Раз однажды на привале...

       Опытные искатели приключений говорят, что привал — лучшее время всего похода. Можно поесть горячей и сытной еды, если везёт с дровами. Перекусывать на ходу тоже хорошо, но все же, какие-никакие суп или каша радуют больше, чем пыльные и твердые сухари, спрятанные по карманам на самый крайний случай. Можно поспать. Правда есть шанс быть первым на очереди караулить. Можно в конце концов поболтать, послушать молитвы, принять благословение, подколоть товарища удачной шуткой или околдовать кого из спутниц красивым аккордом. Или выслушать детальный план дальнейших действий, или помочь Дисмасу ставить растяжки с колокольчиками.        Сарменти тяжко вздохнул под маской, отбрасывая в сторону мечты о мирном и приносящем удовольствие привале. Настроение сейчас почти у всей команды было крайне неоднородным. Дамиана безумно трясло, пальцы его дергались, тело выгибалось, а из груди вырывался ужасающий смех, переходящий в ещё более ужасающий кашель. Он кричал, пускай уже охрип, метаясь в припадке безумия, подкреплённого страшной лихорадкой. Хорошо хоть им, Сарменти, Дисмасу и Мэри удалось связать безумца в изодранных тряпках. Иначе тот бы не дал им отдохнуть. Его крики и их смысл и так порядком нервировали, но сам Дами игнорировал всякое напряжение, раны, недуг и усталость товарищей в своем адском приступе вдохновения. Свет рядом! Раны — обман и иллюзия! Кровь — искупление! Боль — очищение! Свет не даст нам умереть зря! Мы погибнем во имя Его!        Сарменти тихо зарычал падая на расстеленный у костра спальник. Мэри казалась спокойной и почти равнодушной. Она в принципе была такой, пока кто-то не умудрялся повредить ее любимый плащ. Уворачивалась гробокопательница, как дикая кошка и дралась с присущей этим хищникам яростью. Теперь же она только сняла шляпу, слушая громкий кашель и хриплые вопли Дамиана. Мэри повернула белобрысую голову в его сторону, нагребая себе в то же время какого-то варева из котла, которое она назвала «походное рагу». Сарменти не был уверен, что в миске своей не обнаружит чью-то руку, зная интерес подруги к разного рода мертвечине. Но есть хотелось. Он поднялся и нашарил свою деревянную плошку в рюкзаке. — Будь добра, мне тоже положи… — постарался дружелюбно и нежно произнести шут, вздрагивая от беснования Дамиана на фоне. Мэри кивнула, принимая ёмкость из рук музыканта. — В маске что ли есть будешь? — хихикнула она, протягивая шуту его порцию. Тот вспомнил о таком привычном щите для собственных эмоций и снял маску, вместе со звенящим колпаком.        Мясо, которое чувствалось по запаху, не было сравнимо с человечиной и Сарменти тихо улыбнулся своим мыслям. — Эй! Дис! Ты не знаешь, от чего отказываешься, милый! Музыкант вон решил оценить мои труды. Ты ж ему веришь! Чего, на голодный желудок геройствовать будешь? А если в последний раз, так сказать, ужинаем в теплой дружеской обстановке? Дисмас сидел спиной ко всем, закутавшись в свою куртку. — Дис, это действительно вкусно, достойная соперница Агнии и Барристану нарисовалась, — похвалил подругу шут, забыв о том, что с набитым ртом не говорят. Мэри смущённо хихикнула. — Смерть! Смерть — истинное искупление за грехи наши! Свет, возьми мою жизнь сейчас, коль я виновен пред тобой! Будь справедлив к неверным! О, пусть умру я за грех ближнего моего, пусть возьму его вину себе! — не унимался Дамиан, — Молитесь за душу мою! Терзайте плоть мою! Да простит вас Свет, убережёт от кары! Пусть кара Его настигнет сегодня меня! Дисмас дернулся от этих слов, что-то металлическое упало из его ладони, звякнув о каменный пол.        Мэри повернулась к Дамиану снова. — Нет… Это пора заканчивать…— она потянулась изящной ладонью под истрепанную полу плаща. Сарменти побледнел, ожидая увидеть сверкающий ножик в руке спутницы. Но расслабился, заметив табакерку. Мэри с решительным и отчаянным видом нюхнула табаку, издав несколько блаженных звуков, давая понять, что проняло. — Дамиан, ты слышишь меня? Или у тебя все ещё собеседование со Светом? — смеялась она, — Брате? — Я… Слышу. Развяжи мои руки, сестра! Подай мою плеть… Кровь… Моя кровь осквернена! Я должен прогнать ее из своего тела, вместе с болезнью! — У меня есть идея получше… — Мэри подобралась ближе к флагеллянту, — Нюхни — полегчает.        И действительно полегчало. Какой-то особый табак в маленькой коробочке имел поистине чудодейственный эффект. Через какое-то время Дамиан перестал трястись и даже был развязан и почти насильно накормлен белокурой преступницей. Но даже в процессе уничтожения остатков рагу из котелка, Дамиан успевал вдохновенно проповедовать о искуплении, своей миссии, грядущем конце всего сущего и о собственной любви к своим ближним. Столь сильной, что за них он отдаст свою жизнь, он заберёт их муки себе. Казалось ему действительно приносит удовольствие страдать. Не обязательно за кого-то. Да, это придаёт благородного оттенка мученичества процессу. Но Сарменти догадывался о более приземлённых причинах такого порыва. Дамиану нравилось чувствовать боль. До резких, полных восторга вздохов и экзальтированного шёпота.        Ещё где-то через час, Дамиан уснул, нарушая ночную тишину только редким кашлем и хрипящим вздохом. Сарменти уже тоже почти дремал, но его мучали мысли. Он не мог просто так оставить Дисмаса, который сегодня казался через чур угрюмым и скрытным. Шут повернулся к дремлющему разбойнику и, подвинувшись ближе, пристально всмотрелся в беспокойные черты. Дисмас не был расслаблен, даже когда засыпал.        Тонкие пальцы в красной перчатке потянулись чужому, строгому, усталому лицу, но Сарменти спешно остановился и убрал руку, когда заметил, что товарищ просыпается. — Дурак, ты достал… — бубнил Дисмас отворачиваясь, — Хватит меня своим взглядом сверлить. Я только во сне смотрел, как я тебя самолично… В общем, ты и так везде и все тебя замечают. Чего смотреть так громко? — Прости… — улыбнулся Сарменти, — Так какова моя участь во сне была? — он дотронулся до плеча разбойника. — Неважно… Спи. — Неважно, как и то, что Дами сегодня наплел, да? — шут решил поговорить и сделать это серьезно, — Думаешь, я не заметил, как с тобой странное приключилось, когда он начал об искуплении вопить. Какой же свой грех ты не хочешь отдать ему, а предпочитаешь страдать сам? — Шут!.. — шикнул разбойник поворачиваясь и гневно глядя в глаза собеседнику. — Я так хорошо тебя знаю, но сегодня понял, что ты слишком много молчал. Дисмас, я просто хочу знать, например, о чем мне не стоит шутить в твоём присутствии. Или какой куплет поднимет тебе настроение. Я знаю твой взгляд, твои жесты, манеры… Но не то, что к ним привело. А я чувствую, это было что-то тяжёлое. Поделись со мной и нам обоим будет легче… — Я, дурак, тебя люблю, но нечего мне рассказывать. Я — убийца. Этого не хватит? — Я тоже, если ты не знаешь, — с нотой гордости отозвался Сарменти. — А вот действительно не знал. И кого же из людей, кроме слуг всякой нечисти ты жизни лишил? — поднял брови Дис. — Одного зажравшегося дьявола, — шепнул музыкант, — И весь его двор… Я был шутом при одном феодале. В какой-то момент я осознал, что этот урод переходит грань. Что я хочу элементарно жить… И я напал на него. Устроил кровавую баню прямо на банкете, когда эта свинья снова пыталась унизить маску дурака, считая себя самого вершиной остроумия. Маска стерпит. Маска стерпит насмешки, побои, запугивание… Маска стерпит и много других вещей, которые не чужды воле особо заскучавших господ, не знающих, как вызвать в своих душах, что давно потеряли счёт грехам и порокам, что развращены до потери всякой чувствительности, хоть бледную тень новых переживаний. И вот… В очередной праздник я решил добавить веселья. Я отрубил руку, которая держала мою свободу в омерзительном кулаке. Я избавился от хозяина и от его дружков. Никогда об этом не жалел… — хихикая шептал Сарменти. — Жестокий ты, дурак… — вздохнул Дисмас, горько усмехаясь, — Мне нравится… Но, моя история прозаичнее. Я действительно жалею о том, что совершил… Надеюсь, темнейшее подземелье заберёт мою жизнь за это.        Сарменти недоумевающие хмыкнул и поднялся. Поднялся и Дис. В кармане куртки обнаружился старый, серебряный медальон, который Дисмас моментально передал шуту. Тот только теперь понял, что же так звонко выпало из рук разбойника сегодня. В медальоне оказался портрет молодой женщины с ребенком. — Я не знал их… Мне сообщили тогда о дилижансе одного богатея, что должен был ехать по моей части дороги… Мы с бандой устроили засаду. Я лично обстрелял карету, но сердце моё укатилось в пятки, когда я услышал короткий, высокий вскрик. Я выбил дверь и увидел два тела… Я убил мать и ее дитя. Я оборвал жизнь, которая едва успела начаться… Это тяжкое преступление, Сарменти… — Настолько тяжкое, чтобы не назвать меня «дурак» или «шут», а вспомнить мое имя, — отметил музыкант, вслух осмысляя серьезность услышанных слов. Дисмас молча улёгся на место, но внезапно был обнят со спины, а голос Сарменти звучал уже над самим ухом. — Если дорога крови привела нас в один отряд, я счастлив. Не знаю, пришел бы ты в Гамлет или нет, не осознай ты надобности искупать вину. Но то была ошибка. Недопустимая, и все же ошибка. Убийца и монстр тут, выходит, я, — шут снова тихо хихикнул. — Ты защищал себя, — парировал разбойник. — Но я получил полное моральное удовлетворение от факта убийства. Потому, если темнейшее кого и заберёт, то лучше пусть меня. Ты же парень хороший и на ошибках учишься. Если ты хочешь дожить до темнейшего, то лучше отпусти наконец свою совесть, старик… — Это была угроза? — улыбнулся Дисмас, резко поворачиваясь и в одно движение нависнув над болтливым спутником. — Это был дружеский совет, — прищурился тот, притягивая собеседника ближе за его красный шарф, — Так что же ты делал со мной в своем сне? Прежде чем Дисмас успел ответить, в плечо ему прилетел ботинок Мэри. — Эй! — шикнула она, — Вы двое! Содомиты что ли? Мне безразлично, но вот Дами если увидит — обоих своей плёткой поимеет так, что больше не захочется. Дождитесь момента одиночества! Или давайте всё-таки прирежем Дами, покуда храпит безмятежно, и скажем, что так и было?