- Нэ, Гентаро, а ты как думаешь?
- Что?
- Ну, - он опускает глаза, - если бы я был человеком, мог бы не совершать всего этого? Меня бы замучила совесть? Может, я бы захотел сохранить гордость, а не стелиться под них?
- Рамуда, - следует практически покровительственный тон, - если ты собираешься определять собственную человечность по мукам совести, - разносится тяжелый вздох, Юмено отводит взгляд от холста и омывает кисть в графитовом стакане, заставляя воду принять розовый оттенок - То, что ты думаешь об этом, сожалеешь, уже говорит, что ты человек.
- Ха-ха, - он криво улыбается, у глаз проявляются маленькие морщинки, леденец отдаляется от губ, - Опять лжешь, да?
- Замри.
***
Рамуда удивлен. Мягко говоря. Не то чтобы он был обделен комплиментами насчет своей миловидной внешности, Амемура никак не ожидал, что кто-то попросит его позволить нарисовать себя. Особенно, когда этот кто-то - Юмено. Особенно, когда он не в самом лучшем состоянии. Являясь модельером, Рамуда привык снимать мерки и зарисовывать своих моделей в блокноте в различных нарядах, уже не придавая этому большого значения, но то, как удивительно для обычно спокойного человека горят зеленые глаза в на самом деле не такой уж и странной для художника просьбе, заставляет его смутно верить, что он действительно чего-то стоит. Даже вот так, с засохшей неоново-розовой "кровью" в уголках губ. Как только Гентаро слышит историю его создания, анатомию тела, наблюдает за демонстрацией шарниров на сгибах локтей, коленях, ступнях и кистях рук, которые он прячет под всегда немного большой ему одеждой, перед художником словно мелькает искра, что, кажется, называется вдохновением. Рамуда не знает такого слова. К сожалению, в комплекте с его приобретенным браком под названием «чувства» нет такого понятия. Он почти что готов просить Юмено объяснить, что это такое, как маленький ребенок спрашивает у матери значения слов. У него нет матери, о чем он не очень много думает, просто всегда было интересно, каково это. У Гентаро - он не знает. Тот как-то говорил, что спрашивать о таком - неэтично, Рамуда старается делать вид, что усвоил урок. - Гентаро-о-о, ну, и как же мне позировать тебе? - он садится на не очень удобную и слегка неустойчивую табуретку, специально расположенную в центре однокомнатной квартиры. Темная кожаная сидушка в некоторых местах запачкана краской различных цветов, а на ее ножках виднеются черные потертости. Он качается на ней, вслушиваясь в скрип, стараясь избегать нарастающего волнения. - Могу я попросить тебя раздеться? Я, конечно, не смею предположить, что тебя что-то может смутить, но вдруг. - доносится голос Юмено, наполненный незлобной насмешкой, пока тот набирает воду в граненый стакан. - А сесть можешь как хочешь. - О, ты хочешь нарисовать меня голым? - он издевательски улыбается, щуря глаза. Голос сыплется сахаром. - Что ж, всегда пожалуйста! - Рамуда двумя пальцами стягивает бант, снимает голубой кардиган, небрежно кидает их на пол, приступая к расстегиванию пуговиц рубашки и штанов. Раздеваться перед людьми - не неловко. В Чууоку его не то что видели нагим тысячу раз - они создали его, ежечасно проводили осмотры да и когда каждый день видишь еще нескольких себя, которых производят словно конвейером, пропадает ощущение своего тела, как чего-то личного, интимного, ценного. Дети часто раздевают кукол, когда становится скучно продолжать с ними играть, отбрасывают в дальнюю часть шкафа, берут новую похожую, и процесс повторяется. Оголяться обычно нежелательно, потому что нерационально - шарниры в его теле очень сложно объяснить, не выдавая главной тайны.How could you tell me that I'm great When they chew me up, spit me out, pissed on me?
Гентаро гремит своим измазанным мольбертом и кистями, подставляя к себе еще одну табуретку, чтобы поставить на нее стакан. Она деревянная и по виду более старая, чем на которой сидит Амемура, целиком и полностью в разводах от, по-видимому, тех же самых стаканов, пятнах краски. На фразу Рамуды он реагирует, драматически закрывая глаза и поднимая вверх указательный палец, - Это называется писание с натуры, Рамуда. Как будто ты не знаешь. Крайне редко можно увидеть Гентаро в обычной одежде, но сегодня художник появляется в старом зеленом свитере с катышками, на котором тоже едва ли есть чистое место. Похоже, тот всегда надевает его для работы. Он ставит холст на мольберт. - Готов? - Конечно. Юмено шуршит карандашами, разводит масляный разбавитель, а потом выглядывает из-за холста, замечая Рамуду, сидящего немного сгорбившись, уже полностью обнаженным. Тот, отпинув стопку лежащей на полу одежды куда-то вдаль комнаты, подобрал ноги на табурет. Вечернее солнце приятно грело спину, заставляя фарфор немного блестеть. Амемура прочищает горло, разминает шарнир на кисти руки, после чего поворачивается Юмено, весело распахивая голубые стеклянные глаза. - Так сойдет? Если хочешь, я могу сесть и раскрепощеннее. Доносится стук карандашей, - Я не сомневаюсь, Рамуда, что ты можешь. Но спасибо, не надо мне такой радости. Оставайся так. - губ Гентаро касается мягкая улыбка. Грифель опускается на холст, создавая характерный звук. Амемура покорно замирает в одной позе, лишь отворачивая голову к окну и кладя подбородок на ладонь. Солнце путается в розово-фиолетовом взъерошенном месиве, целует холодные плечи. Он напевает себе под нос знакомую мелодию, отбивая ритм пальцем на щеке. Шорох карандаша и периодический скрип ластика совсем не режут его слуховой аппарат. Сидеть в одной позе несколько часов - скучно и долго, но Рамуда никуда не торопится. Если честно, он понятия не имеет, что делать дальше. К чему стремиться, за что бороться и как достичь желанной свободы, если все, что он может сейчас - это становиться ленивыми набросками в потрепанном блокноте Гентаро и лишь иногда вставать, чтобы притворяться, что он еще не полумертвый мусор. Рамуда хочет освободиться от зависимости от Чууоку, но без конфет, без их указаний, он все еще теряется. В конце концов, он - все еще просто живая фарфоровая кукла, требующая, чтобы ею управляли — О, плохая привычка. И часу в тишине посидеть не может. Гентаро говорит что ему не помешало бы стать более оптимистичным. Амемура каждый раз смеется, потому что он не знает, куда уж больше. Веселая мелодия замолкает, розовые брови тяжело хмурятся. Хочется курить. Серьезно, что он может? Мысль о том, чтобы смириться со своим исчезновением все еще кажется страшной, нежеланной, но просто, что он может? Что могут они? Пойти против правительства лишь ради того, чтобы достать ему конфет? Светлые плечи напрягаются, Амемура щурит глаза. Чувство отчаяния внутри постепенно нарастает, заставляя кусать резиновые розовые губы. Даже если так, рано или поздно и этой дозы станет недостаточно. Он просто обречен. Он умрет. Он умрет. Он умрет. Он умрет.Why would you ask for God's assistance if you wouldn't take the help?
- Рамуда, - слышится скрип мольберта, потом приближающиеся тихие шаги. Голос Гентаро можно назвать успокаивающим, возможно даже самым успокаивающим, что Амемура когда-либо слышал. Рамуда знает, что некоторые матери рассказывают сказки своим детям перед сном, и, если честно, он бы до смешного хотел, чтобы ему их читал Юмено. - Я не знаю, о чем ты снова думаешь, хоть и могу предположить. - он вздыхает, веки накрывают зеленые глаза. Гентаро встает перед ним, доставая из кармана домашних штанов конфету, которая была предусмотрительно положена туда заранее. Так уж они договорились - часть оставшихся леденцов хранится у него в случае чего, часть у Рамуды. Амемура подставляет ладонь, по-прежнему хмурясь. Яркая желтая обертка громко шуршит, когда розововолосый начинает разворачивать ее. - Спасибо. - Рамуда бубнит под нос. - Почему мы остановились? Разве уже время? - его голос все еще высокий, но менее веселый, чем обычно. Он отбрасывает фантик в кучу своей одежды и подносит конфету к рту. - Я мог бы просидеть еще часа два. Не хочется смотреть Гентаро в глаза. Он не сомневается в своих поссе - Рамуда просто сам не уверен, что сможет.Why would you tell me that it's fate When they laughed at me, every day, in my face?
Художник молчит, потом внезапно рвано вдыхает носом воздух, заставляя Амемуру удивленно посмотреть на себя. - Рамуда, могу я...,- он на секунду заминается, - Если я прикоснусь к твоим волосам, ты будешь возражать? Амемура начинает догадываться, как чувствуют себя его модели. - Ха-ха, как хочешь, - смешок скорее нервный. Он начинает сильнее грызть конфету, создавая громкий хруст. Сладость оседает на нейлоновых зубах. Юмено нагибается и слегка нерешительно протягивает руку к розово-фиолетовым локонам. В конце концов он касается передних длинных прядей и заставляет волосы несколько раз проскользнуть между большим и указательным пальцами. - Из чего они? Или это тайна? Боже, да он издевается над ним. Какие теперь тайны? - Мохер, - Рамуда вновь отводит глаза, поскребывая собственное колено ногтем. - Мохер? - Юмено удивленно приподнимает светлую бровь и устремляет взгляд на лицо Амемуры, все еще держа в руке розовую прядь. - На шелке, - он отгрызает кусок конфеты с громким характерным звуком, сам вздрагивая от неожиданности. Рамуда прикусывает щеку изнутри и наконец-то поворачивается к Гентаро, что вследствие выпускает прядь из рук, хитро улыбаясь. - Знаешь, ты такой любопытный для лжеца! Он опирается руками на край табуретки, перенося весь свой вес, и та издает предупредительный скрип. Лицо Рамуды с прищуренными глазами находится буквально в сантиметре от лица художника, и пластмассовая белая палочка едва не задевает нос того. Сегодня действительно жаркое солнце - он чувствует, какой теплой стала его спина. Юмено на секунду застывает, переводя взгляд то на пустую ладонь, то на лицо Амемуры перед ним, брови слегка подняты вверх. Внезапно уголков его губ касается улыбка, и Гентаро начинает тихо смеяться, прикрывая рот рукой и озадачивая тем Рамуду. Розововолосый наклоняет голову в вопросе. Успокоившись, художник, продолжая улыбаться, дотрагивается пальцами пластика перед собой, чтобы убрать его от своего лица. - Рамуда, а можно узнать, в чем здесь несостыковка? Почему лжец не может быть любопытным? - Они действительно близко.When I'm on, I believe you When I'm not, my knees don't even seem to feel
Амемура несколько раз тупо моргает, приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же осекается. - Зачем лжецу что-либо знать, если он это все равно исказит? В таком случае, можно и самому придумать любую «правду». - он отводит леденец от губ. Сказал какую-то глупость. - Я не знаю. Не понимаю. - Вот как, - мычит Гентаро, наблюдая за отсутствием слюны, которая должна была тянуться от его рта к конфете, если бы у него были слюнные железы. - Звучит разумно, думаю. Юмено немного наклоняет голову, и вследствие этого движения кисть, что была по привычке положена за ухо, падает вниз, деревянной ручкой задевая плечо Рамуды и создавая громкий звонкий стук. Краска с пучка разбрызгалась и оставила плавно растекающиеся по гладкой фарфоровой поверхности желтые кляксы. Как бы жалко не звучало, Амемура чувствует странную боль в несуществующем сердце от этого звука, означающего пустоту, отсутствие того, что принадлежит обычным людям. Он старается закрывать на это глаза, и просто ненавидит Джакурая за то, что тот поспособствовал развитию этого комплекса. Да пропади он пропадом. Гентаро издает нелепый звук, дергая рукой в запоздалой, от того и безуспешной попытке поймать инструмент, и глупо наблюдая, как кисть ударяется о пол, в конце концов вздыхает и трет переносицу. - О боже, я прошу меня простить. - он убирает руку, и его скорченное выражение лица действительно можно считать сожалением.- Ты весь в масле. Ничего страшного, Гентаро!~ - Да что ты говоришь. - простит его Юмено, но его сахаристость куда-то пропала, убежала, поджав хвост, оставив после себя только язвительность и чувство безысходности, еще и забрала с собой высокий голос. Рамуда смотрит на то, как по его плечу скатываются капли краски, и думает, что некоторые попали ему и на лицо, замечая, как желтые капельки падают на дешевый ламинат при повороте и наклоне головы. Художник, который не совсем понятно, когда успевший отойти, вернулся с упаковкой влажных салфеток в руках и пытается открыть коротким ногтем клейкий клапан, фыркая, что также немного напоминает смех. - Мне очень жаль, Рамуда, это все мой тремор. Я сделаю все, чего ты пожелаешь ради твоей милости.- Клапан наконец-то поддается, и Гентаро достает одну белую салфетку. - Правда что ли? - Амемура выдает напускное удивление, хлопая розовыми искусственными ресницами. - Что конкретно? - Юмено щурит глаза и поднимает брови, изображая непонимание. - То, что у меня есть тремор или то, что я готов на все, дабы заслужить прощение? - он протягивает большой палец, обмотанный влажной салфеткой, к лицу Рамуды. Розововолосый, если честно, все еще не до конца научился определять, когда художник лжет, а когда нет, поэтому ему иногда кажется, что Гентаро лжет всегда, что, наверное, не так далеко от реальности. Впрочем, с тремором писать картины довольно тяжело. - Ха-ха, ты что, флиртуешь со мной, Гентаро-о-о? - он складывает губы в трубочку и поднимает плечи. - Так это все было лишь предлогом? Какой ужас! - Юмено, видимо ожидавший подловить Рамуду, в итоге стал жертвой сам, замерев с полуоткрытым ртом, почти коснувшись фарфоровой щеки. - Я не — - Ты же в курсе, что я сижу прямо перед тобой полностью голый? - Рамуде на самом деле смешно от ситуации. - Просто напоминаю. - он ведет плечами. Гентаро прекрасно понимает, что его дразнят, но все равно чувствует себя уличенным в страшном преступлении. Он тихо вздыхает, - Рамуда, ты видишь двусмысленность там, где ее нет. - И все-таки начинает вытирать желтые следы. На секунду у него в голове мелькает вопрос, почему он делает это сам, а не дал салфетку Амемуре. Ну, не так уж это и важно. У Рамуды устали конечности, он сидит на этой табуретке уже три часа, а шарниры в его теле неплохо бы размять. Позировать тяжело, и Амемуре жаль своих моделей. Он подставляет свое лицо Гентаро, не отрывая взгляда от пола. От Юмено исходит резкий запах масляных красок, и Рамуда не знает, как тот еще здесь не закашлялся. - Вообще-то я все еще не простил твою криворукость. - Ты хотел сказать, мое двигательное нарушение? - Гентаро проводит салфеткой под вырезом его глаз, ухмыляясь. - Нет у тебя никакого тремора. - Ладно, нет. Я солгал. - надо же, как быстро сдался. - Ну, так, что я должен сделать, о, мой лидер? Еще бы повелителем назвал. - Ммм, - Рамуда тихонько бьет розовым леденцом по губам, думая, что бы попросить. Это в какой-то степени весело. Он подбирает ногу под себя, предварительно поводив стопой туда-сюда, разминая шарнир. - Гентаро сказал, что сделает все, чего я пожелаю. Даже не знаю, с чего начать~. - Амемура метается от низкого голоса к высокому, сам иногда того не осознавая. - Пожалуйста, в переделах разумного. Я не буду нырять в бассейн с акулами или идти играть с Дайсом в казино, только потому что уронил на тебя кисть. - Художник сдувает с лица Рамуды мешающую волосинку, начиная размышлять о глупости собственного заявления "что пожелаешь". Амемура действительно мог попросить, что угодно, начиная от перемыть полы в его квартире, убрать в мастерской, заканчивая пойти и сказать Изанами, что, да, он консерватор. Хотя Рамуда и не совсем понимает, что в этом плохого. В голову одна за одной приходят различные идеи, и он чувствует легкость от возможности не думать о своем настоящем или будущем, отдаваясь чему-то вроде детской забавы, потому что оставаться наедине с собой, в тишине, невыносимо - ему кажется, что его мысли обрастают плесенью, состоящей из бесконечных "а что дальше?", "а как дальше?" и тому подобным, и это, пожалуй, одна из тех схожестей с человеком, которую он бы предпочел не иметь.I said today is but a rumor That we'll laugh at in a year Or two, or three, or four, or five, whatever
Пока Гентаро пытается отмыть масляной развод на фарфоровой щеке, Рамуда думает о том, чтобы попросить того рассказать ему сказку на ночь, но тут же откидывает эту мысль подальше, издавая недовольное бурчание. Слишком скучно, приземленно. Амемуре хочется попросить о чем-нибудь необычном, азартном, запредельном, но его кукольного воображения хватает лишь на "вылей на кого-нибудь воду и убеги". Наблюдать за этим было бы интересно, но все еще кажется растратным терять такой шанс на что-то вроде этого. - Ммх, - художник случайно задевает его ресницы салфеткой, заставляя часто моргать. - Так сложно определиться... - Он начинает задумчиво водить ногтем по своей голени, оставляя едва заметные царапинки на поверхности. - Ха-ха, почему бы тебе не поцеловать меня?~ - он улыбается, это ироничный вопрос, который даже обдумывания не требует. Шутка, наверное, это так называется. Рамуда не первый день живет - чему-то он должен был научиться. Хотя, проведи еще немного времени с Сасарой, как это делал Саматоки, это бы плохо закончилось. - Я не записывался в твои фанаты. - Художник сминает салфетку, собираясь отбросить ее к другим двум. - Что ж, раз ты не можешь ничего придумать, я могу быть прощен просто так? Я даже вытер тебя. - Гентаро не против, это смущает, но он на самом деле не против. Хотя бы из чистого любопытства, - каково касаться губ, лишенных нервных окончаний, да и не сильно его пугает сам факт целовать Амемуру. Рамуда его интересует, и он бы в очередной раз солгал уже самому себе, если не во всех аспектах. Но у Юмено свои тараканы в голове, и от них не очень-то легко избавиться. Он сам не понимает, почему вообще это все предложил, если Рамуде было достаточно извинений. "Длинный язык держи на привязи" - извечная проблема. - Но Гентаро-о-о-о! Ты обещал! - розововолосый использует плаксивый голос, собираясь кулачками утирать несуществующие слезы. - Разве так можно? - Может, я солгал об этом? Уже и не помню, что я тогда говорил... - Художник внимательно наблюдает за представлением Рамуды в поиске собственного спасения от еще более странных желаний, которые способен выдать Амемура, даже в шутку. Он не может вечно отвечать на иронию иронией, скрывая свою сконфуженность, поэтому, в самом деле, пора бы от этого бежать. Даже не имея точного понимания сознания Рамуды, его мыслей и этих неполадок, которые привели к способности чувствовать, Гентаро может сказать, что даже если тот и имитирует поведение людей, окружающих его, в том числе самого Юмено, то получается у него, конечно, отменно. Возможно, даже лучше, чем у самих людей. "Бесчеловечный" - совсем не то слово, которое нужно употреблять при описании их лидера. Тот и не должен быть человеком, все в порядке, если нет. Во всяком случае, так считает Гентаро. От Рамуды исходит притворное хныканье, он несколько раз проводит пальцами у глаз, как бы стряхивая слезы. Картина достаточно сюрреалистичная: голый, розововолосый парень с необычными механизмами по всему телу рыдает, сидя на облупленной табуретке и поедая леденец. Юмено ожидал написать совсем не это, но так тоже неплохо. У него совсем мало работ подобного содержания. - Ты же знаешь, я вижу, что ты не плачешь. - художник собирается вновь отойти и встать за мольберт. - И ты даже не собираешься выполнять обещание? Как некрасиво. - Рамуда разминает кисть руки. Рыдая, он не то чтобы действительно так сильно хочет, чтобы Юмено что-нибудь сделал для него, просто Амемура хватается за каждый способ нарушить тишину. Конфета почти закончилась, скоро нечего будет нервно грызть. Он рад, что Гентаро наконец собирается продолжить рисовать, но ему совсем не хочется вновь слушать лишь шорох карандашей да звон граненного стакана при ополаскивании кисти. Что-то щелкает в голове Гентаро, заставляя его обернуться. Высшие силы? Да уж, конечно. Рамуда Амемура - восьмое чудо света, функционирующее без единого схожего с человеческими органа, и Юмено не знает, во что еще ему стоит поверить после этого. Сильнее смущения или собственных загонов есть только любопытство, которое художник, увы, побороть не способен, разве что на время убавить. Ну, правда ведь интересно, что это такое. "Наглость - второе счастье" - наверное, это тоже в каком-то смысле про него. Он наклоняется, пока Рамуда с закрытыми глазами мычит что-то мелодичное себе под нос, в ритм дрыгая ступней и доедая конфету. Гентаро кротко касается щеки Амемуры, в который раз за сегодня удивляя того, и пальцами другой руки дотрагивается до торчащей изо рта пластмассовой палочки. Юмено не знает, что он делает, и знать не очень-то желает. Розововолосый ничего не говорит, только стеклянные глаза, направленные прямо на него, немного пугают художника. Он аккуратно вытаскивает леденец, от которого остался только небольшой полупрозрачный круг, отколотый с одной стороны, и отводит его в сторону от головы Рамуды, оставаясь держать конфету в воздухе. Одной ладонью Гентаро обхватывает лицо Амемуры, зарываясь большим пальцем в розовые волосы, и, уже приближаясь к губам, на секунду замирает в сантиметре от них, словно осмысляя происходящее, а потом все же прижимается своими к совсем-совсем холодным без капилляров устам. На вкус они действительно как резина, как резиновый держатель на шариковых ручках, который Юмено грызет, когда долго задумывается над блокнотом с набросками. Губы имеют отдаленный вкус чего-то смутно напоминающего малину, но художник списывает это на конфету. Видеть Рамуду обнаженным, причем не только телом, целовать Рамуду - необычно. Все дальше зарываясь в чужие яркие волосы, Гентаро заводит какую-то прядь Рамуде за ухо. Амемура застывает с наполовину поднятой рукой, испытывая смутные ощущения по этому поводу. Он знает, что происходит, потому что опять же, не первый день живет, но пробовать такое на себе не входило в его планы. Рамуда не чувствует этими губами ничего, но от чего-то это приятно. Странно, но приятно. Чувство, испытываемое им сейчас, вроде как называется тоска. Амемура скучал по прикосновениям и он жутко жаден до них. Джакурай часто говорил, что он удивительно тактильный, - ладно, хорошо, Рамуда не будет отрицать. Он кладет руки на затылок Юмено, пугая того внезапным холодом фарфоровых пальцев. А, да, кажется, нужно закрыть глаза. Раздается стук упавшего на пол леденца, и, наверное, он раскололся. В любом случае, его уже нельзя есть. Вторая, теперь свободная, ладонь художника скользит по его шее и бережно пересчитывает пальцами исходящие от шейного шарнира выпуклости, на вид совсем как шейные позвонки у людей. Художник, находящийся так близко к его лицу, замечает едва заметные трещинки на правой щеке Рамуды, расходящиеся небольшой паутинкой вдоль скулы. В голове мелькает мысль о том, что Амемура в прямом смысле трескается, и вполне возможно, что это одно из последствий недостатка конфет, и старается гладить щеки того как можно аккуратнее. Гентаро не краснеет, потому что это невиннейший поцелуй, если таковым можно назвать, а Рамуда просто такой функции не имеет. Почти что белые, ненатурально ярко-румяные на костяшках, пальцы, которые довольно тяжело сгибать, накручивают торчащий загривок русых волос, слегка оттягивая от себя и хлопая ресницами. - Ха-ха-ха, это ты так общение выполняешь или просто приспичило, Гентаро? - он наклоняет голову набок, откидываясь назад и хитро улыбаясь, все еще закинув руки Юмено за шею. - Если позволишь, я не буду отвечать на этот вопрос. - У него начинает затекать спина от такого положения. - Можешь засчитать это, как выполненное желание. - Юмено, совсем чуть-чуть ошарашенный внезапной пустотой рук, несколько секунд не знал, куда их деть, пока наконец не поставил их на край табурета, что немного помогало удерживать вес Рамуды, который опасно держался только за него. - Я надеюсь, извинения приняты? - Ммм, думаю, да - Амемура смотрит на лежащий на полу леденец, ничего не выражая, а потом с огорченным вздохом возвращает себе более или менее устойчивую позицию и расцепляет руки. Гентаро разгибается, вертит шеей туда-сюда и касается своей поясницы, театрально ойкая. Он наконец поднимает с пола упавшую кисть, пока Рамуда весело болтает ногами. - Мы продолжим? - Если ты не против, - художник двигается к холсту. - Я устал сидеть, но не против. - Не против? - Не против. Только не молчи. - Как пожелаешь, Рамуда.