«Это не свидание»
«А что тогда?)»«Ну ты же сказала, что я хороший друг Разве друг не может позвать подругу погулять?»
Аня прочла, но так ничего и не ответила. У неё вдруг появилась целая вереница неоконченных дел на сегодня и на завтра, и в таком чрезвычайно плотном графике, состоящем исключительно из учебы в школе и мытья посуды, она никак не могла выделить время для Юры. Каждый вторник после уроков вся дружная и к тому времени уставшая параллель выпускников собиралась в душном актовом зале. Когда-то переполненные три первых класса с течением времени превратились в один скудный одиннадцатый. Причина исчезновения детей оставалась загадкой: то ли естественный отбор, то ли тухлое мясо в столовой, то ли холодные полы в спортзале или большие окна на верхних этажах, манящие парашютистов-аматоров год за годом отнимали у школы старательных учеников. Потому маленький актовый зал спокойно принимал небольшую компанию унылых сонных выпускников. Впрочем, репетиции всегда проходили весело. Читать стихотворения в маркер вместо микрофона и наступать друг другу на ноги во время вальса было всё же куда интереснее, чем извлекать корень из дискриминанта и находить суму членов прогрессии, потому молодым людям было грех жаловаться. Однажды во время репетиции выключили свет, и выпускники радостно выдохнули — репетиция вальса отменилась за неимением музыкального сопровождения. Но не тут-то было. Находчивая преподавательница Валентина Степановна, которая раньше работала в музыкальной школе, села за пианино в углу зала, и огорчённые выпускники пустились в пляс. Тогда возникла идея танцевать под живую музыку и на выпускном. Валентину Степановну осенила замечательная мысль — пригласить выпускников музыкальной школы для разнообразия аккомпанемента. Аня в тот день задержалась у учительницы по математике и пропустила начало репетиции. Она тихонько забежала в зал посреди вальса, бросила вещи на зрительские сиденья и замерла, услышав звуки скрипки и аккордеона. Рядом с пианино стояли Юра с Пашей в глупых свитерах, в руках у них были инструменты, и каждый юноша был чрезмерно сосредоточен на игре. Аня заворожено слушала. Музыченко делал вид, что не заметил её прихода. — И давно ты играешь? — спросила девушка после репетиции. Юра заулыбался, расхорохорился, надул грудь, вздёрнул нос и чуть не закукарекал, когда открыл рот, чтобы ответить: — В прошлом году музыкальную школу окончил. — Классно, — мило улыбнулась Аня. — А ты, Паш? — И я тоже год назад выпустился. — А сыграете ещё что-нибудь? — с сиянием в глазах попросила девушка. Но Юра уже клал скрипку в футляр: — Не, я для игнорщиц играть не буду, — с напускной обидой произнёс он, закрывая футляр. — Пусть Паша сам играет. Аня остолбенела. Музыченко чуть не убежал. — Ну, Юра! — окликнула она его. — Я так хочу послушать скрипку! Юноша обернул лишь голову и пренебрежительно спросил: — А что мне за это будет? Аня смутилась и тихо сказала: — Ну хорошо, я погуляю с тобой. Щёки девушки плавно залились краской, а Юра эффектно развернулся через правое плечо, чуть не подпрыгнул на месте, но сдержался и скорым шагом вернулся на место. Футляр был открыт, и скрипка была из него извлечена в считанные секунды. Паша насмешливо глядел на то, как его товарищ вновь регрессирует до индюка. В какой-то момент ему даже показалось, что у Юры на подбородке растёт и причудливо змеится какая-то красная гроздь, сквозь свитер на плечах прорезаются черные перья, а шея вздувается и багровеет. Превращение происходило так быстро, что Паша не успел бы сбегать за попом, живущим неподалёку от школы — Юра бы уже выпорхнул из окна покорять чужие огороды, но Личадеев, к счастью, во время понял, что ему всё это чудится. Юра, безусловно, собой гордился. О, эти полторы минуты славы он не забудет никогда! И пусть в глазах Паши он выглядел напыщенной птицей, юноша был уверен, что Аня видит в нём превосходного музыканта, то есть человек искусства, то есть человека развитого, то есть (Юре очень хотелось в это верить) потенциального кавалера. Аня уже выпорхнула из актового зала, дребезжа струящимися кудрями, Юра мечтательно глядел в её сторону, а Паша озадачено смотрел на друга и никак не мог перестать видеть красные пасма, свисающие с его подбородка. В преддверии Нового года в селе царила тишина — весь народ съезжался в город на закупки. Макаровка превращалась в обитель спокойствия и тишины. Ручей в начале села стал почти безлюдным. Место, где некогда ревели коровы, раздавалось кряканье утиных выводков и кукушки отсчитывали дни горестной жизни полупьяных рыбаков, где шумно плескалась рыба в воде, вдруг затихло. Природа отдыхала. Но прекрасную естественную умиротворённость обязательно портил какой-то Юра Музыченко в шуршащей куртке, с гремящими санями за спиной и рупором вместо рта, на котором, наверное, природа тоже отдохнула. Он летел с такой скоростью, будто цеплялся за лёд выросшими из ступней когтями, и будто Аня, сидевшая на санях, ничуть не утяжеляла бег. Парень жадно хватал воздух грудью, лишь изредка смыкая губы, и язык выскакивал из его рта; Юрин нос был красным и холодным. По общим признакам парень напоминал пса в упряжке. Зато Аня на радостях хохотала и хлопала в ладони, дразня Музыченко: — Вперёд! Вперёд, Шарик! Утомлённый бегом и раздражённый издёвками, Юра сделал резкий поворот и остановил сани. Никитина вскрикнула и чуть не упала. — Какой я тебе Шарик? — вопрошал юноша, выравнивая дыхание. Аня лукаво сверкнула глазами: — Ну, да, ты не Шарик. Ты — Полиграф Полиграфович*, — еле сдерживая смех, пошутила девушка. — Ах та-а-ак, — нарочито разозлился Юра, с трудом вспоминая Булгакова. — Ну я тебя сейчас покатаю, ещё маму звать будешь, — угрожающе заявил юноша и снова взялся за округлую ручку заледеневшими руками. Аня сразу крепко вцепилась в сани пальцами, напрягла ноги, и её верный пёс Шарик петлями повёз её вдоль ручья. — Ой, мама-а-а, — кричала Никитина, — отнесите семье Музыченко каши! А то если они все такие слабые, как Юрка, то это же никуда не годится! — Вот же язва, — пробурчал юноша, немного замедлившись. — Что ты там рычишь, Шарик? — окликнула его Аня в то мгновение, когда он стремительно набрал скорость. Юра вёлся на «слабо», как маленький ребёнок, и такой сильной была его настойчивость, что когда он на пике скорости запустил сани в камыш у берега, они перевернулись на бок. Но не только Музыченко обладал сильной выдержкой — Аня, до конца державшаяся за сани, в итоге перевернулась на бок месте с ними и проехала по льду на боку чуть больше метра. Юра поднял её шапку, отлетевшую в сторону, отряхнул её, затем подал руку Никитиной и натянул головной убор ей на голову, почти закрыв глаза. Одна щека Ани была чуть краснее другой, половина волос намокли, глаза ошарашено моргали. Она поправила шапку: — Эй, не пялься! — толкнула она Юру спустя пять секунд зрительного контакта. — Садись давай в санки. Моя очередь. Музыченко удивлённо поглядел на девушку. Она не шутила. Юра хмыкнул и по-царски развалился на санях. — Я буду первым человеком, запрягшим в санки пуделя, — пошутил он. — Вот это да! Аня развернулась и окинула его убийственным взглядом. Юра нахально ухмыльнулся: — Вези! И Никитина побежала по припорошенному снегом льду вперёд. В силу физического неравенства и разницы в весе она, конечно, не смогла везти Юру так же быстро, как и он её. Музыченко немного опасался немилости Ани, потому не стал больше подтрунивать. Но он придумал новую пытку для девушки. Юноша опустил руку на лёд, и, когда в ладони собралось достаточно снега, он сжал её, слепил небольшой шар и что есть мочи бросил его в спину Ани. Но стрелок из Юры был такой же, как из Макаровки Москва, потому снежок попал девушке в голову. Любая автомобильная компания желала бы произвести автомобиль с таким коротким тормозным путём, который был в тот момент у Юриных санок. Аня остановила их превосходно. Дальше Музыченко путался в видениях. Он всего на мгновение увидел лицо Никитиной, искаженное чистой, неподдельной яростью, а потом перед глазами появлялись белые пятна — это был снег. Их становилось всё больше, как вдруг обзор заслонила темнота. Но снег продолжал нападать на Юру со всех сторон. Сначала он неистово бомбардировал его живот и ноги, однако снегопад проявил бОльшую сообразительность, нежели та, которая ожидается от лужи воды, — он начал залезать за шиворот. В какой-то момент Музыченко решил, что на него напало дивное снежное чудовище, но он не стал противиться ему, дабы дать возможность Ане от него скрыться. Атакующего снега было больше, чем всего того, что устилал поверхность ручья. «О нет, — беспокойно подумал Юра, который по-прежнему не видел ни черта. — Кажется, я заточён в снежном гробу». Природа воздала Музыченко за его наглое появление. — Господи, что делать? — шептал Юра. — Я ведь даже «Отче наш» не знаю. Какой ужас. Я погиб. Я снова погиб, — почти рыдал он. — Поднимайся, дурак, — раздался знакомый голос. — Анечка, это ты? Ты тоже попала в снежный гроб? — беспокойно спросил юноша. Никитина очень громко и долго хохотала, произнося какие-то ругательные слова. Затем она сняла с Юры шапку, которую он натянул на лицо, чтобы закрыться от снежных снарядов. От недавнего приступа гнева Анино лицо залилось краской, волосы растрепались, и глаза как будто увеличились. Музыченко ошарашено разглядывал её какое-то время, а затем выдал мысль, ради осознания которой родился: — Я прозрел, чтобы снова ослепнуть. Аня встала со льда. — Идиот, — буркнула она. Свершилось второе пришествие Юры — он встал со льда, на котором лежал. — Вези меня обратно. И промокший до нитки Музыченко, перебирая дрожащими ногами, еле побежал в обратном направлении. — Аня, ты бессердечная, — мучился он. — Не останавливайся. Ты сам меня позвал. С редкими стонами и всхлипами Юра довёз Аню до магазина, около которого они встретились. — Вот это сервис, — улыбалась она, слезая с санок. — Спасибо тебе, Юр, я получила удовольствие. Она обняла мокрого юношу и направилась к дому. — Ань, давай проведу, — крикнул Юра вопреки внезапной боли в горле. — Спасибо, не нужно, — обернулась она и, прочитав на лице друга упрямство, вторила: — Не нужно. Нет. Я сама дойду. По приходу домой Юра сразу принял несколько таблеток и начал поиски капель для носа.***
Аня Смирнова дружила с Никитиной с третьего класса. И она, как и Матвей, была частой гостью магазина. Обыкновенно она ничего не покупала, а только болтала с подругой. До Нового года оставалось чуть больше недели, и всякий раз, когда дела позволяли покинуть дом, Аня прибегала в магазин к Никитиной. Ей посчастливилось лицезреть весьма занимательную картину. Аня болтала с Матвеем, в чьих руках была только что купленная палка колбасы. В магазин зашел Юра Музыченко и начал набирать помидоры для салата. Он подошел с пакетом к продавщице. Тут в Матвее заиграло самолюбие. Он знал, что Юра подбивает клинья к Ане, потому решил унизить его перед девушкой: — Что это ты, Юра, помидоры покупаешь? Не на ком поцелуи отрабатывать? Учиться будешь, а? — лицо Матвея изображало абсолютное превосходство и светило застрявшим в зубах укропом. Музыченко забрал сдачу, кое-как запихнул её в карман и окинул стоящего рядом юношу пренебрежительным взглядом: — Сказал человек, купивший тридцатисантиметровую палку колбасы. Матвей нагрелся, покраснел, и из его головы чуть не повалил дым. Аня прикрыла улыбку ладонью. — Юра, — смеялась Смирнова, хлопнув его по плечу, — красава. И, высоко подняв голову, парень вышел из магазина. Поверженный Матвей в скором времени ушел. Как только подруги остались наедине, влюблённая продавщица рассыпалась в похвалах, вновь и вновь рассказывая о своём молодом человеке. — Я говорила тебе, что мне он не нравится, — хмурилась Аня. — Ты бы лучше к Юре присмотрелась. Он-то вон как распинается, бедный. Парень к тому ж неплохой, вроде. Девушка задумалась о чём-то на мгновение, но скоро отбросила эту мысль: — Нет. Он мне не пара.***
Порой Юра поражался своей удачи. Если люди, обладающие везением, рождаются в рубашке, то Музыченко родился не просто без рубашки — он родился без трусов, даже без крошечной тряпочки на теле. Как уже упоминалось, бабушка Юры Матрона жила по соседству с Никитиными, и Юра не гнушался заглядывать за забор, когда бывал в гостях у старушки. Аня ругала его всеми бранными словами, ибо надоедал он ей страшно, но изредка случалось такое, что у юноши были веские причины залезать на забор. Однажды бабушка Матрона попросила его отнести соседям банку сметаны, купленную у её подруги специально по просьбе мамы Ани. Гении часто опережают современное общество, вследствие чего оно отвергает их, а их идеи кажутся окружающим неприемлемыми. Так, вместо того, чтобы зайти к Никитиным через калитку, как рядовой гражданин Российской Федерации с нормальным состоянием здоровья и обладающий малейшим знанием норм этикета, наш герой, держа пакет со стеклянной банкой сметаны, стал лезть через забор. Он бесшумно опустился на снег и подкрался к девушке, набирающей в сарае уголь для топки. Как бы Юре не хотелось положить руки ей на талию, он побоялся гнева девушки, потому коснулся её плеч. Охота за Аниным расположением, по правде говоря, уничтожала Юру. Сначала — эмоционально, потом — снегом, после — ногами и напоследок — металлическим совком. Последний удар притом был нанесён самой девушкой в состоянии испуга. Парень схватился за левую руку и крайне болезненно скривился: — Да что ж это такое-то, Господи. — Юра! — только и смогла выкрикнуть ошарашенная девушка. Пакет с банкой упал наземь с треском, но Аня не обратила на него внимания. Она взяла раненого под руку и завела в дом, бросив топку. Девушка завела друга в свою комнату и побежала за аптечкой, велев Юре снять толстовку. Чуть ниже плеча его рука опухла, из образовавшейся раны медленно текла кровь. Аня скоро вернулась с прозрачной коробкой, полной медикаментов. Обрабатывая рану, она тихо причитала: — Господи, неужели ты совсем не умеешь жить в обществе? Калитку для кого придумывали? Нет, он попёрся через забор. Терпи теперь! — вдруг прикрикнула девушка, когда Музыченко сказал, что ему больно, и продолжила бормотать: — Ты же человек — так и веди себя по-человечески… Ане не хватало только платка и клюки, чтобы стать натуральной бабушкой. Но превращение любимой девушки в сварливую старушку не беспокоило Юру. Он её не слушал. Он глядел на неё, сосредоточенную и строгую, и видел, как мило короткий непослушный вихрь падает ей на лоб, как она постоянно его сдувает. Юра смотрел на её естественно аккуратные руки, не огрубевшие от вынужденной работы, и наслаждался мягкими касаниями пальцев. Аня туго затянула бинт на руке парня, и тот зашипел подобно змее. — Готово, — подытожила девушка. Юра смотрел на неё с глупой влюблённой улыбкой на лице: — Ты запачкалась, — он вынул из кармана клетчатый платок и вытер след сажи на щеке девушки. От прикосновения и эта, и другая щека залились краской. — Я запрещаю тебе на меня смотреть, — смущённо заявила Аня и, хлопнув крышкой по аптечке, взяла её в руки и ушла. — Как же не смотреть, Нюточка, если глаз любуется, — когда Юра говорил об Ане, слова лились из его уст мёдом. Никитина схватила подушку и бросила её в сладкую ухмылку юноши. — Боже, снова ты меня ранила! Уже второй раз! — Юра театрально упал на кровать, страдальчески хватаясь за сердце. — Если я тебя ранила дважды, отчего же ты до сих пор живой? — усмехнулась девушка. Юноша уже натурально огорчился: — Насмехаешься надо мною, над твоим преданным рыцарем любви, а ведь я, — Юра произносил речь с закрытыми глазами, потому не заметил, как на его лицо упала прежняя подушка и безжалостно его придушила. — Прекращай говорить глупости, иначе я свяжу тебя и выброшу из окна, — уже не шутя сказала девушка. Тем временем Юра продолжал упорно молоть чепуху в маленькую перьевую подушку. Аня плотнее прижимала её к лицу парня, отлично понимая, что не сможет навредить его жизни, но Музыченко настойчиво продолжал спектакль. Разъярённая девушка, сидя на его животе, резким движением убрала подушку и занесла руку, чтобы одарить Юру сочной оплеухой, но остановилась, увидев, что рана на его губе, оставшаяся после очередной драки, открылась. Музыченко воспользовался моментом и, нажав на плечи девушки, опрокинул её на кровать. Юра чувствовал себя победителем. Он был на коне, сидя на Ане. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, и с сильным девушки ударом опять на спину Юра пал. Никитина, говоря по правде, сначала пожалела юношу, но после этой выходки она не могла не ударить его. Музыченко скривился так, будто чья-то сильная рука смяла его лицо, как бумагу. Он взялся ладонью за пораженное место и захныкал. Аня резко встала. Все её движения были наполнены чистой злобой. Она снова достала аптечку и бросила её на кровать перед Юрой: — Я хотела помочь тебе, но ты отбил у меня это желание. Лечись сам. Больной. Музыченко хотел продолжить своё представление, но по взгляду девушки понял, что не стоит этого делать, если он желает дожить до вечера. — Анечка, ты куда? — Юра вовремя заметил, как она идёт к двери. — Пойду уголь занесу, — уже спокойно ответила девушка. Рыцарь любви тотчас вскочил с места: — Не надо, я могу сделать это за тебя! — Иди в жопу, Музыченко, — махнула рукой Аня и ушла. Рыцарь остался залечивать свои раны один. Он чувствовал себя брошенным котёнком. Вдруг Юра вспомнил про банку сметаны. Он подорвался, забыв о ране, и выбежал из дома в сарай. Аня снова начала причитать, но Юра не стал с ней спорить. Он взял пакет, банка в котором чудом уцелела, и понёс его Аниной маме, которая в то время была на кухне. Тётя Люда была женщиной гостеприимной и хозяйственной. Когда Юра постучал в дверь, она занималась фаршем для котлет. — Тёть Люд, к вам можно? Женщина вытерла руки и взяла у Музыченко пакет. Она поблагодарила его и отдала деньги за сметану. Вдруг Юру осенила идея. Его, на самом деле, часто преследовали хорошие мысли, но в большинстве случаев, как говорят в народе, он был быстрее, чем они. Однако на этот раз планеты стали в ряд: — Тётя Люда, я видел, у вас ёлка не разобранная стоит. Давайте я её поставлю. Юра думал о том, что будет трудно ставить ёлку, пока его толкает и бьёт Аня, но он надеялся, что девушка не узнает об этой авантюре. Тётя Люда с радостью приняла предложение юноши: в их доме давно не было мужчины, и лишние руки были совсем не лишними. — Куда поставить ёлку? — спросил Юра, держа в руках коробку с новенькой искусственной елью. Он чуть не уронил её, когда тётя Люда велела узнать у Ани. Музыченко вернулся в комнату девушки, где находилась печь. Он любовно прижимал к себе коробку, и как бы Юре не хотелось, чтобы на её месте была Аня, девушка нахмурилась, только увидев его на пороге комнаты. — Ань, куда ёлку ставить-то? — Сквозь твоё забрало кислород в мозг совсем не поступает, а, рыцарь? Кто разрешал её трогать? — возмутилась она, закрывая дверцу печки. — Мама твоя попросила помочь, — ёмко ответил юноша. Аня окинула его более мягким взглядом и велела поставить ель в её комнате у окна. Только Юра достал из коробки макушку ёлки, девушка метнулась из комнаты на кухню. — Мама, зачем ты сказала ему поставить ёлку? — раздраженно спросила она у матери. — Ну, как же? — всплеснула руками женщина. — Меньше работы тебе будет. Он сам вызвался помочь, что ж мне, отказываться? — Да! — чуть не выкрикнула Аня, но она не хотела огорчать маму, потому промолчала. Позади неё вдруг раздался знакомый голос: — Я закончил. Может, вам помочь украсить? Ёлка-то немаленькая, до макушки Аня не достанет. Тётя Люда излучала добро и благодарность, пока её дочка зло смотрела на Юру. «Как Ленин на буржуазию», — смеялась бабушка Ани. И правда, девушка готова была задушить Музыченко прямо здесь и сейчас не сильнее ли, чем Владимир Ильич хотел расквитаться с обидчиками пролетариата. Но Аня, конечно, не могла позволить Юре самому украшать ёлку: она была уверена в его некомпетентности в сфере дизайна. Девушка сама выбирала игрушки, отдавала их Музыченко и говорила, где вешать. Вдруг она громко расхохоталась. Юра повернулся к ней: в руках у Ани лежал игрушечный рыцарь на верёвочке. Она видела в этом некую аллегорию: Аня тоже невольно держала влюблённого юношу на неосязаемой нитке. Юра же видел аллегорию иную: он думал, что если так будет продолжаться дальше, то он тоже скоро уйдет в лес и повесится. — Какая смешная игрушка, не правда ли? — не унималась Аня. — Но вешать мы её, конечно, не будем. Девушка положила рыцаря в коробку, но Юра тотчас достал его и сочувственно оглядел: — И тебя она отвергла, да, братец? — Юра, не сходи с ума, — отрешенно сказала девушка, перебирая игрушки. Она отдала золотистый шарик юноше, и тот, тяжело вздыхая, понёс его к ёлке: — Уже сошел. Ель действительно была довольно высокой, и когда пришло время нацепить на верхушку звезду, Аня решила уйти в соседнюю комнату за стулом. Сама она не могла дотянуться до верха, а Юре не разрешала брать звезду в руки. Но Музыченко не пустил её. Он подбежал сзади и, обхватив Анино туловище руками, поднял девушку. — Что ты делаешь? Пусти! Пусти немедленно! — завопила Никитина. Проигнорировав её, Юра донёс Аню до ёлки и, приподняв девушку чуть выше, сказал ей повесить звезду. Когда верхушка была украшена, рыцарь любви мягко опустил свою даму сердца на ковёр. — Дурак, — буркнула Аня. — Не мог ничего умнее придумать? Когда ёлка была украшена, Никитина вернулась к маме на кухню. Тётя Люда велела ей позвать Юру за стол: было время обеда. — Юра уже ушел, — сказала Аня, выглядывая из дверного проёма. Её мать уже почти огорчилась, когда позади девушки промелькнула голова идущего к выходу Юры. — Так вот же он! Музыченко остановился перед дверью, и, поймав яростный взгляд любимой, рискнул войти в кухню. Тётя Люда всё занималась готовкой, она не садилась за стол сама, но поставила тарелку с супом для Юры. Помимо этого на столе стояла тарелка с хлебом, сырниками и маринованными помидорами. Юноша набросился на еду, как праведник после Великого поста. Мама предложила Ане пообедать с гостем, но та, увидев, как рыцарь сердца подобно пылесосу всасывает лапшу из супа с хлюпающим звуком, отказалась. Она заняла другой конец стола и начала чистить чеснок. — У вас очень вкусные сырники, тётя Люда, — по-кошачьи облизывался Юра. Женщина засмеялась и еле заметные морщины мило заиграли на её лице: — Спасибо. Но это Аня готовила. Музыченко встретился взглядом с девушкой напротив, и она тотчас потупила глаза на головку чеснока в руках. Тарелка с сырниками стояла прямо перед ней, и Никитина отчетливо увидела, как Юра наколол на вилку три сырника сразу. — Забрало не треснет? — тихо осведомилась она. Аня пересекала любые, даже косвенные, попытки Юры ей понравится, но Музыченко это только раззадоривало.***
Пока мать готовила праздничный стол, Юра пробегал целый марафон от дома до магазина — постоянно не хватало каких-то продуктов. Однажды вечером, когда мама в очередной раз отправила сына за пресловутой банкой горошка, не доходя до магазина, Юра услышал во мраке гул толпы. За поворотом налево еле виднелась небольшая компания молодых ребят, собравшихся в круг. Они стояли недалеко от фонаря, и Музыченко узнал среди них лицо Матвея. «Чем это они там занимаются?» — подумал Юра и, приглядевшись, увидел между ногами парней маленького котёнка. Он дрожал, еле держась на продрогших забитых лапах, и громко мяукал, умоляя о пощаде, но ребята весело пинали его ногами, как какой-то мяч. — Эй, уроды! — рявкнул Юра, стремительно шагая к компании. Парни сразу обернулись на него. — Что вы, блять, делаете, Матвей? Этот юноша всегда казался Юре порядочным человеком, невзирая на то, что они не были чересчур близко знакомы. Но Музыченко понял свою ошибку, стоило ему увидеть искривлённое пренебрежительной насмешкой лицо Матвея: — Какое тебе дело? Иди куда шел, — и он поднял кота носком ботинка. Бедняга жалобно замяукал, и в тот же момент Юра со всей силы ударил Матвея кулаком по лицу. Снова поднялся шум. Пока раненный юноша приходил в себя, Музыченко подобрал котёнка и, осторожно прижав его к груди, пошел прочь. Как вдруг кто-то схватил его за плечо и с невероятной силой дёрнул назад. Юра упал в грязь, по-прежнему прижимая к груди несчастного котёнка. Началось зверское избиение, куда более страшное, чем недавняя снежная атака. На юноше не осталось сухого места. Тупые носки ботинок больно били по животу, ногам и спине. Юра не мог встать — он бы упустил котёнка, потому, всё больше сворачиваясь калачиком, Музыченко защищал слабое животное от ног. К тому времени, когда хулиганы успокоились, он напоминал улитку в грязи. Когда чужие шаги и хохот совсем утих, Юра медленно поднялся и, натягивая почерневшую от болота шапку, засеменил в направлении магазина. Шатаясь во тьме и еле перебирая дрожащими ногами, он брёл по скользкой тропинке из болота и снега, а в его куртке грелся такой же грязный и продрогший котёнок. Он временами мяукал, и Юра принимал мурлыкание за отчаяние: — Ничего, прорвёмся, — отвечал он котёнку. Музыченко был похож на страшного водяного, чудом выбравшегося из ручья через рыбацкую прорубь. Матвей, конечно, опередил Юру. К его приходу он уже стоял, опёршись о витрину с видом победителя, и прикладывал к пострадавшей щеке мороженое. И хотя благочестивый кавалер успел навешать своей даме достаточно лапши на уши, даже дурак по виду Музыченко определил бы, что он в этой схватке пострадал куда больше. Всего мороженого в магазине не хватило бы, чтобы полностью накрыть его раны. Само собой, Аня не бросилась на помощь Юре, хоть и была обеспокоена его состоянием. Но когда юноша попросил у неё молока и вынул из куртки дрожащего котёнка, девушка заволновалась и, скоро найдя какую-то миску за прилавком, налила в неё молоко и поставила на пол. — Он уже немного согрелся, — говорил Юра охрипшим голосом. Он до сих пор не вылечился от простуды и чувствовал, что войдёт в новый год с насморком. — Я, правда, не могу хоть как-то обработать раны. Но надеюсь, что немного пищи придаст ему сил. Юра как можно ниже склонил голову над котёнком, чтобы убрать Матвея из поля зрения, поскольку отлично понимал: стоит ему краем глаза увидеть его гнусный силуэт — и мороженое будет размазано по лицу Матвея, как масло по хлебу. — Что же с ним случилось? — досадливо озадачилась Аня, глядя на то, как беззащитное существо лакает молоко. Юра резко поднял на неё взгляд. Она, даже огорченная, была такой прекрасной для него, а он, весь испачканный и побитый, наверняка казался ей омерзительным. Но это не могло сдержать Юрин гнев, чернотой блестящий во взгляде: — У кавалера своего спроси, — от этих слов веяло пронзительным холодом. Тем временем по щеке невнимательного кавалера потек пломбир «Маруся». Аня перевела вопросительный взгляд на него. — Что? Да ведь я и мухи не обижу! Разве мог я тронуть беззащитного котёнка? Вздор! — не унимался Матвей. — Кому ты веришь? Этому несведущему забияке? Ты серьёзно? — возмущался человек, по щеке которого стекали сладкие ванильные реки. Ане совсем не понравилось, как с ней говорил Матвей в тот момент, но она списала это на праведную обиду. Девушка тоскливо посмотрела на Юру и вернулась за кассу. Ей очень хотелось поверить кому-то одному, ведь было очевидно, что один из пришедших наверняка говорил правду, но сердце разрывалось надвое. — Как щека, Матвей? — еле слышно спросила побледневшая девушка. Юра горько улыбнулся. Грудь больно сдавило гадкое чувство. «Дурочка», — еле слышно шепнул он и встал, шумя слипшейся одеждой. Юноша подошел к Ане, и она вмиг ощутила нечеловеческий холод, который источали его глаза. Никитина стала смертельно бледной. — Дай, пожалуйста, банку горошка — мама просила. У меня деньги из кармана выпали, я завтра занесу, — загробным простуженным голосом произнёс парень. Девушка молча достала жестяную баночку и отдала её Юре. Юноша взял горошек в руку, сделал медленный выдох и повернулся к Матвею с тем же пронзительным цепким взглядом. Теперь в нём полыхала ещё и чёрная ярость, звучащая и в голосе: — А тебе я желаю спокойно спать этой ночью. Надеюсь, совесть тебя не задушит, — свободная Юрина рука таки дёрнулась в непреодолимом желании украсить лицо Матвея мороженым, но юноша вовремя взял себя в руки и ушел, забрав с собой котёнка. Впервые за всё время он молча исчез в двери магазина, не поблагодарив и не попрощавшись с продавщицей.***
Юра вернулся домой разбитый морально и физически, грязный и мокрый. Мать еле узнала его. Она схватилась за сердце, увидев распухшую раненную губу сына, но юноше было слишком тяжело объясняться. К тому же ему не хотелось огорчать маму. — Какие-то придурки издевались над Васькой, — такое имя он дал котёнку, — а я его спас. Но их было много, цена спасения была эквивалентна количеству ног. Юра оставил Ваську матери, а сам пошел переодеваться. Сердце болело невыносимо, горло впервые в жизни зудело так, что на глазах чуть не проступали слёзы. И вновь герой сам зализывал свои раны. Хотелось побежать обратно и до конца отстаивать правду, кричать, убеждать, но Юра мирился с горькой мыслью о том, что для Ани он никто и звать его никак, потому она скорее поверить хитрому Матвею, чем ему. Принимать душ было невероятно тяжело. Каждая клеточка тела юноши сжималась от ран, усталости и ментального уничижения, принося Юре нестерпимую боль. До тридцать первого декабря Музыченко не виделся с Аней. Он нарочно не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, и Никитина совсем потеряла надежду до него достучаться. По правде говоря, всё это время девушку беспощадно мучила совесть, как бы она не старалась внушить себе, что поступила правильно. Она смотрела на телефон — ей становилось неприятно, глядела на украшенную ёлку — было ещё хуже; игрушечный рыцарь, вопреки её воле повешенный на нижнюю ветвь, не давал покоя; остатки сырников в холодильнике стали болезненным напоминанием о Юре. Последний день в году был Аниным рабочим днём. Конечно, он был сокращён, однако череда случайностей поменяла график девушки. Тридцатого числа она помогала матери с уборкой и готовкой — дел было непочатый край. Аня забыла поставить мобильный телефон на зарядку, и утром на нём оставалось меньше половины заряда. Девушка взяла телефон с собой на работу, но забыла прихватить зарядное устройство, потому к концу дня батарея разрядилась. Утром в магазин зашел мужчина с очень знакомым Ане лицом. Тем не менее, она была уверена, что никогда раньше не видела его. Он попросил отрезать ему кусок сыра и разговорился: — У меня сын его недавно брал. Сказал, что очень хороший. Он, кстати, сын мой, вашего возраста, наверное, — рассуждал мужчина. — И как же его зовут? — без особого интереса спросила девушка, завязывая пакет с сыром. — Матвей Карпов, — ответил посетитель, и Аня оторопела. — Так вы вернулись из-за границы? — осведомилась она. Матвей говорил, что его отец работает за рубежом и раз в месяц перечисляет семье деньги. Этим он, собственно, и оправдывал свой большой долг магазину: «Папа пришлет, и я занесу деньги». — Мне Матвей много о вас рассказывал. — Почему из-за границы? — нахмурился мужчина. — Я в Макаровке живу отродясь и поныне. — Разве вы не работаете в иностранной фирме? — удивилась наивная девушка. — Нет, — улыбнулся мужчина, забирая свой сыр. — Вы меня, наверное, с кем-то перепутали. Правый Анин глаз задёргался, как только что пойманная рыба на крючке рыбака. Она почувствовала себя так, будто её душу вымазали грязью. Весь мир вдруг показался мерзким и изменчивым. — Облапошил, как девчонку, — всплеснула руками Никитина. Когда Матвей с друзьями обсуждали празднование Нового года, парень готов был поспорить с любым товарищем, что сможет бесплатно достать алкоголь. Ребята поражались ему и предлагали скинуться, но юноша прямо-таки героически взял все траты на себя. — Экий добытчик! — гордился Матвей, говоря с самим собой. — Ты гений, чувак, просто гений! В этом они с Юрой были похожи. Матвея тоже часто преследовали умные мысли, но он был быстрее их. Эта его скорость, возможно, и помогла ему сбежать от Ани впоследствии. После обеда юноша привёл компанию друзей под магазин и велел ждать, пока сам гордо отправился добывать выпивку. Хмурый вид продавщицы немного насторожил его. Впрочем, Аня не планировала задействовать только обозлённый взгляд — под прилавком лежало надёжное оружие. Бродячих котов и собак обычно прогоняли веником, на крыс хозяйка магазина замахивалась шваброй, потому Аня подготовила снаряжение, более-менее эквивалентное росту и характеру Матвея, — длинную деревянную швабру. Матвей на совершенно серьёзных щах попросил у девушки в долг ящик пива. При иных обстоятельствах она бы просто оторопела, но теперь девушка готова была попутно расквитаться с наглым посетителем. Матвей вальяжно опёрся рукой о стойку, и Никитина тотчас впилась в неё ногтями. Юноша чуть не завопил. — Значит, всё это время ты меня обманывал, чертяка, — зарычала она. Матвей задрожал, его бросило в холодный пот. Аня в несколько шагов обошла прилавок, крепко сжимая швабру. — Мало того, что ты соврал про отца, так ты ещё и Юру побил и оклеветал? — девушка схватила его за воротник. — Говори, так или нет? Она приставила к его подбородку швабру. Матвей попал впросак в самый неподходящий день. — Всё так, — промямлил он, чувствуя, как его щека ностальгически больно пульсирует. «Сейчас будут бить», — мысленно смирился Карпов. — Выметайся, — Аня, словно желая проткнуть парня поперечной перекладиной, со всей дури сунула швабру ему в живот. Матвей согнулся, как перочинный нож, и, подгоняемый страшным деревянным предметом, клубком покатился по ступеням магазина, огретый ещё раз по спине. Никогда ещё никто не слышал от Ани таких разнообразных цветистых матов, которыми тогда был одарен Матвей. Акела промахнулся. Он с треском вылетел из магазина на глазах у своих друзей. Оказавшись на руках товарищей, юноша болезненно заскулил, точно настоящий волк. В двери магазина с черной всклоченной копной волос, хищным взглядом и длинной шваброй в руке Аня напоминала саму смерть. Друзья взяли Матвея под руки и ушли: одного взгляда Никитиной было достаточно, чтобы внушить им, что в этот магазин для них всех путь заказан. По-прежнему злая Аня вернулась в помещение, с яростной силой захлопнув дверь за собой. Она не обратила внимания на этот жест возмущения — ей нужно было успокоиться, — но дверь закрылась крайне плотно и с хлёстким звуком. — Даже прощения не попросил, — думала девушка. — Ну и сволочь! Аня взметнула взгляд к часам на противоположной стене. До конца её смены оставался час. За это время в магазин не зашло ни одного посетителя. Когда часы пробили семь вечера, девушка оделась и последовала к двери. Но нажав на ручку, она почувствовала сопротивление. Дверь захлопнулась. Аня ошалело смотрела сквозь стеклянную пластину: она была настолько злой, что захлопнула дверь, которую закрыть без ключа было почти невозможно. Девушка медленно сняла шапку, не отрывая взгляда от дороги снаружи в глубине улицы, такой далекой и недоступной. Аня была заперта в новогоднюю ночь в крошечном универмаге без связи с внешним миром. — Принцесса, принцесса, — в растерянности возмущалась она. — Дошутился Музыченко, теперь я спящая красавица в заточении! По правде говоря, Аня, конечно, не верила в сглаз, она говорила чепуху почти в истерическом состоянии. Девушка вернулась на место за стойкой, печально упала на стульчик и убито посмотрела на часы. Стрелка медленно двигалась вперёд, и с каждым её шажочком Никитина всё больше погружалась в пучину горечи. «А как же мама с бабушкой? — беспокойно думала она. — Они же, наверное, переживают. Какой кошмар!.. И с Юрой так неловко получилось…» Аня неотрывно глядела на часы, но время на фоне душевной печали оставалось для неё незаметным. По щекам девушки неспешно покатились слёзы. Как вдруг кто-то задёргал ручку двери снаружи. Никитина встрепенулась, избавив себя от вида плачущей статуи, и побежала к выходу. Перед стеклом склонившись стоял Юра. Он жмурился и стучал кулаком по двери, пытаясь разглядеть кого-то. — Это ещё что за цирк? — крикнул юноша, увидев встревоженную Аню. Музыченко не мог не заметить ужаса на её бледном лице, но он не простил бы себе, если бы снова припал к её ногам. — Юра, Юра, помоги мне, пожалуйста, — девушка тотчас упала на колени, стуча кулаками в дверь. Падение оказалось весьма болезненным, но она ни на мгновение не скривилась. — Дверь захлопнулась. Ключик лежит в беседке, принеси его, умоляю. Музыченко хмыкнул, поднялся и безразлично закурил. — Как же это ты умудрилась запереться? — крикнул он. — Я со зла хлопнула дверью и не рассчитала силы, — ответила девушка, ещё лелея надежду на то, что Юра ей поможет. — Ну даёшь, Анька, — ухмыльнулся юноша. Никитина проклинала его. Она уже сообразила, что Музыченко медлит не по глупости. — Если ты не поможешь мне, я больше в жизни в твою сторону не посмотрю, — спровоцировала Аня. — Пф, больно нужно, — сам для себя сказал Юра, пытаясь войти в образ, но девушка обладала крайне чутким слухом и всё отчетливо слышала. Она не нашла, что ответить — так сильно задели её слова юноши. — Разве ты можешь поручить мне такое ответственное дело, если не доверяешь мне? — Юра сел на корточки боком к двери и устремил взгляд в небо, снова затягиваясь. — Пусть лучше Матвей выручает. Где он, кстати? — Музыченко, ты удод! — кричала Аня, стукнув ладонью по стеклу. — А Матвей ещё хуже, — она опустилась на пол и обняла ноги руками. — Не сравнивай меня с этим мудаком, — возмутился парень. — Я — честный человек! Аня нахмурилась: — Сейчас ты ведёшь себя ничуть не лучше, чем он. Юра на мгновение опешил. Смыслы часто доходили до него немного туго: — Я назвал Матвея мудаком, и ты не разбила мне лицо? Что-то случилось? Музыченко больше не мог играть. Он подался к двери и постарался заглянуть в лицо огорчённой девушки. — Всё ты правильно сказал, — еле различил Юра. — Матвей мудак. Юноша долго рассматривал склонённую голову возлюбленной, и сердце его больно сжималось в груди. — Где ключи? — Музыченко встал, ударяясь головой о новогодний венок, висящий на двери. Аня удивлённо поглядела на него. Юра наконец-то снял маску безразличия. — В беседке в одной из коробок на верхней полке справа, — на радостях девушка тоже вскочила. Музыченко отправился в беседку, пока она выключила свет в магазине и задёрнула занавески на окнах. Три минуты спустя девушка выпорхнула из каменной клетки и, очутившись на воле, налетела на своего спасителя. Юрино сердце пропустило удар. Он подумал о том, что нужно было выпустить Аню раньше, потому что удовольствие от утверждения своего превосходства над Матвеем не стоило и толики удовольствия от этих объятий. — Спасибо, — еле слышно сказала Никитина ему в плечо, и юноша обнял её ещё крепче. Аня забрала у Юры связку ключей, закрыла дверь и окна, засим занесла ключи на место и закрыла беседку на замок. Дорога до дома Никитиных была пройдена в молчании. Когда друзья подошли к калитке, она отворилась, и из неё показалась всполошенная тётя Люда. На ней не было лица: её дочка больше часа не являлась домой и не отвечала на звонки. Женщина собиралась отправиться на её поиски. Она приняла Аню в объятия, улыбаясь от переживаний и радости. Блудную дочь очень тронуло мамино волнение. — Тёть Люд, мы у бабушки отмечать будем, так что вы берите там своё оливье и всё, что наготовили, и давайте тоже подтягивайтесь ближе к одиннадцати, если хотите. Юра дышал теплом, и его лица не было видно из-за тучи пара. Безоблачное ночное небо, усыпанное мелкими звёздами, точно веснушками, колючий мороз, и блестящие сугробы, низкие сельские крыши и чудо спасения Ани навевали атмосферу гоголевской Диканьки. Тётя Люда благодарно улыбалась: — Хорошо, хорошо, Юрочка, мы обязательно придём. Музыченко последний раз обменялся взглядом с Аней и потопал домой, скрипя хрупким снегом под ногами. В Макаровке воцарилась истинно божественная благодать и тишина: даже на некогда оживлённой трассе, близ которой жили Никитины, не слышно было гула машин. Курились большие и крохотные дома — вестники глобального потепления, горели золотом окна, переливались гирлянды, серебрился холодный снег, кошки скребли деревья и души, собаки ранних хозяев уже грызли кости фаршированных уток и кур, а поздних — голодно глядели в зашторенные окна. Аня с матерью и бабушкой собирались в гости. Девушка достала из косметички румяна и зеркальце. — Зачем они тебе нужны? — смеялась бабушка, как это делали все милые старушки. — По улице пройдёшься, мороз хвать тебя за щеки — и всё. Естественный румянец готов, — девушка только улыбалась и продолжала растушевывать румяна. — А если хочешь, чтобы щеки были розовыми, пощипай их хорошенько, — и бабушка принялась щипать Ане щеки. Она засмеялась: — Бабушка-а, не нужно. С двумя пакетами еды, бутылкой шампанского и коробкой конфет семья отправилась к соседям в тишине. Юра открыл калитку так скоро, как будто всё это время стоял на улице и поджидал гостей. Аня забыла свою шапку в магазине, и мама повязала ей на голову большой белый платок. Милое лицо и чуть вьющиеся тёмные волосы девушки, спрятанные в ткани, приобретали необычайную красоту. Аня передала Юре пакет с салатами, и тот чуть не поскользнулся, засмотревшись на неё. Никитина заулыбалась и вошла в дом вслед за мамой. Юноша обходительно помог ей снять пальто. До Нового года оставался час. Когда мама Юры извлекла все блюда из пакетов, пришлось раздвигать стол, потому что места оказалось мало. Бабушка Матрона с дедушкой хохотали. Со стола убрали все тарелки, раздвинули его, сняв скатерть, и проделали те же операции в обратном порядке. Юру посадили ближе к кухне, чтобы он в случае чего мог принести хлеба или горячего, Аню, разумеется, посадили рядом с ним: — Ну-с, молодые с одной стороны, а мы, старые, с другой, — шутил дядя Юра, Юрин папа, со стаканом в руке. — Угомонись, — жена дёрнула его за рубашку. — Понял, — тихо сказал мужчина и сел на стул. Аню очень рассмешил этот эпизод. Юра был похож на своего отца. К двенадцати бутылка игристого, подаренная тётей Людой, опустела. Старшие начали говорить о будущности своих детей. Обсуждали учёбу, и Анина мама вскользь упомянула, что у её дочки вообще-то уже и кавалер имеется. — Ой, мам, из Матвея такой кавалер, как из стакана с водой водохранилище, — возразила девушка. Тётя Люда ещё не знала о случившемся, но Ане очень хотелось поделиться впечатлениями от визита молодого человека. — Ему лишь бы пивом закинуться за гаражами. Пришел сегодня и попросил целый ящик в долг. — А ты что? — ухмыльнулся Юра, потягивая шампанское. Девушка внимательно смотрела на него какое-то время, и только погодя ответила: — А я взяла швабру и выпихнула его ею из магазина, — заявила Аня. Раздался громкий хохот. «Молодец, Анька», — сказал кто-то из взрослых, после чего у Юры не без помощи шампанского развилась нечеловеческая смелость. Он решился сделать то, на что не отваживался ещё никто до него — парень обнял Аню одной рукой. Девушка посмотрела на него большими глазами: — Музыченко, тебя так вдохновил рассказ о швабре? Тоже захотел получить? — эта угроза прозвучала тихо, но её услышали все присутствующие. Юра убрал руку, опасаясь, что Аня её отобьёт: — Понял, — и взрослые снова громко захохотали. Юноша стушевался и покраснел так, что девушке стало искренне его жаль. После обращения президента все гуртом вышли на улицу. Юра начал запускать салюты. Единственный раз в году небо заискрило мириадами огней. Анин взгляд был прикован к цветистым гроздям салютов, и она не заметила, как Музыченко, отбегая от фейерверка, налетел на неё. — Эй, полегче, — сказала она, еле успев словить Юру. — Извини, теряю голову, — отдышался юноша и повернулся лицом к салюту. — Я давно заметила, — тихо пробормотала она, потирая руки, чтобы согреться, но Юра всё слышал, и слова девушки стали причиной его улыбки. Оставшиеся фейерверки поджигал Юрин отец, и юноша продолжал стоять рядом с Аней. Он взял её руки в свои ладони. Девушка строго посмотрела на него, но Музыченко не отступил: — Ой, только не говори мне, что тебе не холодно. Я не поверю, — хмурился краснощекий Юра, обдавая тёплым дыханием Анины руки. Девушка хмыкнула и улыбаясь вновь подняла взгляд в небо. Взрослые вернулись в дом, чтобы выпить «на коня», пока Аня с Юрой отмораживали последние живые части тела, любуясь золотыми и багровыми искристыми кронами салютов. Музыченко опустил руки, но не стал ослаблять хватку, а его дама сердца не очень-то и вырывала ладони, потому получилось так, что они держали друг друга за руку. В тонких колготках и промокших галошах Ане было холодно в ноги, и пусть теплота в груди и щеках затмевали мороз, романтический момент длился недолго. — Я набрала снега в галоши. Давай зайдём в дом, — попросила девушка. Юра окинул её удивлённым взглядом: — Хорошо, — сказал Музыченко и тотчас подхватил Аню на руки. — Опять ты геройствуешь, — сетовала девушка, но уже не кричала, как в прошлый раз. — Кто ж виноват, что ты не умеешь нормально ходить? — ухмыльнулся Юра. — Пусти меня на землю и увидишь, что у меня с ходьбой всё в порядке. — Нет, — ёмко ответил Музыченко. Аня слабо стукнула его кулаком по груди. — Ах, в самое сердце, — вздохнул Юра. Никитиной начало казаться, что он специально идёт медленно: — Опять ты ерундой маешься? — недовольно буркнула девушка. — Ой, а покраснела-то как, — насмешливо сказал Музыченко, будто бы видел её лицо в тот момент. Но Аню эти слова ещё больше смутили: — Молчи, дурак. Юра замолчал, но он и не успел бы ещё что-то сказать — они дошли до дома. Юноша осторожно опустил Никитину на порог. Она молча открыла дверь. — В прошлый раз ты была более благодарной, чем сейчас, — обиделся Музыченко. — В прошлый раз я просила тебя о помощи, а сейчас — нет, — улыбнулась девушка и скрылась в дверном проёме. — Зараза, — прошипел Юра и вошел в дом вслед за девушкой. Он увидел, что тётя Люда с Аней уже собираются уходить, и тотчас сбежал в соседнюю комнату, взял голубой пакет с подарком и выбежал на улицу вслед за Никитиными и своими родителями. Взрослые навеселе шутили и громко смеялись, не в состоянии попрощаться друг с другом. Аня с Юрой стояли в стороне. — А что в пакетике? — улыбалась девушка. — Не твоё дело, — буркнул Музыченко. Аня стушевалась. Она молча стояла рядом, оглядываясь на дома в гирляндах, и Юра уже пожалел о том, что нагрубил, как вдруг его руки коснулись чужие холодные пальцы. Музыченко уставился на девушку, глупо улыбаясь. — Только не говори, что тебе не холодно, — спародировала его девушка. Юра молча улыбнулся. Его щеки светились во тьме, как два больших красных ёлочных шара. Вмиг сердце юноши обуяла неведомая дотоле лёгкость — так хорошо было без слов держать любимого человека за руку в такую сказочную ночь. Аня почувствовала то же самое, и ей вовсе не хотелось отпускать Юру, когда они пришли к дому Никитиных. Какая-то нелепая тоска больно сжала сердце. — Нюточка, — Аню впервые не отвратило это имя, — это тебе, — Музыченко вручил девушке подарок. Она заглянула в пакет и достала оттуда большой красный шарф. — Я попросил бабушку связать шарф для тебя. Это, наверное, банально и лучше бы я подарил тебе носки, чтобы ноги в тепле были. Хотя носки — тоже тупо, — хмурился Юра, опустив взгляд долу. Никитина повязала себе шарф. — В общем, ты, конечно, заслуживаешь чего-то получше, — юноша не договорил всю чепуху, которую собирался сказать: Аня закрыла его словоохотливый рот поцелуем. Юра ошарашено моргал глазами, еле придерживая девушку. Никитина улыбалась в поцелуй. Музыченко был обыгран ею в два счета, и она была прекрасна в удовольствии от победы. Юра любовно прижал к себе Аню, и от такой внезапной и долгожданной близости у него перехватило дыхание, а щеки снова засветились красными фонарями. Отстранившись, он увидел, как красиво блестят её широко распахнутые глаза и трепещут ресницы. — Какой же ты балабол, Музыченко! — с шутливым упрёком нежно сказала она. Погода была безветренной, но Юре тотчас со свистом сорвало крышу. Он взял продрогшие щеки девушки и, притянув её чуть испуганное лицо к себе, смело поцеловал посиневшие от холода губы. Аня слабо толкнула его грудь руками, но не отважилась на более решительное сопротивление. Она сжала куртку юноши окоченевшими пальцами, и её руки скользнули ему на шею, больно обжигая тёплый затылок, когда Юра снова притянул Аню к себе. На этот раз он взял инициативу в свои руки и был горд этим. — Это Новый год или сватанье? — крикнул Юрин папа, когда его сын отпрянул от объекта своих долгих воздыханий. Музыченко засмеялся. Аня обернулась и вдруг поняла, что на них всё это время смотрели. — Та не парься ты так, — сказал Юра, когда увидел, как лицо девушки превращается в китайский флаг. Аня улыбнулась. Её глаза всё так же чертовски красиво сияли. — Это тебе авансом. За завтрашний день, — тихо сказала она хитрым голосом. Музыченко обожал эту интонацию. Он удивлённо взметнул брови к волосам: — А что завтра? — А завтра ты ведёшь меня на городскую ёлку. Юра снова побагровел. Он и не задумывался о том, как горели в тот момент его глаза, и каким был его голос, когда он, упоённый любовью, говорил с Аней. А задуматься было над чем, и Аня думала, думала и думала, и эти мысли кружили ей голову. — Стало быть, до завтра, — сказал Музыченко. — До завтра, — шепнула девушка и коротко поцеловала его в губы. Юноша вдруг почувствовал, как что-то трётся об его ногу. — О, Васька пришел, — широко улыбнулся Юра. Аня еле узнала в сытом чистом котёнке прежнего избитого и грязного бедолагу. — Это тот самый котёнок? Ты дал ему имя? — девушка присела рядом с Музыченко и осторожно погладила Ваську. — Юра! — окликнула его мать. — Идём уже! Юноша поднялся вместе с Аней. Окинув девушку самым красноречивым взглядом, Музыченко ушел. «Нет, — думал юноша, не в силах сдержать улыбку, — я вовсе не убит. Сегодня я жив как никогда». Полиграф Полиграфович — персонаж повести «Собачье сердце» Михаила Афанасьевича Булагкова. Обладает неприятной наружностью и отвратительными манерами.