ты прекрасна, тайная любовь.

Слэш
PG-13
Завершён
41
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
41 Нравится 4 Отзывы 9 В сборник Скачать

лягушка, воробей и клумба

Настройки текста
— пожирающая серость твоих глаз вытянула из него все краски. и если думаешь, что я тебе это прощу – ты заблуждаешься. вот, что услышал хаджиме, когда вышел из больницы. вакатоши даже не удостоил его взгляда оливковых глаз, спеша к тоору. > ойкава вновь разражается в остром приступе кровавого кашля, даруя миру прекрасный окровавленный букет из гардений, белых и непорочных, словно больничные простыни, запах которых вызывал у тоору рвотные позывы и въелся в кожу несмываемым пятном, перемешиваясь с запахом горького шоколада и медовыми нотками, который источал сам шатен. он проиграл. глупо оказался поверженным, зажатым в тисках собственных чувств, испытываемых к лучшему другу. терновый венок с каждым днем все сильнее сжимался на горле, впиваясь в тонкую бледную кожу, как бы невзначай показывая, что пути назад нет, и тоору рано или поздно сдохнет по своей же глупости, но как красиво: из его трупа произрастут ненавистные до боли гардении, остервенело оплетающие легкие и прорастающие в них. и ойкава теперь – одна большая клумба, заброшенная и позабытая садоводом, словно на могиле старика-отшельника. ему, по прогнозам врачей, не дольше двух месяцев цвести осталось. — два месяца. подумать только – это ведь даже не полноценное лето. — мыслит вслух шатен, откидываясь на кровати и проводя рукой по волосам. — если раньше жизнь казалась непозволительно короткой, то сейчас и говорить не о чем. — стирает сухой салфеткой остатки крови с губ, ощущая неприятное соприкосновение слишком чувствительной с грубой поверхностью. его любовь стала красивым, но разрушительным запретным плодом, который он вкусил. и вкус этого плода – мед, смешанный с железом крови, горечью и солью слез, и, пожалуй, ужасным привкусом табака, к которому тоору жуть как пристрастился, лишь усугубляя свое состояние. но самым главным ингредиентом едкой смеси стала ложь. ложь самому себе, ложь хаджиме, ложь близким и врачам. ложь ушиджиме. парень превратился в один грязный комок лжи, покрытый несбыточными надеждами и оболочкой уверенности и оптимизма. > недавно ойкава узнал, что гардении означают « ты прекрасна, тайная любовь. », если верить языку цветов. и он яростно бы это оспорил. «— да, эта девушка действительно прекрасна, но я ей безразличен. » «— я больше всего в жизни хотел бы, чтобы она стала моей женой. » «— ох, её имя? м-м, азамуку*, оно прекрасно, не правда ли? словно поле белых маков*, залитое солнцем. » шатен не переставал водить всех за нос, рассказывая о придуманной девушке, в которую был влюблён. признаться в чувствах иваизуми для тоору было непозволительной роскошью, которой он не мог себя побаловать, ведь сердце горячо любимого ивы-чана отдано прекрасной девушке по имени хана-чан, ассоциирующейся у парня с ноготками*, растущими в больничном саду. ива-чан скоро женится на ней, а потому, ойкава считал, что лишь помешает и расстроит друга. как всегда и происходило. он горько усмехается, хватая пачку мальборо из тумбы и выходит на балкон. теперь, когда его неделю назад выписали из больницы, бросив равнодушное: « мы ничем не сможем вам помочь, если вы не хотите делать операцию. », никто не запретит ему курить. ну, кроме ушиджимы, конечно. слышится хлопок входной двери и громогласное: « я дома. », окрашенное обычным спокойным тоном, пусть и громким. шатен невольно расплывается в полуулыбке, когда взгляд оливковых глаз укоризненно прожигает в нем дыру, вынуждая повернуться к соседу лицом. — бросай это дело. дуракава. — грозно больше просит, чем указывает, кивая в сторону тлеющего окурка, который в ту же секунду улетает вниз на тринадцать этажей. — вакатоши-кун, говоришь, как ива-чан. — усмехается, встречаясь горячим шоколадом глаз с холодным великолепием морского дна, усыпанного водорослями. и тоору бы с радостью утонул в этом море, добровольно захлебнулся, если бы хмурые булыжники омутов хаджиме не пригвоздили его к земле тяжелым грузом, не оставляя и шанса на спасение. и он медленно задыхался, чувствуя, что сам превращается в один большой камень, не способный на эмоции. — не сравнивай меня с ним. тошно. — устало выдыхает ушиджима, закрывая балконную дверь посильнее, чтобы его сосед не мерз ночью, как это обычно бывает. хотя сам оливкоглазый априори знает, что дуракава еще несколько раз за ночь будет выходить на балкон, дабы снова выпустить клубы едкого дыма и потравить цветы в легких. но вакатоши просто хочется дать солнечному мальчику немного тепла, которое он растрачивает на других, не оставляя себе и капли. > цвет времени солнечного мальчика становится все серее с каждым днем, разбавляясь лишь хвойной макушкой, белыми бутонами и бордовой жидкостью, терпко пахнущей железом. ойкава и сам не знает, почему влюбился в хаджиме. возможно, потому что тот знал его не как мальчика с обложки, всегда улыбчивого и приветливого, слегка горделивого и высокомерного, словно юный принц или орел, а как сломанного мальчика с разбитым сердцем, тысячами масок и пламенной ненавистью к себе, не угасающей уже много-много лет. но сейчас иваизуми забыл про тоору, как про любимую плюшевую игрушку, с который ты сначала носишься, как курица с яйцом, а потом тебе преподносят новую, по имени хана-чан, с тысячей функций и пластиковым, негнущимся телом, запахом некачественного материала и.. — тц. только вот не она вытаскивала тебя с пьянок, не она била рожи твоим обидчикам. не она любит тебя больше жизни, а поэтому гниет и цветёт. ненавижу тебя, хаджиме. — ядовито выплевывает шатен, удивляясь тому, что у него изо рта не полилась желчь. он впервые назвал друга по имени, и теперь это кажется более правильным, чем детское и ликующее «ива-чан», схожее с цветками герани*. в бронхах вновь ощущается ненавистное покалывание, и парень чувствует, как по трахее вверх поднимается цветок, в ту же секунду выпадающий изо рта, как пустая гильза. тело скручивает от боли, и тоору оседает на пол, задыхаясь и продолжая выплевывать белые лепестки, измазанные бардовой, к сожалению, не краской. воздуха не хватает катастрофически, будто при страстном поцелуе, но даже если и так, то кареглазого целует сама смерть, занимая отнюдь не пассивную позицию. мысли шатена почему-то заняты не любимым и ненавистным хаджиме, а обеспокоенным ушиджимой, который вновь уберет за ним цветочную срань и будет ласково гладить по волосам своей широкой и большой, чуть шершавой ладонью, будет говорить что-то нелепое и до коликов в животе смешное в отчаянных попытках успокоить. ойкаве до непристойности сильно захотелось ощутить большую ладонь на своей голове и длинные грубые пальцы в своих волосах. > иваизуми больше не навещал своего лучшего друга, переехав в другой город. от него лишь изредка приходили сухие сообщения, до невозможности пропитанные фальшивым беспокойством ради приличия. тоору отвечал на них неохотно, сжато, предпочитал игнорировать по несколько часов и откладывать как можно дольше. ему было тошно, как после перебора с некачественным алкоголем. только шатен выпил слишком много холода, грубости и фальши от когда-то горячо любимого человека, оказавшегося совсем не тем, кого дуракава себе представлял. он просто идеализировал хаджиме в своей голове, воспринимал его побои, иногда доходившие до гематом, как некий показатель любви, подсветив неоном и украсив бабочками-цветочками-блесточками табличку «бьет – значит любит» в своей голове. но даже если тоору разлюбил, цветы продолжат цвести в его лёгких, создавая гадкое напоминание о ненужных чувствах, губивших его. судьба шатена сияет холодными и одинокими льдами антарктиды, на которые он сам себя обрек, когда пепел глаз иваизуми показался ему волшебным снегом, ведущим к деду морозу и исполнению желаний. черта-с-два, он сам встал на льдину, сам отколол ее от берега и сам отправил себя на верную смерть, в открытый замораживающий океан чувств. > ушиджима тушит горящие в ванне альбомы тоору, вынося его самого оттуда на руках. шатен легок и хрупок, как лепесток тюльпана и бледен, как те самые гардении, постоянно убираемые вакатоши. — успокойся, подстреленный воробей. — шипит брюнет, когда получает неприятный укус за плечо, саднящий и остающийся красноватым следом от острых зубов. — это я это?! и воробей?! —с искренним возмущением восклицает ойкава, с нескрываемым удивлением и обидой глядя на соседа по квартире и кусая его второй раз. — ты тогда лягушка хладнокровная, понял?! «лягушка» чуть кивает головой, неожиданно тепло расплываясь в улыбке. ойкава, кажется, зигзагообразные разряды тока ощутил в районе сердца, заливаясь краской, что уж слишком сильно была заметна на побледневших щеках, сейчас напоминавших чистых холст художника – хоть прям сейчас оставляй на них мазки кистей. но единственное, что вакатоши хочется оставить на щеках ойкавы – это бережные поцелуи, идущие от всего сердца, так и говорящие «я люблю тебя». > тоору белоснежным листом лежит на кровати, столь же тонким и острым из-за болезненно выпирающих костей. сквозь чрезмерно тонкую кожу просматривается венозная система, словно корни многолетнего дуба, уходящие глубоко под землю и имеющие сотни причудливых разветвлений, живописных узоров, чем-то напоминающих хохлому. под его древесными глазами залегли серо-буро-малиновые синяки от недостатка сна, а губы стали похожи на две только наливающиеся спелостью ягоды голубики. и даже так они были самым аппетитным и желанным лакомством вакатоши. — знаешь, тоши, у меня есть желание. пообещай, что исполнишь его. — тихим, еле слышным голоском просит его шатен. теперь мелодичный и звонкий тембр тоору не отскакивает от стен звенящим колокольчиком; он больше похож на плавное течение ручейка, по которому в детстве сплавляешь бумажные кораблики. — обещаю. — поцелуй меня. — уверенно произносит ойкава, устремляя взор своих очей на дорогого друга. и в них лишь плещется решимость, без малейшей капли сомнений. — поцелуй. меня. вновь отчеканивает печатной машинкой, замечая неверующие бледно-малахитовые, со всем изяществом отполированные омуты. ушиджима гулко сглатывает, но ослушаться просто не смеет. робко и невинно сухими, подрагивающими губами прикасается к чужим холодным и мягким, через медовый поцелуй чувствуя улыбку шатена. сам натягивает горестную улыбку на пылающие губы. — улыбайся почаще, лягушка, ты это так красиво делаешь.. а я посплю, пожалуй, так хочется.. — бурчит тоору, чувствуя, как веки наливаются свинцом, а губы отказываются шевелиться. грудь брюнета безжалостно разрывается незабудками*, видя, как изо рта его любимого начинают валиться белые цветы. > шатен без особого интереса разгуливает по городским улочкам, когда его взгляд притягивает смутно знакомая хвойная макушка и слишком. слишком родные черты лица, которые он уже где-то видел. — простите, мы случайно не знакомы? — спрашивает кареглазый, подбегая к объекту своего внимания. — только если в прошлой жизни.— отвечает ушиджима, вглядываясь в подозрительно узнаваемое лицо, словно он видел его уже тысячу раз, но как и где – ни за какие сокровища не вспомнит. — раз так, может вспомним былое?
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.