Так больно умирать, пожалуйста, света — больше, больше, больше... Тело, покрытое мраком, язвы крови не высохшей. Так больно идти, пожалуйста...
Кейл смотрит пустым взглядом, ожидая стихания голосов. Чхве Хан на собственный вопрос ответить не может. -Как насчет синего? И пальцы, эти ебаные пальцы по гланды опускаются вниз, сгребая небо, превращенное в вязкую жидкость. Он ощущает их у себя в горле, там, где не должен был, а затем чувствует холод — жестокий, бесчувственный, твари просто сверху-вниз на него смотревшей — на коже ног. Кейл уверенно мажет краской по икрам бессмысленно, просто мажет, втирает капли воды, благодаря которой Чхве Хан иногда жил, собирая молитву небес языком. Кейл, его Кейл, со своими вечно ледяными руками, мерзлявым телом и хриплым голосом — теплый, весь целиком теплый. И прямо сейчас он словно выжженная звезда светится, согревая окоченевшие мысли. Кейл не солнце — черная дыра, вбирающая всю его боль вместе с легкими поцелуями. На ногах узоры перемешались с непонятными закорючками, но Чхве Хан иррационально чувствует прикосновение неба, которое так ненавидел, и его приглушенный шепот успокоения. Безразличное к нему, оно вдруг его полюбило. На лице Кейла мягкая улыбка, Кейл выпросил для него у неба благословение. -Какой следующий? Чхве Хан больше не смотрит на краски, он смотрит на умирающую звезду, к лучам не обжигающим медленно прикасаясь, и Кейл осторожно целует кончики огрубевших пальцев. Ласково, неторопливо. Ему хочется выть. -Белый? Это единственный цвет, который он видел у звезд. Болезненные вкрапления, мигающие, стонущие так же, как и он сам, беззвучно во тьме чернильного мира. Белый был отвратительным — стал едким, невыносимым напоминаем его абсолютного одиночества. Кейл смотрит внутрь изломанного механизма, только кивает и в руки берет зеленый.Тише, пожалуйста, не шевелитесь... Так больно умирать, пожалуйста, не шевелитесь...
Цвет приевшийся, распыленный повсюду, спасительный, единственный, кто, сука, его услышал, обнимал, трепал по волосам листвой неопавшей. Уходил, но всегда возвращался из гнили земли, чтобы спасти его, спрятать от страшных монстров. Чхве Хан улыбается осторожно, и Кейл ведет мимо ярких синих линий, вызывая мурашки и едва различимый сквозь гладь утреннего тумана смех. -Кейл-ним,- он ничего не хочет, просто зовет по имени, потому что оно согревает,- Кейл-ним. И Кейл жмется губами к его вискам, лбу, носу, щекам, скулам, отгоняя холод. Потому что холод тоже белый, снежными руками лезет под кожу, вымораживает, сводит с ума, превращая лед в пламя и заставляя сгорать.Прошу тебя, умирать слишком больно... Не тишины — больше голосов, голосов, криков... Ты слышишь меня?
Белый повсюду, белый покрыл родное-чужое лицо того, кто ему так дорог, въелся частью имени в чужое-родное тело. Звезда забрала тело Ким Рок Су и покрасила его в белый. Боже, так мерзко, тако т в р а т и т е л ь н о.
Но Кейл сдирает с него горечь, безвкусный прах снежных тел выпотрошенных облаков. Зеленый тянет к нему свои ручки мягкие, желает обнять и спасти от страха. И Чхве Хан обнимает, позволяя пачкать рубашку цветами, пока те плачут, смазывая белоснежные нити в подобии благодарности. -Дальше?- он слышит шепот, ему страшно отпускать это хрупкое тело. Но беспорядочные пятна краски почему-то готовы его защищать, Чхве Хан слышит, ощущает на грани абсурда их понимание и таким же шепотом поддается: -Красный? Кейл молчит, не двигается, боли сопротивляется. Но Кейл весь красный, его кожа пропитана им, его губы, глаза, волосы — все вдоль и поперек пропахло сладким и приторным удушающим ароматом крови. Едко.Не умирай... Не закрывай глаза... Я отдам тебе свое сердце.
Но желтый удрученно скользит, пачкая ступни. Он не видел этого цвета. Солнце на самом деле красное, солнце, которое он не видел, зарываясь всем телом в землю. Но сейчас Чхве Хан знает, желтый — это сердцевина в обрамлении лепестков. Тихие, умирающие, превращенные в обрывки памяти между страницами истрепанных книг. Он такой же. Чхве Хан улыбается, когда пальцы аккуратно скользят по его щеке. От него остались одни только воспоминания в высушенной оболочке. Утренние блики скользят помрачением, ядовитыми мыслями, багровый — это, когда больно, бордовый — это на грани смерти. Красный — зло во плоти, звоном смеющееся ему в уши бесконечным надрывным кашлем. Он даже не может посчитать, в какой момент это закончилось и в какой момент началось. Нельзя кричать, плакать, допустить хоть одной царапины. Иначе монстры сожрут тебя, найдут и выгрызут кости из тела, раздробленного зубами, когтями, голодом.Так страшно идти...Пожалуйста, можно остановиться?
Яркие цветные пятна вызывают лишь вздох облегчения. Кейл к нему прикасался, Кейл подарил ему дом, Кейл защитил его. Своими тонкими руками, своим хрупким телом, своими губами теплыми.Ты ведь слышишь меня..?
-Черный?- Чхве Хан повторяется, совершает ошибку, ищет оправдания в голове, но ничего, кроме тьмы, не находит. Но Кейл все еще улыбается, переплетает их пальцы, окунает в холодную рыжую жидкость. Оранжевый? Он этого цвета не знает. Он переводит потерянный взгляд, когда его собственные пальцы вместе с чужими проходятся по коленкам. А затем все в голове смешивается: фиолетовый, серый, розовый, васильковый, коричневый, бежевый, лиловый, чертополох, индиго... Не черный, не белый, не красный. Чхве Хан смотрит Кейлу в глаза. -У тебя есть любимый? Кейл качает головой отрицательно, зарываясь испачканными пальцами в чужие волосы, слегка запутанные и растрепанные. Чхве Хан лежит на его коленях, вглядываясь в безмятежные черты лица. У Кейла нет любимых цветов. Он их всех ненавидит. Их тела разбросаны на кровати. Бледный утренний свет хнычет из-за стянутой пелены облаков, не пробиваясь, оставляя позади солнце. -Покажешь мне больше? Кейл все еще тепло улыбается, склоняется ниже, сцепляя их губы вместе, и Чхве Хан тает, тает забытыми мыслями и голосами. Кейл для Чхве Хана сделает все, все, чтобы он улыбался по-настоящему, с каждой деталью мира соприкасаясь. Чхве Хан выломанный из каркаса прошлого тянется вверх, оплетая бледную шею руками.Кто ты?
Лес Тьмы вьется под ребрами чернотой, забирая его тепло.Я отдам тебе свое сердце.