***
Любуясь лесом, в который превратился Исенгард, и отражением Орфанка в кристально чистой воде озера, Леголас обдумывал всё то, что сказал ему Арагорн. Не оттолкнёт? Не возненавидит? Не сделает его конец ещё хуже? Ему очень хотелось поверить в это — но он не мог. — Эй, эльф, ты что, уснул? — слегка сердито толкнул его в бок Гимли. — Пошли уже! Леголас отвлёкся от своих мыслей и, улыбнувшись, посмотрел на гнома. Щемящая нежность затопила его с головой, и боль в груди привычно усилилась. — Ну что же, пошли. Лесные тени скрыли их от глаз тех, кто оставался на дороге. Арагорн грустно посмотрел им вслед. Он знал, что если Леголас не послушает его советов, они могут больше никогда не увидеться…***
Небо постепенно наливалось ночной синевой, и на нём проступал серебряный звёздный узор. Леголас, сложив ладони под подбородком, невидящим взором смотрел на крохотный костерок, освещавший поляну, где они остановились на ночлег. Гимли, закончив вечерние приготовления, сел рядом с ним и протянул ему кусок эльфийского хлебца, оставшегося с времён, казавшихся теперь такими давними. — Леголас! — тихо позвал гном. Тот встрепенулся и, повернувшись к другу, взял у него хлебец. — Спасибо. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь неясными перешёптываниями листьев и потрескиванием костерка. Леголас думал. Стоит ли портить эту чудесную прогулку через Фангорн, чью красоту он мог прочувствовать даже сейчас, в столь мрачном настроении? Не лучше ли отложить неприятный разговор до самого конца? Внезапно боль в груди снова усилилась, да так, что Леголасу захотелось кричать. Он закашлялся — громко и отрывисто. Напуганный Гимли вскочил на ноги, но прежде, чем он успел спросить, что происходит, всё было кончено. На ладони Леголаса лежало то, что исторг его организм на этот раз. Золотистый цветок, слегка запятнанный кровью. — Эланор, — хрипло сказал Гимли. — Что же, я собирался спросить, что с тобой происходит, но уже вижу ответ… — Ты знаешь, что это означает? — от изумления Леголас забыл и о боли, и о страхе, который пробудился в его сердце, когда он увидел крохотное растение на своей руке. Ведь, насколько он знал, ханахаки болели только эльфы и люди, причём последние — крайне редко. Гимли тяжело вздохнул и, положив руку Леголасу на плечо, развернул его к себе. — Это значит, что ты умираешь, друг мой. И я не могу этого допустить. Настырная боль в груди ещё немного усилилась от этого прикосновения, но не настолько, чтобы это нельзя было терпеть. Эльф, почти не обращая на неё внимания, улыбнулся. — И как же ты собираешься мне помочь? — Я заставлю тебя признаться. Если понадобится — силой. Потому что ты, видимо, почему-то не хочешь этого делать… — тёмные глаза гнома смотрели печально и отчасти напуганно. — Впрочем, я обещаю, что, если всё закончится благополучно, я вернусь сюда с тобой, чтобы не нарушить данное тебе слово. А теперь ответь мне. Кого ты любишь? Леголасу было страшно представить, что последует за этим. Он не боялся умереть, идя на битву, он без страха стал приманкой в ловушке для Чёрного Властелина, но в тот миг ужас практически завладел им. Он вспомнил ободряющие слова Арагорна, вспомнил, как тот задавал ему этот же вопрос, и сделал глубокий вдох. — Тебя. Я люблю тебя. Прости меня, но это так. Глаза Леголаса заблестели от подступивших слёз. Гимли посмотрел на него… и неожиданно тепло улыбнулся. — Какой же ты всё-таки дурак, — тихо сказал он. Встав, гном сделал шаг вперёд и положил руки на плечи эльфу, который так и не встал с травы и теперь со страхом смотрел на своего товарища. Гимли улыбнулся ещё шире, видя растерянность Леголаса, и, наклонившись вперёд, накрыл его губы своими. Всего несколько мгновений длился их поцелуй, но эльфу категорически не хватало воздуха. А ещё несколько секунд спустя он заплакал — от невероятного облегчения, и от боли, ставшей по-настоящему невыносимой. Его товарищ продолжал стоять и с тревогой смотреть на него. Когда слёзы иссякли, Леголас вновь закашлялся. Боль стала сильнее… а потом исчезла. В последнем приступе он вновь выплюнул цветок — уже не один и не два, а целый букет с одним общим корнем. Эланоры были запятнаны кровью, но всё ещё сохраняли свой красивый золотистый цвет. — Ведь Арагорн мне говорил, что так будет, — прошептал эльф. — А я не понял, не поверил… Он поднял на гнома сияющие счастьем глаза. — Получается… Ты… Второй раз в жизни Леголас не мог связно сказать то, что хотел. Первый раз был несколько дней назад — в Блистающих пещерах, когда он потерял все слова, не сумев выразить их красоты ни на каком из языков. И так же, как и тогда, Гимли понял его. — Да, упрямый ты эльф, я люблю тебя. И охота же тебе было так долго с этим тянуть! — Я не хотел терять нашу дружбу. Не хотел лишаться всего раньше, чем мог бы… — Понял я, понял, — добродушно проворчал гном. — Выброси ты этот букет, что ты его к себе прижал? Леголас только сейчас обратил внимание, что всё это время продолжал держать в руке звёздочки эланора. Последнее, что осталось от его болезни. Он вскочил на ноги и с поклоном протянул их Гимли. — Прими эти цветы как знак моей любви, — сказал он и рассмеялся. Громко, искренне и открыто, как не делал уже много дней. Серебряные волосы рассыпались по плечам, в голубых глазах, отражавших потемневшее небо, усыпанное звёздами, заплясали искры веселья. Гном откровенно и не в первый раз залюбовался прекрасным эльфом, который каким-то чудом полюбил его в ответ… Занятые друг другом, они не заметили, что отброшенный в сторону букет цветов эланора очистился от крови и, похоже, пророс на земле Фангорна. Это было знаком окончательного исцеления Леголаса и предвещало множество хороших дней и событий — не только для них, но и для всего мира. Что же для этих двоих… Они уже нашли своё счастье друг в друге. Разве это не единственное, что важно?