеты N, а сейчас — Вовин бизнес-партнер Петр Гордеев. По правде говоря, с людьми от СМИ за одним столом Клим сидеть не хотел. Даже если это близкие друзья Добронравова.       — Нет, спасибо, — мотнул головой Стрельницкий. — Не компанейский я нынче.       — Зря, — бросил Вова, верно угадав подоплеку отказа. — Поговорил бы с Петром. У кого мозги есть — те понимают, что это заказ. Подстава.       — И что? — Клим нахмурился, на секунду встретился со сканирующим взглядом Гордеева и отвернулся. — Вов, спасибо за поддержку, — добавил он, вернувшись глазами к Добронравову. — Ты единственный, кто меня сегодня за порог не выставил. Я это очень ценю. Но моей карьере конец. Даже если я потрачу все свои деньги на попытку доказать, что меня подставили. Как в том анекдоте: «Ложки нашлись, а осадочек остался».       — Блять, ну ты же адвокат от бога! Талант! — неожиданно эмоционально воскликнул Вова. — Неужели просто так сдашься, а? — с открытой досадой.       — Не все таланты, Вова, от бога, — вздохнул Клим. — И я не сдался. Поставить точку — еще не значит проиграть.       Добронравов помолчал, о чем-то задумавшись, затем кивнул, соглашаясь.       — Давай-ка я, на правах хозяина, за хороший столик тебя посажу, — сменив тон, предложил Вова. — Возле сцены. Сегодня у нас один заезжий столичный гость выступать будет, Денечкин приятель. Поет так, что заслушаться можно. Выпьешь, расслабишься, послушаешь музыку.       — А вот это дельное предложение, — дернул уголком рта Клим.       — Если передумаешь — подсаживайся к нам, — бросил напоследок Вова, проводив его до обещанного столика с выгодным расположением — прямым видом на небольшую сцену. — И еще: этот парень, что тебя слил… Это он совершил ошибку. Не ты. Я знаю, как ты ведешь дела. И знаю, что единожды дав слово, ты этому слову не изменяешь и соблюдаешь интересы клиента до последнего. Даже если клиент — мразь распоследняя. И не мне тебя осуждать — у самого рыльце в пушку.       — Спасибо, Вова, — искренне поблагодарил Стрельницкий. — Но я как-нибудь сам разберусь в своих моральных дилеммах, — твердо произнес он.       — Ладно. Отдыхай, — Добронравов пожал ему руку, хлопнул по плечу и вернулся к своей компании. Клим проводил его спину, снова воткнулся в неуютный, колючий гордеевский взгляд и на короткое мгновение ощутил острый укол зависти. Рядом с ним нет людей, которые при любом раскладе останутся на его стороне. Как в свое время на стороне Добронравова остался Гордеев — Климу ту историю сам Вова рассказывал. Не нажил он близкого друга, который сказал бы ему: «Я знаю, какой ты человек. И мне нравится этот человек». И не позволил бы ему разбираться в моральных дилеммах в одиночку.       Яркий маркер его жизни. И точно повод задуматься, почему он дозрел до мысли, что в какой-то момент упустил нечто важное и попусту просрал свою жизнь. Но лучше сейчас об этом не думать. Ни о чем не думать. Отпустить ситуацию и расслабиться. Забыться на короткий вечер, раз уж ему так свезло и нашлось место, где его по-прежнему приняли как желанного гостя.       Клим неохотно, без особого аппетита, но, тем не менее, плотно поужинал — здоровому мужику негоже себя голодом морить. Повторно заказал коньяка и, неторопливо цедя напиток, между делом разглядывал сегодняшнюю публику. На него поглядывали в ответ. Кто-то с любопытством, кто-то с отвращением, кто-то — с откровенным однозначным приглашением. Что ж, может, и стоит кого-нибудь подснять на ночь — в конце концов, когда нижней головой думаешь, верхняя точно отдыхает. Но он не успел додумать эту мысль до активного действия — зал вдруг оживился: на сцену вышел, видимо, тот самый столичный гость.       Клим отставил стакан и устроился удобнее, не без доли любопытства вперившись изучающим взглядом в заезжую звезду.       Звезда выглядела несколько странно и не совсем стандартно — словно на сцену по случайности выскочил парень из соседнего двора, спустившийся на пару минут за молоком в придомовой магазинчик. И непонятно, парень ли — возраст Клим не смог считать: то ли едва за двадцать, то ли уже значительно за тридцать. Общий внешний вид кричал о первом, не в меру проницательный, глубокий взгляд намекал на второе. Стрельницкий подался вперед, уже с проснувшимся неподдельным интересом разглядывая музыканта на сцене.       Лежащие путаной копной золотистые кудри выстрижены в нечто модное и несерьезное: сзади коротко — едва уши прикрыты, спереди длинно и по косой. На лицо падает игривая челка, закрывая левый глаз. Но прическе явно не хватает опрятности — выглядела она небрежно. Глубоко посаженные, умные, искрящиеся скрытым весельем глаза, от которых разбегаются лучики «смешливых» морщин. Цвета не разобрать, но не голубые. Скорее, зеленые. Светлые, но выразительные брови, густые опахала ресниц. Прямой, красивой формы нос. Идеальные, можно сказать, точеные черты лица — линия скул вкупе с аккуратным подбородком завораживали.       Потрясающие губы — крупные, полные, четко очерченные, верхняя капризно приподнята, нижняя мягко оттопырена. Стрельницкий даже почувствовал легкий прилив возбуждения — этакую натуральную красоту не хотелось опошлять примитивными ассоциациями, но мозг против воли спродуцировал картинку, на какой части тела хорошо смотрелись бы такие губы. И какое удовольствие они могли бы подарить.       Невысокий, стройный, пропорционально сложенный, с ощутимой прорисовкой мускулов под одеждой. Ладный — вот хорошее слово, точно описывающее его фигуру. Пикантная деталь — изящный прогиб спины, перетекающий в плотные, упругие ягодицы. А еще — маленькие, ухоженные руки с длинными, тонкими пальцами.       Одет чрезвычайно просто: обычная футболка с рукавами, тонкой тканью очерчивающая нюансы тела, темно-синие джинсы классического кроя и растоптанные «конверсы».       Первое впечатление — красивый мальчик. Второе… Если внимательно и вдумчиво приглядеться, если поймать на лету незаметные поверхностному взгляду детали…       Зрелый, уверенный в себе и производимом впечатлении мужчина. С особым, выдержанным, как вино, шармом, аристократическим достоинством и потрясающей грацией, сквозившей в каждом его движении, жесте, повороте головы. Мужчина, который может выглядеть как угодно, может быть одет как угодно — не имеет значения. Окутывающая его с головы до ног аура неприкрытой сексуальности сработает лучше любой модной и дорогой одежды. И он об этом знает.       Климу вдруг подумалось, что если он по жизни волк-одиночка, то этот мужчина — хитрый лис.       — Привет, — наконец произнес музыкант, легким движением руки заставив зал замолчать и прислушаться к себе. Клим вновь ощутил дрожь возбуждения — теперь уже от звука грудного, красиво поставленного голоса. — Меня зовут Стефан Соболев. И если вы не слышали мое имя, то я вам так скажу… Значит, мы с вами просто не знакомы, иначе с чего бы вам его знать, — по залу прокатился едва слышный смех. — Известен я как раз под псевдонимом, но кому он здесь нужен — я всё равно выступаю сегодня в другом амплуа и бесплатно. А нет, пардон, за еду, — короткая правильная пауза. Он явно привык работать на публику и чувствовал себя вполне комфортно. — Не думал, что сегодня окажусь на сцене, но пути господни неисповедимы, не так ли? Вообще, я в вашем симпатичном городке проездом — возвращался с Больших Гастролей. Да-да, именно так — с заглавных букв оба слова. И случайно встретил в аэропорту старого знакомого, не будем называть имен… Денечка, привет! — по залу снова прокатился смех. Музыкант прошелся по сцене и присел на корточки на краю, вглядываясь в зал. Кому-то помахал рукой, кому-то приветственно кивнул. — У Денечки дар уговаривать — сам не понял, в какой момент я вдруг согласился задержаться в вашем городе на пару суток. Но раз уж так вышло — давайте проведем хороший вечер, — он встал. — С вами Стефан Соболев и мои великолепные каверы. Если узнали песню — подпевайте. И не забывайте аплодировать. В конце концов, сегодня это мой единственный гонорар, — и тут музыкант широко и белозубо улыбнулся.       Клим аж невольно назад отпрянул — до того яркой и обезоруживающе прекрасной была эта улыбка. Словно в этот момент зал осветили тысячи солнц. Стрельницкий не склонен был к лирике и прочим поэтическим сравнениям, но она произвела на него именно такое — неизгладимое — впечатление.       Музыкант тем временем с гипнотизирующей грацией уселся на приготовленный ему стул, поставил на колени замысловатый пульт с монитором, нажал на кнопку, покрутил рычажки — раздалась знакомая мелодия. Какой-то заезженный хит, но Клим был не силен в запоминании названий и имен исполнителей.       Стефан пальцами отсчитал ритм, кому-то подмигнул и вдруг запел. В этот же момент Клим потерялся во времени и забыл, где находится. Он просто безотрывно смотрел на сцену, боясь пропустить малейшее движение, малейший жест или взгляд. Стефан не просто пел — он рассказывал. Рассказывал историю, отыгрывая ее не только голосом, но и лицом, телом, порхающими в воздухе руками. Глазами. Его богатый модуляциями голос то набирал мощь, то затихал, но неизменно ласкал слух волнующим тембром. В его исполнении каверы звучали в разы интереснее, чем оригиналы. При этом музыкант умудрялся общаться с публикой прямо во время исполняемых композиций, роняя исподволь ненавязчиво смешные комментарии, порой откровенно дурачился, забывая слова, артистично смеялся и то и дело озарял сцену лукавой, солнечной улыбкой.       — Вы замечательная публика, — наконец после часового концерта произнес музыкант. — Я рад сегодня быть с вами. Правда. Иногда такие камерные выступления дарят гораздо больше приятных эмоций, чем огромные залы. Напоследок я исполню еще одну песню. Но мне хочется исполнить ее адресно, в качестве подарка, — Стефан подался вперед. — Я вижу в зале человека, которому мне хочется ее подарить. Надеюсь, он улыбнется. И не обидится. Это не всерьез.       Зал заинтригованно замолк, многие начали переглядываться, выискивая взглядом, к кому именно обращался музыкант.       — Мы с тобой незнакомы, но я уже заметил тебя, — чувственно, интимно пропел Стефан на английском и вдруг встал. Отложил свой пульт, подхватил со стойки микрофон и спустился в зал. — Не уверен, что твои друзья одобрят меня, но разве нам есть до них дело? — он прошелся среди гостей, будто выискивая взглядом того, кому посвятил песню. — В этот вечер присоединись ко мне на танцполе — я прижмусь к тебе сзади и спою: «Детка, я могу в тебя влюбиться. Прямо сейчас. И есть так много способов, которыми я могу доказать тебе свою любовь», — и на этих словах он присел за столик Клима, протянул к нему руку и приглашающе улыбнулся.       Стрельницкий ошарашенно замер, бестолково глядя на музыканта.       — Внезапно, да? — весело проговорил Стефан. — Ты пришел один?       Клим молча кивнул.       — Значит, я могу пригласить тебя на танец? — спросил в микрофон музыкант, с озорством щуря глаза.       — Я не танцую, — отрезал Стрельницкий, резко возвращаясь в пространство зала и в осознание, кто он, что он и где находится.       — Но… — Стефан растерянно обернулся и пропел в микрофон, будто жалуясь публике: — Детка, я могу в тебя влюбиться. Прямо сейчас. И есть так много способов, которыми я могу доказать тебе свою любовь…       Снова смех. И аплодисменты. Стрельницкий стиснул зубы, не очень понимая, как реагировать.       — Ну, давай же, улыбнись мне — я ведь сердце тебе открыл, — снова голосом набрав мощь, звучно пропел Стефан, гипнотизируя взглядом Клима. Подмигнул ему и подначивающе дернул подбородком, мол, не будь таким серьезным. Расслабься. И опять протянул руку — Стрельницкий глянул на эту маленькую ладошку и неожиданно для самого себя накрыл ее своей лапищей. Музыкант ловко переплел их пальцы, поднес их сцепленные руки к своей груди, там, где сердце, и продолжил петь: — Просто проведи этот вечер со мной, и ты поймешь, что иногда судьба сводит два одиноких сердца в правильный момент. Детка, я могу в тебя влюбиться. Прямо сейчас. И есть так много способов, которыми я могу доказать тебе свою любовь…       Клим неловко дернул уголком рта в едва ощутимой улыбке. Если подумать, то это действительно забавно: такая «детка», как он, разве что в кошмарном сне приснится. С другой стороны… Он пришел сюда отдыхать. Кому какое дело, насколько нелепо он сейчас выглядит. Красивый мужчина и талантливый музыкант только что подарил ему песню. Отчего-то заметив его в зале. Отчего-то решив, что ему нужен этот подарок. С какой стати он будет от него отказываться? И Клим улыбнулся.       — Посмотрите! — мелодично рассмеялся Стефан. — Я победил. Он мне улыбнулся. Спасибо, — и он дотронулся губами до их сцепленных ладоней, еще раз сердечно поблагодарил и тихо добавил: — Всё будет хорошо, — отпустил руку Клима, обернулся к публике и громко произнес:       — Еще раз спасибо! Отличного всем вечера! С наступающими!       Вернувшись на сцену, он послал несколько воздушных поцелуев и под громкие аплодисменты удалился. Клим, игнорируя любопытные взгляды, задумчиво посмотрел на свою руку, залпом допил коньяк, накинул пальто и стремительно встал из-за стола.       Хотелось курить.       Стрельницкий устроился в темной беседке рядом с клубом, похлопал себя по карманам в поисках сигарет, плотнее укутался в пальто и щелкнул зажигалкой. Вспыхнувший огонек, глубокая затяжка, рассеянно заструившийся дым.       — Не помешаю? — раздался знакомый мелодичный голос — Клим обернулся: в проеме беседки затейливо высвеченным силуэтом стоял тот самый музыкант.       — Нет, — качнул головой Клим, кинув на него мимолетный взгляд, и отвернулся. Стефан ему понравился, даже очень. И его внимание там, в зале, польстило. А кому бы не польстило? Бездна очарования, таланта и концентрация филигранной красоты — Клим умел ценить подобные вещи. Но музыкант здесь проездом — первое. Второе — нужно ли ему такое знакомство? Даже на одну ночь. Вряд ли. Поэтому Стрельницкий предпочел проигнорировать его присутствие.       Шорох шагов, шелест одежды, скрип скамейки — Стефан, в накинутом поверх футболки странном безразмерном пальто, присел напротив, картинно вытянув стройные ноги. Клим отчетливо почувствовал на себе его взгляд.       — Будет наглостью попросить еще и сигаретой меня угостить? — витиевато обратился к Стрельницкому музыкант.       — Пожалуйста, — Клим протянул пачку. Стефан невесомо вытащил сигарету, несколько манерно поднес ее к губам и выжидающе вскинул бровь. Стрельницкий хмыкнул и поднес к его лицу зажигалку.       — Ну так… И? — с улыбкой произнес музыкант, пристально разглядывая Клима.       — Не понял, — растерялся Стрельницкий.       — «Имя, сестра, имя!» — довольно точно спародировав дворянина Фельтона из советского фильма, потребовал Стефан.       — Клим Стрельницкий, — представился Клим и протянул руку. Музыкант ответил неожиданно крепким мужским пожатием, продемонстрировав силу и цепкость пальцев.       — Стефан Соболев, — добавил музыкант, не спеша отпускать чужую ладонь. Его большой палец как будто невзначай погладил кожу запястья Клима — довольно недвусмысленный жест. И в другое время Стрельницкий не терялся бы, но сейчас… Сработал некий внутренний тормоз — в нем проснулась не свойственная ему неуверенность. Почему-то остро не хотелось, чтобы сидящий напротив него человек стал случайным. На один раз. Как очередной безликий мальчик из эскорт-агентства. Но о других вариантах даже думать смешно. Поэтому лучше оставить в памяти яркую вспышку эмоций, полученных во время концерта.       — Я запомнил, — слабо улыбнулся Клим и решительно убрал руку.       — Чем ты занимаешься, Клим? — ничуть не замечая прохладу в голосе собеседника, продолжил беседу Стефан. Сразу отметая реверансы вежливости в виде обращения на «вы».       — Адвокат, — сухо бросил Стрельницкий.       — И как? Успешный? — прищурив один глаз, спросил музыкант. Элегантно затянулся и выпустил ровную струйку дыма. Его породистое лицо причудливо подсвечивалось светом фонарей, подчеркивающим резкими тенями красивые черты. Клим невольно сглотнул, проследив линию его подбородка, шеи, дернувшегося кадыка.       — Спроси у Гугла — он расскажет, — пожав плечами, после короткой паузы ответил Клим.       — Обойдусь. Предпочту думать, что успешный, — с легкой улыбкой, едва коснувшейся его губ, произнес Стефан.       — А вдруг как раз наоборот? Не слишком ли самонадеянно проигнорировать верный источник информации? — усмехнулся Стрельницкий и поморщился от горечи, против воли осевшей на языке.       — Нет. Не слишком. Не хочу, чтобы досужие интернет-сплетни портили впечатление о мужчине, который мне понравился, — изящно взмахнув рукой, проговорил Стефан.       Клим от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.       — Я что-то не так сказал? — с безмятежным видом поинтересовался музыкант.       — Не привык получать комплименты, — дернув уголком рта, пояснил Клим.       — Такой видный мужчина и не привык? — выгнув бровь, искренне изумился Стефан. — Что не так с вашим городом?       Стрельницкий невольно рассмеялся.       — Скорее, что-то не так со мной, — бросил Клим. — Раз до сих пор никто не разглядел, какой я феноменальный красавец.       — О, слышу иронию. Чудно. А может причина в другом? Ты просто не любишь подпускать к себе на близкое расстояние людей? — уточнил Стефан, мягко ощупывая его изучающим, заинтересованным взглядом. От которого по телу пробежала новая змейка возбуждения.       — И это тоже, — признал Стрельницкий, дивясь тому, как действует на него этот мужчина. На уровне пресловутых феромонов и флюидов. А еще дивясь тому, что он уступает. Сдается. Втягивается в беседу. Совершенно не представляя, к чему она приведет. Но останавливаться не хотелось. Сейчас — уже нет.       — Почему? Печальный опыт отношений? — допытывался музыкант.       — Ну, если рассматривать весь накопленный опыт отношений с каждым из моих почасовых парней, то я бы не назвал его печальным. Вполне даже удовлетворительный, — пожал плечами с индифферентным видом Клим.       — Аха-ха-ха, — откинув голову назад, заливисто рассмеялся Стефан.       — Ну, а ты? — сменил тему Стрельницкий. — Чем на самом деле занимаешься ты, разъезжая по Большим Гастролям и скрываясь под каким-то известным псевдонимом?       — Балет, — улыбнулся Стефан. — Я артист балета.       — Серьезно? — Клим от неожиданности чуть не прижег пальто сигаретой. Выругавшись, затушил бычок и вернулся взглядом к Стефану, разглядывая его так, будто только что увидел в первый раз.       — Серьезнее некуда, — кивнул Стефан. — Могу доказать! — он молниеносно подскочил со скамейки, зажал сигарету между губами, скинул пальто и неожиданно легко и высоко подпрыгнул, пластично выгнувшись, и замер в отточенной линиями позе, на носках. При этом всё его тело напряглось рельефами, обозначилось плавными изгибами. И как вишенка на торте — скульптурные руки, тянущиеся к небу. Клим, не сумев скрыть восхищения, присвистнул и жадно облизал взглядом застывшего фарфоровой статуэткой Стефана — выглядящего сейчас как настоящее произведение искусства.       — Верю, — хрипло пробормотал он. Откашлялся. — А сигареты? Разве это не… вредно?       — Я курю раз в год от силы, — Стефан, довольный произведенным эффектом, накинул пальто и плюхнулся на скамейку. Затянулся. — Когда хочу расслабиться. И при этом есть приятная компания.       — Какой у тебя псевдоним? — поинтересовался Клим, решив не концентрироваться на замечании о приятной компании. Он еще не определился: это просто разговор за сигареткой или прелюдия к чему-то большему.       — Псевдоним мой вряд ли тебе что-то скажет, если ты не фанат балета. Так что, будем считать, что я типичный представитель нищенствующей столичной богемы, — фыркнул Стефан.       — Что-то не похоже, — Клим взглядом указал на часы, сверкнувшие металлическим ободком из-под рукава танцора — музыкантом его уже язык не поворачивался назвать. — Они стоят как мой автомобиль, — заметил он.       — О, у тебя, видимо, хороший автомобиль, а у моего таланта — много богатых поклонников, — лукаво усмехнулся Стефан. — Впрочем, как дорогие часы могут помешать мне оставаться в душе нищенствующей богемой? Это же определенный стиль жизни и тип мышления, понимаешь?       — Не очень. Я далек от искусства, — виновато пожав плечами, расписался в собственном невежестве Клим.       — И слава богу, — отмахнулся Стефан. — Я тебе так скажу: люди искусства — очень специфические личности.       — И в чем это выражается? — улыбнулся Клим.       Стефан закатил глаза, покачал головой и принялся рассказывать забавные истории из жизни его труппы, прицепом штрихами обрисовывая многочисленных знакомых из творческой элиты: писателей, художников, скульпторов, музыкантов. И делал это с потрясающим актерским мастерством, самоиронией и мягким, беззлобным юмором по отношению к другим.       Клим, то и дело тихо посмеиваясь, внимательно слушал его, отметив про себя, как сильно разнятся их со Стефаном миры. И невольно поймал себя на мысли, что хотел бы узнать его ближе. В Стефане чувствовалась глубина объемной личности, обладающей сильной натурой и гибким умом. Клим по специфике своей профессии встречал много умных, интересных людей и много сильных личностей, но никто из них не интриговал его так, как этот мужчина. Не привлекал так, как он.       Почему? Анализировать и искать ответ на этот вопрос не хотелось.       — А откуда ты знаешь Дениса Свердлова? — Стрельницкий заметил, что впервые за последние месяцы чувствует себя спокойно. Почти умиротворенно. И не следит за бегом времени — только по тому, как начали подмерзать ноги, он сообразил, что сидят они в этой беседке довольно долго. Ему действительно нравилось слушать голос Стефана и следить за его подвижной мимикой — он так увлекся этим процессом, что по-настоящему расслабился.       — О, еще с тех времен, когда я разрывался между танцами, учебой и попытками выжить в столице, а Денис уже был признанной топ-моделью, — охотно ответил Стефан. — Мы познакомились на одном из пафосных мероприятий, где я подрабатывал официантом, а он представлял какое-то модельное агентство — уже не помню. Ну и был период, когда мы плотно общались. Наверное, даже дружили. Потом пути-дорожки разошлись, но добрые отношения остались. Иногда я даже приезжаю погостить к нему сюда. Естественно, и в этот раз, зная, что буду у вас проездом, я не мог не повидаться с ним, поэтому это не случайная, а вполне запланированная встреча.       — Понятно. А музыка… Ты хорошо поешь, — заметил Клим. — Я… Мне понравилось. Очень. Никогда не видел ничего подобного.       — Такой формат камерных клубных концертов распространен в Штатах — ничего оригинального я не придумал, — пожал плечами Стефан. — А так это хобби. Из серии: «Талантливый человек талантлив во всем», — добавил он. — Еще я очень скромный.       — Это несомненный плюс, — серьезно произнес Клим. — Скромность красит человека. Так говорят. Я где-то слышал.       — Аха-ха-ха, — Стефан вновь музыкально расхохотался. Похоже, ему разговор тоже доставлял подлинное удовольствие. И он тоже не торопился его закончить.       — Предполагаю, что у такого талантливого и красивого человека и поклонников немало? — Клим достал две сигареты — одну протянул Стефану. Тот согласно кивнул, поддержав предложение затянуться по второй.       — Верное предположение, и насчет «красивого» я заметил, спасибо, — кивнул Стефан. — Приплюсуем к ним мою прошлую влюбчивость. И на выходе получим тонны осколков разбитых сердец.       — Чересчур увлекающаяся, творческая личность? Постоянно в поисках музы? — хмыкнул Клим.       — Нет. Ебливым слишком был, — припечатал Стефан. В этот раз пришла очередь Клима смеяться в голос.       — Почему, кстати, «был»? — отметив прошлое время, спросил Стрельницкий.       — Почему «был»? — Стефан неуловимо изменился в лице, странно сморгнул, растерянно огляделся — словно очнулся от сна. Помолчал. — Рак правого яичка, — наконец равнодушно пояснил он. — Три года назад. Год лечился, еще год проходил реабилитацию, чтобы вернуться на сцену. Потенция, к сожалению, так и не восстановилась. А может, к счастью, — Стефан пожал плечами. — Врачи говорят, что это психосоматика. Я думаю — это какая-то защитная реакция. Когда из твоей жизни исчезает секс, на многие вещи начинаешь смотреть иначе. Трезво. Когда проходишь через смертельную болезнь, людей вокруг тоже переоцениваешь. И очень быстро понимаешь, что увечным ты нахер никому не нужен — любовь как-то быстро заканчивается. Как и восторженные поклонники. Будь ты хоть трижды талантлив и трижды красив. Но если тебя нельзя отыметь, какой в этом смысл? Занятный поворот событий, да? — зло и язвительно закончил он и замолчал, вперившись в Клима цепким, въедливым взглядом.       Стрельницкий безотрывно смотрел в ответ, выискивая признаки лжи. И не находил. Поворот действительно был… занятным. И весь разговор из легкого и приятного вдруг превратился в какой-то психологический эксперимент. Проверку на вшивость. Он хотел было уже встать и уйти. Но не сделал этого.       Глаза. В глазах разом ощетинившегося, выпустившего колючки Стефана плескалась океаном знакомая Климу тоска. Тоска одиночества. Глухого, болезненного, рожденного пустотой души.       Увечные. Они оба — увечные. И оба нахер никому оказались не нужны. Когда пришла беда. Только Клим живет с этой пустотой всего ничего — от силы пару месяцев, а Стефан… Решение пришло быстро и моментально оформилось во вполне конкретное желание.       Секса у Стрельницкого в этой жизни было много — кроме минутного удовлетворения никакого профита. А вот человека, который его так заинтересовал бы — на всех уровнях, начиная с какого-то глубинного, животного — того самого волчьего, с которым так легко и приятно было общаться, Клим встретил впервые. И из этой встречи необязательно что-то должно получиться. Скорее всего, ничего и не получится. Что их связывает? Пара сигарет и мгновенно вспыхнувшая симпатия. Но Клим решил, что сейчас это неважно. У него может быть один вечер. Один вечер с человеком, который ему понравился. Который… лег на душу теплым светом.       — Когда ты уезжаешь? — тихо спросил Клим.       — Завтра. После обеда, — так же тихо ответил Стефан.       — Я могу пригласить тебя на ужин? К себе? — Клим подался вперед и взял в руки его маленькие ладошки.       — Зачем? — Стефан опустил взгляд на сцепленные пальцы и поморщился.       — Я неплохо готовлю, — пожал плечами Клим. — А еще я, кажется, задолжал тебе танец.       — Танец? — Стефан насмешливо и недоверчиво усмехнулся.       — Уже забыл? — улыбнулся Клим. — Разве не ты пару часов назад называл меня «деткой», обещал влюбиться и утверждал, что у тебя есть масса способов доказать свою любовь.       — Способы есть, да, — фыркнул Стефан. — Минет, дрочка всегда в ассортименте.       — Тц! — Клим цокнул языком и покачал головой. — Стефан, давай так: зачем ты ко мне подошел? Зачем подарил песню? Зачем заговорил? От скуки? Поиграть решил? Или так мстишь за прошлые обиды и свое бессилие? — прямо спросил он.       — Нет, — Стефан в упор посмотрел на Клима. — Просто увидел в зале красивого мужчину. Абсолютно идеального, в моем вкусе, мужчину. И запал. Поддался очарованию момента. Впервые за последние три года. А потом вспомнил, что предложить мне нечего. Особенно на один вечер, когда люди заводят знакомство с вполне определенной целью, — честно признал он.       — Ты можешь предложить мне свою компанию — этого пока достаточно, — решительно произнес Клим и дернул его за собой. — Поехали.       — Ладно, — Стефан встал, притормозил, окинул Клима задумчивым взглядом. — Такое может быть, что ты правда идеальный?       — Нет, — усмехнулся Стрельницкий. — Увы.       — Хорошо, — с видимым облегчением выдохнул Стефан.       И Клим действительно приготовил легкий ужин, пока Стефан с видом настороженного кота исследовал его квартиру. Трогая каждую вещь — словно помечая территорию своим присутствием. Отчего у Клима возникло стойкое ощущение, что его дом с каждым прикосновением Стефана оживает, теплеет, наполняется красками. Что этот «балетный мальчик», которому, оказывается, уже стукнуло тридцать четыре года, так гармонично вписывается в эти стены, что его захотелось задержать.       А потом они сидели за столом на разогретой кухне и снова разговаривали. О разном. Клим рассказал о себе, всё рассказал, без замалчиваний — потому что мог. Этому человеку, побывавшему на грани между жизнью и смертью, прошедшему через ад в попытке выкарабкаться и вопреки всем диагнозам вернуться на сцену, мог. Стефан полистал в телефоне ленту новостей, пробежавшись по скандальным статьям, связанным с именем адвоката Стрельницкого. И пренебрежительно откинул смартфон в сторону, жестко бросив:       — Это не наказание за грехи. И не конец жизни. Это рубеж. Который ты можешь перейти. Если захочешь.       — Могу, — согласился Клим, встретившись с глазами Стефана. И на какое-то не ощутимое временем мгновение утонул в них.       «Я мог бы попробовать, — мелькнуло у Клима. — С ним».       У них настолько разные жизни — как параллельные прямые, но Стрельницкого это не пугало: он решил уже поставить точку в одной своей жизни. Так почему бы не начать другую? Прямо сейчас?       — Потанцуем? — предложил он, встав из-за стола.       — Потанцуем, — откликнулся Стефан и последовал за Климом в комнату. — Только не включай музыку. Я сам… Спою.       — Ладно, — Клим замер по центру гостиной. — Только я не знаю, что делать. Танцор из меня так себе.       Стефан загадочно улыбнулся, подошел к нему вплотную, положил его руки себе на талию и прошептал на ухо:       — Ничего не делай — просто слушай меня. Следуй за мной, — он прикрыл глаза и тихо, с трепетной дрожью в голосе запел на английском: — И я как заколдованный блуждал по кругу, куда-то летел, на чем-то ехал, куда-то спешил. И никак не мог найти ответ на вопрос — зачем? — он положил руки на плечи Клима, качнул бедрами и потянул на себя, заставив сделать шаг. Еще один. Влево. Второй — вправо. Два назад. Отклонился в грациозном прогибе назад, зацепившись ногой за бедро Клима. Вернулся в исходное положение, всем телом прижавшись к партнеру. — А потом я встретил тебя, и ответ нашелся сам собой. Теперь меня волнует только одно: достаточно ли я хорош для тебя? — волнующе трогательно пропел Стефан — Клим поймал ритм и уже сам повторил шаги. — Просто скажи мне: ты любишь меня? Да-да, скажи мне. И больше мне не нужны слова, — Стефан оторвался от Клима, утягивая его за собой. Он двигался медленно, плавно — Клим просто подстраивался под него, и это казалось таким простым — двигаться как одно целое. И одновременно таким сексуальным и возбуждающим — удерживать в руках пластичного, как воск, и гибкого, как ива, Стефана.       — Что это за песня? — спросил хриплым шепотом Клим, против воли чувствуя бешеное желание.       — Просто песня, — так же шепотом ответил Стефан, коснувшись мочки его уха — Клима как ударом тока шибануло.       — Не… не надо, — сбившись с ровного дыхания, попросил Клим, отклоняясь.       — Что «не надо»? — тоном искусителя спросил Стефан, провел кончиком носа по его щеке, прошелся цепью невесомых поцелуев по подбородку и мягко прикоснулся к губам.       — Боже… — простонал Клим в соблазнительные губы Стефана, дурея от одного прикосновения. Он слегка смял их, пробуя на вкус, провел по ним кончиком языка, умирая от их эластичности и податливости. Не удержался и ушел в поцелуй с головой, крепко вдавив в себя тело Стефана. Секунда, и он подхватил его под бедра, усаживая на талию, и отнес на диван, удивляясь тому, какой Стефан легкий.       Мозг отключило, кожу кололо иголочками острого удовольствия, пах, напряженно пульсируя, горел пожаром. Клим не помнил, чтобы когда-нибудь так заводился — до белой пелены перед глазами.       — Давай… Я помогу тебе, — задушенно прошептал сквозь поцелуй Стефан, судорожно расстегивая на Климе рубашку. Следом за рубашкой на пол полетели брюки, носки и нижнее белье. Стефан восхищенным взглядом обвел натренированное, мощное тело Клима и издал странное, утробное урчание, пробормотав что-то вроде: «Это даже лучше, чем я представлял».       — Да, да, вот так хорошо, — подставляя шею и грудь под с ума сводящие губы, пробормотал Клим, потерявшись в накрывших его с головой эмоциях. Он скользил руками по стройному телу, оглаживая, ощупывая каждый рельеф, каждый изгиб. Перевернул Стефана под себя и навалился сверху, втерся между его ног.       И вздрогнул, будто его ковшом ледяной воды облили. Там, внизу, у Стефана… всё было инертно.       — Черт… Я… — Клим уткнулся в лоб Стефана своим. — Прости. Забылся.       — Господи, ты всерьез решил поиграть в благородного джентльмена? — Стефан ладошкой оттянул его голову за волосы назад и насмешливо заглянул в глаза. — Неужели такие мужики, как ты, еще остались?       — Какие? — хмыкнул Клим.       — Самых, блять, честных правил, — усмехнулся Стефан. И уже серьезно добавил: — Ты мне нравишься. Очень. И мне приятно. Честно. Приятно целовать тебя. Приятно ловить губами твое желание. Приятно, когда ты дотрагиваешься до меня. Это другое удовольствие. Но оно всё равно есть. Я могу его чувствовать кожей. Я хочу тебя чувствовать кожей.       Клим внимательно вгляделся в глаза Стефана. Кивнул. И подался навстречу его губам. Проложил дорожкой поцелуев влажный след к его ключицам. Неторопливо, вдумчиво освободил его от одежды, целуя, вылизывая, прикусывая каждый обнажившийся от ткани сантиметр кожи. Стефан, будто подтверждая повышенную чувствительность, будто оголившись нервами перед Климом, тихо постанывал, выгибаясь от малейшего прикосновения. Его белая кожа расцветала красными бутонами от поцелуев и укусов, щеки алели ярким лихорадочным румянцем, глаза блуждали мутным взглядом по Климу.       — Я хочу отсосать тебе, — заявил он, приподнимаясь на локтях.       — Это необязательно, — прошептал Клим, оторвавшись от увлекательного занятия — он вырисовывал языком мокрые узоры на тонких лодыжках Стефана. Потерся щетинистой щекой о загрубевшие мозолями от постоянных тренировок ступни танцора.       — Лишишь меня удовольствия насладиться вкусом крепко стоящего члена? — выгнул бровь Стефан.       — От такой постановки вопроса чувствую себя проигравшим, — хмыкнул Клим и навалился сверху на Стефана. Тот, не разрешая лечь на себя, схватил его за бедра и подтянул к своему лицу.       — Трахни меня… в рот, — пошло просипел Стефан и облизнул свои невозможные губы.       — Блять, — выдохнул Клим и толкнул в эти губы, подаваясь в глубину жаркого, тропически-влажного рта. Тут же убеждаясь, что у Стефана действительно очень много талантов. И Климу сорвало тормоза — он жестко долбился в сладкий тоннель, упиваясь зрелищем растянутых вокруг его члена губ, упиваясь развратными звуками, которые издавал Стефан, глотая, давясь, напрягаясь под ним телом.       В подступающем оргазме Клим попытался отстраниться, но Стефан крепко ухватил его за ягодицы и вдавил в себя.       — Твою мать! — стиснув зубы, прошипел Клим, уже бесконтрольно толкаясь в его рот. Стефан прокатил между ловких пальцев его яйца и сделал что-то совершенно невообразимое по ощущениям языком — Клима как битой по башке огрели: такой мощи оргазмом его накрыло. Он едва нашел силы сдвинуться назад и кулем обвалился на Стефана.       — Похоже, я еще не растерял навыки, — самодовольно бросил Стефан. — Хотя три года без практики — это вам не шутки.       — Три года? — Клим приподнялся на руках. — Ты не… — он запнулся, удивленно глядя на Стефана.       — Ты первый, кому я вообще за это время позволил прикоснуться к себе, — спокойно подтвердил Стефан.       Клим прижался к его губам, а затем спросил:       — Есть шанс… что мы еще раз увидимся?       — Ты хочешь этого?       — Да.       — Значит, есть, — легко ответил Стефан.       Он уехал ночью. Когда Клим, впервые за несколько месяцев, крепко и глубоко спал. Но на едва уловимо пахнущей его телом, его волосами подушке оставил записку.       «Нейтральная территория. Питер. Дворцовая площадь. Возле елки. 31 декабря. 23.55».       «Безумие. Это безумие», — повторял себе Клим. Пока выбивал право выехать за пределы города — он пока еще находился под следствием, и ему стоило невероятных усилий поднять нужные связи, чтобы отменить подписку о невыезде.       «Я сошел с ума», — говорил он себе, налегке подъезжая к аэропорту.       «Его точно там не будет», — убеждал себя Клим, стремительно покидая Пулково.       «Это просто было очарование моментом», — успокаивал он себя в предчувствии горького разочарования, прогуливаясь по сверкающему огнями Невскому проспекту.       «Я идиот», — соглашался Клим сам с собой, толкаясь среди толпы празднующих Новый год на Дворцовой площади.       «Я влюбился. В первый раз. В тридцать восемь лет. Не поздновато ли?», — наконец признал он, в панике оглядываясь. Как можно вообще кого-нибудь найти в этом месиве из людей! Не имея даже номера мобильного.       Можно.       Оказывается, можно.       Если тебя ждут.       Стефан, в красной дутой куртке, словно нахохлившийся воробей, стоял возле елки, пряча озябшие ладошки в карманах. И устало смотрел прямо перед собой. Не замечая людей вокруг. Не замечая праздничной суеты. И начавшегося обратного отсчета.       — Я здесь! Стефан, я здесь! — выкрикнул Клим, почувствовав, как его сердце пустилось вскачь. От целого фейерверка эмоций.       Стефан, вскинув голову, пошарил растерянным взглядом в толпе и, раскрыв рот, замер расширенными глазами на стремительно пробирающемся к нему Климе.       — Ты пришел… — пробормотал Стефан изумленно. — Ты правда пришел, псих! — воскликнул он и кинулся навстречу.       — Сам псих! — отбил Клим, подхватывая его в крепкие объятия. Зарылся носом в его кудрявые волосы и вдохнул всей грудью его запах. — Между прочим, это была не моя идея.       — Моя, — согласился Стефан. — Я загадал. Если ты придешь — значит, я тоже смогу перейти свой рубеж.       — Какой?       — Поверить. В то, что и таким, увечным, могу быть кому-то нужен.       Клим нашел его губы и поцеловал. Глубоко, с чувством. Чтобы следом очень серьезно и строго сказать:       — Больше никогда так не говори о человеке, которого я люблю.       Стефан поджал задрожавшие губы.       — Разве это возможно? — тихо спросил он. С надеждой в голосе. От которой у Клима сдавило сердце, и он еще больше уверился в том, что втрескался, как юнец, по самые уши. И нет, не поздновато. Как раз вовремя. Чтобы рискнуть.       Начать жизнь с нуля.       — А давай проверим, — предложил Клим.       Ба-бах! Небо оросило вспышками огней — Новый год.       — Давай, — прошептал Стефан, обнял Клима за шею и притянул к себе. — С Новым годом!       — С Новым годом… — эхом повторил Клим, приникая к его губам.       Клим Стрельницкий понятия не имел, что делать со своей жизнью. И не очень пока представлял, как соединить их со Стефаном параллельные прямые в одну линию жизни, но той долгой новогодней ночью он ни на мгновение не усомнился в том, что у него всё получится.       Он адвокат. Умный, дерзкий, нахрапистый. Профессиональный шахматист. Сильный игрок. Талант от бога. Больше проигрывать он не намерен.       У него теперь есть цель.       И есть вера.       В нечто светлое, что не имеет цены.       И есть человек, ради которого он в это светлое готов верить.       Человек, который однажды вечером у него спросил: «Устал? Будешь ужинать? Как прошел твой день?».