Над спящим, будто полумертвым городом, в молочных сумерках разливался рассвет. Летнее, ранее утро приветствовало всех бледным, ещё темноватым небом в пять часов утра, что бывает в самый разгар июля. Причём в это время утро чаще всего самое лучшее; оно еще не жаркое, но и не холодное, вне зависимости от местности (естественно, исключая жаркие страны и холодные земли с непостоянным климатом). Не светлое, но и не тёмное, какие-то силуэты уже становятся светлее, да и очертания различных теней менее расплывчатыми. Мы сидим в комнате у одного молодого парня, которому примерно лет двадцать. Имени я уже не помню, да и озвучивать его сейчас не имеет смысла. Лицо его тоже редко было видно; обычно он просто поднимал голову, наклонив ее набок, подставляя первым солнечным и последним лунным лучам свое веснушчатое лицо. Бледная кожа придавала парню отнюдь нездоровый вид, а растянутые в постоянной, больной улыбке серо-алые губы явно говорили о странностях этого человека. Рядом со мною по бокам расположились Дарья и Вадим, они очевидно хотели спать, как и я, после полуночных «бродилок» по кварталам Белгорода. Мы почти засыпали на плечах друг у друга, под шорох игральных карт, под трескучий звук раскладывания колоды, нам в лицо светил предрассветный луч, а мы настолько устали, что сидели и буквально заснули, положив головы на наши плечи. Я обнял руками плечи Даши, а Вадим облокотился на меня, положив голову мне на колени, а ноги подогнув под себя — явно он спал слаще всех нас. Так мы бы и заснули, прямо здесь, и проспали бы до самого дня, как вдруг парень, сидящий перед нами, громко приземлил толстую колоду карт. Я ощутимо вздрогнул, заставив недовольно убрать голову с моих колен Вадима. Даша убрала голову с моих плеч, вытирая сонные глаза. Я чуть не опрокинул стоящее передо мной пустое блюдечко с золотой каемкой, поэтому с тревогой наблюдал за необычными движениями невозмутимого парня. А он тем временем медленно, не торопясь, плавно двигал руками в такт какой-то своей мелодии, что напевал себе под нос, но иногда пальцы вдруг резко уходили вниз, начиная заплетаться и создавать необычные узоры, когда они дрожали, дергались, двигались. Всё это было так захватывающе и так необычно. Вадима опять начало клонить в сон, а Даша тоже наблюдала за этими действиями, недовольно потирая глаза. Тут парень вскинул свои серые глаза. Его губы разъехались в еще более широкой улыбке, чем было до этого. Призрачный свет, льющийся из окна, лег на его лицо, выделив серые веснушки и курносый нос. — Возьмите спички и восковые свечи, что стоят прямо перед вами в стеклянных стаканах. Зажгите их, — невозмутимо произносил парень, вроде как неспешно, а вроде как и с невероятной быстротой совершая необходимые действия. Пока Даша пыталась растолкать задремавшего Вадима, после чего тут же схватилась за свечу и принялась за дело, я уже поднес горящую спичку к фитилю и поджег его, наблюдая, как заплясал маленький огонёк. — Поддержите свечу в руках, держите ее над блюдцем, вот так, — парень сжал в кулаке свечу, наклонив ее таким образом, чтобы воск стекал прямо в блюдце. — Подождите, когда воск стечет в блюдце и поставьте туда свечу. Убедитесь, что она плотно стоит — нам не нужно, чтобы во время гадания произошло что-нибудь плохое. Пока мы парились с зажжением и установкой свечи, парень-инструктор тем временем взял в руки колоду карт и начал ее смешивать, доставая спустя каждые два взмаха руки по три карты и разложил по полу в каждом ряду рубашками вверх. Наконец, у нас было всё сделано, и парень продолжил. — Я разложил тридцать шесть карт, значит, по три ряда с двенадцатью картами каждый. Пусть каждый из вас возьмёт одну! — с этими словами он легко достал из лежащих веером карт рубашкой вверх одну, и из другой такой маленькой колоды — тоже одну карту, но уже из второго ряда. — Берите одну карту в каждой колоде каждого ряда, — нам было сложно понять, что он говорит, но мы кое-как разобрались и сумели взять по двенадцать карт каждому. Мы разложили их рубашками вверх на полу и стали смотреть за махинациями парня. Несмотря на то, что я не очень любил игры с картами, эти простые махинации внезапно меня завлекли. Оранжевый огонёк заплясал на стекле старого, потемневшего от времени окна, вырываясь в утро встающего мира. Сегодня, прямо здесь, в этом типичном, раннем, сонном летнем утре Белгорода было что-то необычное. Было что-то доброе и уютное в этом тихом дне. Сон окутывал с головой, но еще больше хотелось не заснуть и смотреть, что будет происходить дальше. Вадим какое-то время погадал с нами на картах, потом отполз в сторону и недовольно пробормотал что-то вроде «Я хочу спать», поэтому мы с Дашей остались вдвоём. Парень спокойно убрал колоду карт Вадима в сторону, а затем посмотрел нам в лица — мне казалось, что он смотрит одновременно на нас и в каждое лицо по отдельности. Он с больной, странной улыбкой смешал свою колоду, и мы выжидающе молчали, не понимая, что будет дальше. Даша начинала клевать носом, и мне тоже хотелось присоединиться к ней, но почему-то я понял, что не хочу спать. Внезапно парень встрепенулся, будто задремал на пару минут. Он окинул взглядом меня с Дашей и понимающе улыбнулся. — Остался ты один. Смешай карты и покажи мне самую слабую карту на данный момент. Я не разбирался в таких мелочах, но решил не париться. К тому же мне издавна казалось, что мы играем как-то неправильно и что в карточные игры играют немного по другому. Но я решил не сопротивляться и покорно выставил перед собой рандомную карту, что попалась мне под руку. Парень как-то странно усмехнулся, но продолжал быстро смешивать свою колоду карт. Внезапно он выхватил карту, что я показал, и поднёс к огню. Огонь опалил карту, а затем парень бросил ее на блюдо. Карта медленно сворачивалась от жара, она темнела и бурела, она становилась более мягкой и гибкой. Я со странным ощущением смотрел на горящую карту. И в чём была цель данной игры? Я непонимающе поднял глаза на парня. А тот лишь улыбался. Карта догорела. Пламя вместе с ним — свеча могла гореть еще, но она вдруг погасла ни с того, ни с сего, и то, что она горела, говорила как раз-таки сгоревшая карта. Мы просидели в полном молчании. Наконец я осмелился поднять глаза на парня. Тот уже смотрел на меня, не отрывался и улыбался во весь рот. Меня чуть передернуло от страха и неприятного ощущения. — Убери свечу и распредели сгоревшую карту по блюдцу, — ответил парень. Он смотрел на меня, но свет из окна почему-то перестал падать на его лицо, и оно скрылось в сумерках. Я кивнул и поднёс руку к свече. Сжав ее в ладонях, я дернул на себя и оторвал от блюдца, после чего стал пальцами медленно распределять останки сгоревшей карты по блюдцу. Внезапно я увидел, во что превратилась сгоревшая карта. Я уже когда-то и где-то видел это лицо. Я знал, что это за лицо и какой человек его носит. И меньше всего я б хотел встретиться с ним ещё раз.
***
Мы так долго бежали по пустым, просыпающимся улицам Белгорода. Это было действительно захватывающе. Летняя, ночная тишина, такая уютная, но прохладная — самый подходящий звук, атмосфера для бега без цели по кварталам родного города. Почему-то это было самой замечательной ночью, которая была у меня когда-либо. Такая приятная, атмосферная, теплая ночь. Такая порывистая, спонтанная, тревожная. Такая активная, радостная, трепетная. Есть люди, для которых лучшая ночь — сон или времяпрепровождение с любимым человеком в постели. Однако, для меня лучшая ночь — бессмысленный бег по улицам своего города, спонтанными выкриками и жарким дыханием. Даша и Вадим поддержали меня в этом решении. Они заметно устали от беспрерывного бега, но были счастливы. На их раскрасневшихся лицах проступал восторг и искренняя радость. Мы решили остановиться около мусорных баков и, как бомжи, легли у них. Одежда была грязной, голые ладони — тоже, мокрые волосы облепили потные, липкие лица, но самое главное — мы были довольны. Даша достала из своего рюкзака бутылку минеральной воды и три бумажных стаканчика, которые у нее всегда были на всякий пожарный. Мы наливали в них газировку, перешучиваясь и смеясь со своих же собственных шуток, что, мол, мы теперь «анонимные алкоголики». В эту ночь не хотелось ни грустить, ни плакать, ни отчаиваться, в эту ночь хотелось только искренне смеяться, улыбаться и просто быть счастливым. А глупые шутки или нет — это неважно. Совсем неважно. Было еще темно, и единственным источником света был уличный фонарь неподалеку. Но это был конец улицы, поэтому он стоял всё же достаточно далеко от нас и лишь слабый свет падал нам на ноги. Но это было даже лучше — мы видели только в общих чертах наши лица, но нам, опять же, видеть их было совсем неважно. Мы любили друг друга, как родных, лучших друзей. Нам было все равно вообще на все. Счастье и улыбки, вот что нужно для самой крепкой, настоящей дружбы. Мы спокойно сидели и пили газировку, а самое главное — нам было весело. Мы глупо шутили и потом смеялись со своих же шуток, мы воображали себя бомжами и алгоколиками, и хоть это были неуместные шутки, нам было всё равно. Вадим раздобыл где-то маркер и написал на своем стаканчике «Водка», и почему-то этот нелепый факт рассмешил меня до слёз. Мимо меня промелькнула тень. Сама тень была, естественно, темной, однако ее лицо было неестественно белым, светлым, будто отдельное от тела сумрачного существа. И хоть появление этой тени было секундной, я сумел в подробных чертах разглядеть призрачное лицо. Я не собираюсь давать ему описание — лицо, обычное, человеческое, с глазами, носом и ртом, но что-то такое привычное было в этом лице, вместе с этим и отпугивающее. К тому же, рядом, прямо сбоку, что-то белое зашевелилось. Я резко повернул голову, и увидел танцующие белые пятна, которые моментально растаяли в воздухе. Вадим не замечал этого, но Даша явно заметила моё встревоженное не на шутку лицо. Когда я вновь увидел белую женщину-призрака в белом платье, сотканном из утреннего воздуха и бледных лучей первого встающего солнца, моё лицо, очевидно, приняло ужасающий облик, потому что Даша как можно медленнее обняла меня за плечи и тихо, почти неслышно спросила: — Андрей, что происходит? Почему ты будто видишь кого-то? Я не собирался от неё ничего скрывать, поэтому рассказал все, как есть, в общих деталях, кратко, но вместе с этим подробно. Я рассказал про то, как я видел женщину-призрака в белом платье и про ее лицо, спокойное, мягкое лицо, цвета чая с молоком, и как она быстро промелькнула мимо меня, но я все же успел уловить ее спокойный, пристальный, чуть даже грустноватый взгляд. Даша слушала меня внимательно, она явно не считала меня дураком или на голову больным. Вадим повернулся ко мне — он явно услышал нашу беседу и заинтересовался ею. Когда я закончил, воцарилось минутное молчание. Тишину нарушил Вадим. — Обычно такое бывает во время бессонных ночей. Если ты не спишь хотя бы до трёх ночи, то и не такое может привидеться, — произнес Вадим, следя, как я отхлебываю газировку со дна стакана, после чего вытер губы. — Не знаю. Несомненно, это тоже возможно. Но почему-то мне кажется, что это другое. Даша явно не нашлась, чего сказать по этому поводу, поэтому лишь молча подлила мне еще газировки. Впрочем, я и не нуждался в ее ответе. Сейчас я просто вдруг понял, что все, что мне нужно на данный момент — тишина и душевный покой. А пролетающие белые призраки не пугают меня. Мы хранили полное молчание, смотрели на бледнеющее небо, как россыпь звезд постепенно испаряется в свете утра, и, знаете, это были самые лучшие секунды моей кратковременной жизни.
***
После этого нас каким-то макаром затащило в дом к незнакомцу. Хотя, быть может, на то время он был еще моим знакомым, но дереализация поглотила мой мир, оставив его, как нелепый, детский набросок простым карандашом, сделав его темным и максимально неестественным. Он учил нас гадать на картах. К тому времени нам всем уже хотелось спать. Вадим лежал где-то позади меня, широко раздвинув ноги в коленях и положив их на диван из кожи, а под голову поместил дакимакуру парня, которая изображала непонятную молодую девушку в закрытом синем платье с короткими рукавами. Около меня лежала Даша, она прижалась к стене и тихо сопела, обнимая себя тонкими, холодными руками, на которых отчётливо проступали вены. Я неловко улыбнулся. Какие же люди красивые, когда они почти что мертвы и молчат. Сон делает их совсем другими людьми. Я улыбнулся, но потом улыбка сползла с моего лица, когда я взглянул на парня, а потом и на останки сгоревшей карты. Я до сих пор видел то лицо, которое я приметил у женщины-призрака. Почему-то мне уже это не нравилось. Я с зарождающейся тревогой посмотрел на парня. Он скрывал своё лицо в темноте. За окном стало явно светлее. Летнее утро вступало в свои права. Солнце поднималось все выше и грело грешную землю, однако мою душу это не грело, а она тем временем холодела от непонятного страха. На окне заиграли блики. — Я вижу лицо, — дрогнувшим голосом наконец оповестил я. Парень, судя по непонятному движению шеей, поднял голову чуть выше и посмотрел на меня. Я не видел его глаз, но что-то мне подсказывало, что он именно посмотрел мне в глаза, уставился немигающе, и я на миг подумал, что он слепой. Эта странная мысль пришла мне в голову совсем неожиданно. — Я уже видел его сегодня. Один раз. Но оно уже не даёт мне покоя. Парень снял капюшон. Я смог увидеть его лицо. Такое же улыбающееся лицо. Такая же назойливая улыбка. Внезапно я разозлился и хотел все бросить и уйти, но почему-то у меня не было сил даже встать. А парень все смотрел, и смотрел пристально, не отводя взгляда от моих глаз, все также приторно улыбаясь. Необъяснимая злость закипела внутри. Я терпеть не мог, когда кто-то смотрел мне прямо в сердце. Я ненавидел это. Я был готов убить. Андрей, только не думай. Почему мне стало так плохо?! Я… не понимаю. Внезапно крупные капли слёз брызнули на пол, начали быстро стекать по разрумянившимся щекам. Я был слишком зол, настолько зол, что я заплакал. Слабый парень. А незнакомец все сидел и улыбался. Улыбался своей застывшей улыбкой, но у него явно что-то изменилось в лице. Он как-то выпрямился, да и лицо подернулось легким серым туманом. Тем временем злость вскипала во мне и переливалась наружу. И это всего лишь из-за той, чертовой, надоедливой, улыбки! Мне было так больно, так тоскливо, и слезы буквально градом покатились по моим щекам. Я сдавленным голосом произнес: — Я не могу. Почему я плачу? Почему никто не просыпается? Я уже должен был перебудить всех своим чертовым нытьём! Даша! Вадим! — мои оледеневшие руки стиснули пальцы моих любимых друзей, и я начал их неистово трясти, сам трясясь в необъяснимом бешенстве и навалившейся на меня панике. Мне было страшно, но тоска вскоре взяла своё. Я понял, что одинок. Одинок, как никогда. Я встал. Парень поднял голову еще выше, чтобы продолжать смотреть мне прямо в глаза, не отрываясь, и теперь тоска стиснула мою грудь, и злость царапнула моё сердце. Злость вскружила мне голову, и сквозь туман от слёз я сумел увидеть до боли знакомый мне силуэт. Пусть я видел его лицо всего лишь два раза, но я уже привык к нему, как ни странно, и я ощутил себя как-то… спокойнее. Белый силуэт подплыл ко мне, и я уже смог увидеть ее круглое, призрачное бледное лицо с худыми скулами, острым, маленьким носом и такими же глазами с серым небесным цветом. Женщина выглядела серьёзной, она поджала бледно-розовые губки, а ее светлые брови перекосили переносицу. Затем она протянула мне свою руку и положила ладонь мне на плечо. Я, влекомый ее танцами, вложил свои холодные пальцы в ее, и меня что-то забавно кольнуло, и меня это почему-то рассмешило. Она завлекала в свой танец все дальше и дальше и скоро я, легко отдаваясь ей, каждому ею движению, легко и просто двигался в такт, ловко переставляя ноги, голова легко кружилась от нахлынувшей на меня эйфории. Мне казалось, будто я всю жизнь умел с легкостью танцевать сложный вальс и с легкостью, словно перышко лебедя, исполнять даже сложнейшие па. Мне было приятно танцевать с нею, и хоть в реальном мире я этого не умел, но сейчас-то я был, наверняка, действительно хорошим танцором. Эх, видали б меня мои друзья! Я закрыл глаза, уже настроившись на танец и продолжал кружить по комнате. Легкость, которая раньше не была мне свойственна, теперь же с новыми силами наполняла мои легкие, и я, кружась в жгучем танце, ощущал себя свободным и по-настоящему счастливым. Я открыл глаза, ожидая увидеть белую даму, но она исчезла. Я снова видел плывущую перед глазами комнату, свет начинающегося дня за окном. А затем я увидел на моих бледно-голубых мешковатых брюках пятна темной крови. Еще ниже опустив голову, я увидел лежащего в непонятной позе незнакомца. Его ноги были отведены куда-то в сторону, руки разведены в сторону, а на лице застыл испуг вперемешку с удивлением — но той улыбки не было, и мне почему-то странно полегчало. Но потом я увидел порванный серый худи незнакомца и рваную рану с окровавленной кожей вокруг. После этого я кинул косой взгляд на свою ладонь, и увидел крепко зажатый в дрожащих пальцах нож. Странные ощущения обволокли меня. Белая дама зачаровывала меня, но я отбивался, я чувствовал, как трепещет нож в моей руке, мне хотелось ворваться в ее губы, жарко поцеловать, продолжить утренний танец, но страх и тревога за моих лучших друзей сопротивлялась призрачной женщине. Женщина улыбалась, немигающе глядя на меня, и я ощутил, как мои руки будто не по моей воле скользнули в ее. Я хотел вырваться из ее объятий (тем временем она просто спокойно смотрела на то, как я пытаюсь сразиться с самим собой), но будто встрял еще глубже. Мои руки элегантно обняли женщину за талию и мы начали танцевать. Я был в панике, но ощущение эйфории полностью заглатывал отчаяние. Но я все же не знал, что мне делать. Когда я снова открыл глаза, я увидел в моей правой руке — окровавленный нож. Когда я снова открыл глаза, я увидел в моей левой руке — клок вырванных волос. Когда я снова открыл глаза, я огляделся вокруг себя и увидел неподвижные тела моих друзей. Я не знал, как реагировать. Я просто смотрел, а по моему телу начали идти непонятные судороги. Затем в горле что-то забурчало и я раскрыл рот, чувствуя, как рвота с кровью подбирается к выходу из организма. На ламинат брызнула густая, вязкая жижа, смешанная с кровью. Рука с ножом задрожала, пальцы разжались сами собой и из длани выскользнул простой, кухонный нож… Нет. Я резко повернулся и схватил за платье стремительно исчезавшую призрачную женщину. Я потянул к себе и упал, но ткань ее пышного, прозрачного платья не отпустил. Она неслышно закричала, завопила, она не пыталась сопротивляться, она прижала руки к лицу, но моё-то тело как раз-таки сопротивлялось мне самому. Одна часть меня говорила что-то наподобие: «оставь своих ничтожных друзей. Будь только со мной. Только со мной». Тем временем другая часть меня мыслила иначе: «Избей ее. Убей ее. Уничтожь ее. Ее не существует, ей не будет больно. Но ты спасешь чужие жизни». И я схватил ее за подол платья, а затем резко уронил на пол, ударив ее плечом об кровать. Она открыла рот в немом крике, но я его услышал у себя в голове и мне было мерзко от себя и от того, что я делаю. Я наступил ногой ей на горло и дотянулся до ножа. Мне было мерзко, тем более сейчас я не должен был закрывать глаза. Белая женщина, мое воображение, моя галлюцинация странно посмотрела на меня. Что-то в глубине моей души перевернулось. И я, не моргая, со всего размаху, вонзил кухонный нож ей в глотку. Я хотел закрыть глаза, прикрыть веки, схлопнуть ресницы, но я стоял и мучал женщину, пусть и не существующую, и я ненавидел себя, но нож проходил сквозь теплую кожу все глубже и глубже, пока наконец не коснулся другого края шеи. Голова закружилась, а свет внезапно показался слишком ярким. Я подошёл к серым, унылым шторам, задвинул их и сел у холодной батареи. Чего я добился? Я убил всех… Я хотел, как лучше. А получилось, как всегда.
***
— Андрей! В смутных очертаниях сна я слышал этот голос. Он был тихим, тонким, высоким, в общем, невероятно знакомым, и я отзывался на него. Но я не мог понять, кому именно он принадлежал. — Андре-е-ей! Я ощутил, как что-то холодное брызнуло мне в лицо и кто-то сильно дернул меня за плечо, что наконец заставило меня резко раскрыть глаза. Сначала ослепительная белизна, после чего детали в комнате стали проявляться. Надо мной нависла Даша, а около неё стоял встревоженный Вадим. — Ну, ты победил, однозначно, — усмехнулся Вадим, но от меня не укрылся его облегченный вздох. — Так проспать до трех часов дня, ну это ж надо уметь… Я понял, что произошло. И я выпрямился, схватил за руки Дашу и Вадима и с обожанием взглянул прямо в их лица. Они улыбнулись, но непонимание засияло в их больших глазах. — Пошли домой уже, — сказала Даша, посмотрев на часы. — Уже полчетвертого, Вадим! Это сколько мы его будили? — Даша вновь наклонилась над Андреем. — Уже все. Мы погуляли. Можем проводить друг-друга и мирно разойтись до новой встречи. — А, да? — я не мог перестать улыбаться. Я был счастлив, что всё обошлось. И пусть это был сон, но я думаю, что если б я не сделал это, не убил б свой страх, их уже не было б в живых. Так что я почему-то верил этому сну. Поэтому я был счастлив и искренне горд собой. — Пошли уже, черепашка. — Черепашка-ниндзя, — дополнил я, широко улыбнувшись. Даша и Вадим тоже улыбнулись, переглянувшись, но в их глазах промелькнуло недопонимание. Ну и пусть. Пусть они лучше никогда не узнают эту историю. — Да пошлите уже, — начал я торопить их. Мы за пять минут собрались, в шутку огрызаясь, мы шутили и смеялись, после чего вышли из пустой квартиры-недостройки к солнцу. Над нами нависли деревья, и мы шли по одной из улиц Белгорода. Березы гладили нас по головам своими клейкими листьями, лаская волосы и тихо перешептываясь на своем языке. Мы шли, взявшись за руки, шутили локальные шутки, смотрели на голубое небо, которое, к удивлению, было чистым. Ну, ладно, не абсолютно чистым, но кудрявые, пышные белые облака даже украшали глубизну небес. Дул южный ветер и летний день был в самом разгаре. Я подхватил Вадима и Дашу под локти и побежал вприпрыжку, затем отпустил их и помчался по Белгородским улицам уже сам, размахивая руками, распевая красивые песни Wolfmother, привлекая к себе внимание жителей города и почему-то странно гордясь этим. Солнечный свет почти закрывал меня от окружающего мира. Но я был темным силуэтом, что затемнял этот яркий, желтый мир, который весело скакал вприпрыжку по песку и мелкой гальке, широко улыбаясь и наслаждаясь жизнью впервые за всю жизнь. И к тому же был повод для радости. Так что я радовался, как ребенок игрушке в детском саду, не напрасно и не просто потому, что я спас друзей. Я спас в первую очередь себя. У меня был еще один повод для радости. Самый большой, самый важный, который действительно приводил меня в восторг, и, о, Господи, как я гордился этим. Обратно он не придёт!