Верность

Когда он стал… таким? Волк всегда знал, что Куро был умен не по годам, с этими его заумными разговорами и любовью к пыльным книжкам, понимал это, даже когда просто смотрел в глаза юного совсем мальчишки и видел в них бремя потомка древнего клана с большой ответственностью за собственных подданных. Но когда Куро доходит до этого предложения, простого и понятного даже шиноби, привыкшему думать по большей части чтобы не быть убитым или чтобы всадить меч в чужую спину как можно удачнее, Волк совершенно теряется. Волка нельзя назвать наивным глупцом, который не видит дальше своего носа. Все он видит. Мальчишку, который дышал ему в пупок несколько лет назад, а нынче ласково глядит сверху вниз, вообще сложно не замечать. Их совместных тренировок, в которых Волк без особых усилий все еще одерживает победу, сложно не замечать. Отросших волос, черных, как вороново крыло, которые Господин собирает в высокий хвост, сложно не замечать, особенно когда все женщины поместья замечают их тоже и довольно шумными комплиментами. Его уставший вид хозяина этих стен, решающего бытовые вопросы, сложно не замечать. И хотя основные этапы восстановления поместья Хирата были позади, проблем, по мнению Волка, значительно меньше не становилось. Куро вырос и изменился, и Волк не слеп и не настолько глуп, чтобы не понимать этого. Волк все еще был преданным шиноби своего Господина, хотя тяжелые времена давно минули и даже немного подстерлись в его памяти. Как шиноби, он, конечно же, знал, что по желанию его Господина может быть вознагражден за свою службу. Но разделить с ним ложе… С мальчишкой, к которому он привязался, как верный пес, которого помнит и крохой с босыми ногами, и высоким широкоплечим юношей с ровно теми же голыми ступнями, хоть что-то было в нем неизменно. Боги наказали его за то, что в мирное время ему слишком хорошо живется. — Я знаю о шиноби достаточно, чтобы понимать, что такие приказы в порядке вещей. Его голос спокоен, как и всегда, его поза даже не меняется. «Приказы», вот как, «в порядке вещей». Волк соврал бы, если бы сказал, что этот приказ приводит его в ужас или хоть сколько-нибудь отвращает, но... — Господин мог выбрать любую женщину в этом поместье. Или мужчину, — поспешно добавляет Волк, смотря ему в глаза. — Я выбрал, — медленно отвечает Куро и прищуривает глаза. — Кажется, он сопротивляется. Волк видел слишком много дерьма в этой жизни, чтобы взгляд Куро его хоть сколько-нибудь пугал. Вообще говоря, Господин — последний человек, которого шиноби стал бы бояться. Он не знает, хотелось бы ему этого. Он любил этого мальчишку искренне, он выбрал его, изменив Железному кодексу шиноби, умирал ради него бесчисленное количество раз. Он не отец ему и не брат, он давно видел теплые дружеские чувства Куро, которые тот никогда и не скрывал, но, кажется, спустя годы Куро позволял себе каждый раз все больше и больше, так что и эта грань подстерлась. Тем не менее, они все еще были Господином и слугой, мальчишкой, пускай и ставшим смертным, и взрослым, покалеченным мужчиной. — Я буквально вижу, как тяжело ты думаешь. Он даже поднимается с футона, — Волк замечает, что простыни новые, чистые, — и подходит ближе. Настолько близко, что через несколько мгновений прижимается лбом. Ласкается. Куро всегда любил тактильные ощущения. — Разделить ложе со своим шиноби означает доверие со стороны Господина. Это почетная награда, и шиноби был обязан проявить ответное доверие, согласившись. Иное расценивалось как оскорбление Господина. Так там было? — с полувопросительной интонацией говорит Куро. От него пахнет сладостью, что-то похожее на цветочные масла. — Вы это сами только что придумали, Господин? — Волк старается не смеяться. До него запоздало доходит, зачем Куро велел ему долго и тщательно принимать ванну под предлогом того, что после задания от него невозможно разит, доходит, зачем ему велели побрить лицо, хотя это последнее, что он хотел, и чистить зубы. Волк, было, подумал, у них незапланированная встреча с кем-то важным поздно вечером. — Во времена войн тяжело было найти женщин. Шиноби и его Господин же всегда были рядом. Так было быстрее и проще. — Но я читал, что… — Шиноби обязали соглашаться и расценивать это как «награду», потому что «принуждение» звучит унизительнее. — Но я не… Куро выглядит немного потерянным, немного оскорбленным, немного — огорченным его ответом. Волк не знает, что ему делать, когда они долгую минуту молча стоят, прижавшись, и он смотрит куда-то за чужое плечо банально потому, что смотреть вблизи режет глаза. Разговоры никогда не были его сильной стороной, и он выдает невпопад: — И обычно Господин не наряжается в такие откровенные одежды, чтобы понравиться шиноби. — Тебе нравится? На этот вопрос Волк отвечает привычным молчанием. Куро тяжело вздыхает. — Волк, мне очень хочется сделать это. Я… на самом деле, давно хотел, и… Если тебе не понравится, просто скажи, — сдается он довольно быстро. Волк был уверен, что после первой же фразы последует длительное объяснение, но, кажется, в этот раз они поменялись ролями, где Куро не может связать двух слов, а Волк говорит непозволительно много. Для столь самоуверенного взрослого Господина он слишком неопытен. Или слишком нежен, Волк даже не в состоянии разобрать. Кажется, он собирался поцеловать его, но в последний момент передумал и скосил движение в сторону, ближе к уголку губ. Волк чувствует, как рука Господина цепляется за плечо, а вторая ложится на гладковыбритую щеку. Шиноби прислушивается к своим ощущениям, пытается уловить в них чувство вины, неправильности происходящего или отвращения. Чувствует только тепло и совсем немного — снисходительное удивление от того, как очевидно неопытный мальчишка подхватывает его подбородок пальцами, чтобы слить их губы в целомудренном поцелуе. Волк сдается. Послушно размыкает губы и льнет навстречу. Не то чтобы он мог похвастаться опытом, тем более в медленных, чувственных поцелуях, но его явно больше, чем у вчерашнего мальчишки. — Волк, раздевайся, — конечно, Господин Куро же не справится с его экипировкой. Он пытается фокусироваться на завязках и слоях ткани, позволяя Куро вести в их поцелуе и сдерживая свои порывы сделать его более жестким, прокусить губу этого смелого мальчишки до крови, толкнуться языком. Последнее он все же позволяет себе сделать, когда прохладный воздух лижет обнаженную спину. Господин немного отшатывается, не готовый к такому давлению, но шиноби вовремя подставляет руку и лишь прижимает его теснее. Ткань кимоно неприятного холодит кожу. — Раздевайся, — нетерпеливо повторяет Куро и дергает пояс его штанов. — Полностью. Он перехватывает оба его запястья ладонями и тянет за собой, глядя только в глаза и краснея кончиками ушей. Волку смешно от того, что малец думает, будто бы он сейчас сбежит, но на первом же шаге шиноби неудачно запутывается в собственных стянутых штанах, и вместо смешка с губ срывается ругательство. Куро смеется. Волк удивленно приподнимает бровь, когда его укладывают на спину и неловко устраиваются между ног. Он смотрит в глаза Господину, на его алеющие щеки и краснеющие уши почти с вызовом, заинтересованный в том, что же мальчишка сможет сделать дальше в качестве ведущего. Какие, интересно, книжки ему это подсказали, и кто вообще разрешил молодому Господину читать подобную литературу. Тело шиноби — жесткие канаты мышц и полотно для шрамов, глубоких и тех, которые называют царапинами, свежих и совсем старых. Куро сочувственно хмурится, когда разглядывает его, несмело кладет ладони на плечи и широким движением ласкает грудь, чтобы после — нагнуться к шее и оставить влажный поцелуй. Волк невольно дергает плечом, стараясь закрыться. Шея была его слабым местом, и он всегда прикрывал ее хотя бы тем же шарфом, поэтому нежные касания, граничащие с щекоткой, пробивают его тело мурашками. Когда Господин, скорее чисто интуитивно, подключает к губам язык и лижет мышцу, сдержать горячий выдох не получается. Куро останавливается, вскидывает взгляд вверх, и как бы Волк ни старался сохранить непроницательное выражение лица, горячечное желание, вспыхнувшее в глазах напротив, пошатывает его самообладание. Рука, сомкнувшаяся на его челюсти, и требовательное «Не смей зажимать зубы» становятся неожиданностью, но Господин Куро настроен слишком серьезно, и Волк закрывает глаза и приоткрывает губы, выражая свою покорность. Черт с тобой, мальчишка, так хочется подчинить его — ладно. И он подчиняется, позволяя метить свою шею укусами-засосами, оставлять на шее влажный след слюны и оглаживать бока ладонями, когда Господин спускает ниже, к выемке между ключицами. Волк шипит, когда он прикусывает торчащую косточку, задыхается на вдохе, когда зализывает место укуса и боль переплетается с теплым чувством наслаждения. Собранные в хвост волосы соскальзывают с плеча Куро, но он даже не замечает этого, двигаясь ниже. Проводит большим пальцем снизу вверх, заставляя волоски на груди приподняться, обхватывает влажными губами левый сосок, и Волка ощутимо простреливает от того, как в этом месте ощущается шершавый язык. Короткие, влажные, почти кошачьи движения, уступающие место легким касаниям губ. Волк и подумать не мог, что когда-нибудь ему такое может понравиться, но сейчас он сдерживает дрожь собственного тела, и только дергающиеся пальцы живой руки и едва слышимые поскуливания, вырывающиеся вместе с тяжелым дыханием, выдают его состояние. Привычный ему секс никогда не был таким. Волк не может вспомнить, чтобы он настолько растягивал прелюдии или так остро реагировал на ласку. Ровно как и не может вспомнить, чтобы кто-то так медленно и дразняще его ласкал. Волк думает, ему дозволено сегодня чуть больше обычного, поэтому просит: — Господин Куро, распустите волосы. Куро не нужно упрашивать дважды. Он замирает с порхающими поцелуями на груди, чтобы вскинуть поплывший взгляд выше, на лицо Волка, которое тот усиленно старается сохранить нейтральным. Улыбается. Стягивает резинку, и когда шелковистые пряди спадают на грудь Волка, легко прикусывает кожу. Шиноби дергается. Тут же ловит момент и зарывается ладонью в шелковистые волосы, впутывает в них пальцы и дергает на себя, наблюдая за реакцией. Куро совершенно не возражает, и шиноби накручивает длинные волосы на кулак. Потрясающе. Куро выцеловывает низ живота, пока гладит ладонями крепкие бедра. Внутри все скручивается в тугой узел, стоит мальчишке приблизиться к члену, но он как назло дразнится где-то близко-близко и тут же поднимается выше. Зачем это ему? Волк заставляет себя снова открыть глаза и бросить взгляд вниз. Чужие поцелуи перерастают в укусы, Куро царапает пальцами короткие лобковые волосы и наконец-то ненарочно задевает щекой стоящий член. Не собирается же юный Господин и в самом деле… — Господин… — загнанно зовет Волк и опирается на протез, чтобы подтянуться наверх, обратить на себя внимание, сказать, что это лишнее и… Ох, какие же приятные у него губы. Влажные от слюны, мягкие и неспешные, оставляют свои поцелуи на головке, спускаются ниже. Волк не любил это невесомое, дразнящее давление, но сейчас, когда черные пряди щекочут низ живота и бедра, когда Господин движется между его раздвинутых ног и шепчет что-то о том, что он не силен в этом искусстве совершенно, оно ощущается слишком хорошо. Щеки Куро горят, и это особенно отчетливо видно на его бледной коже. Он зажмуривается, когда заглатывает, опускается медленно, медленно, слишком медленно, старается насадиться глубже и приспособиться. — Господин… Куро поднимается с удивительно пробирающим до мурашек «хааах…», глубоко вдыхая и выдыхая, словно на все это время задерживал дыхание, хотя, может быть, так оно и есть. Волк чувствует его горячее дыхание на головке, легкое давление губ к чувствительной плоти, смотрит в поддетые поволокой черные глаза и уже едва помнит, что хотел сделать. Кажется, остановить его? Вот только он передвигает ладонь на затылок, зарываясь в волосы, поднимается с футона, чтобы видеть лучше, и мягко надавливает, притягивая. Куро понимает все верно: впускает его во влажную глубину рта незамедлительно, беспомощно сводит тонкие брови и выдает протяжный, заглушенный скулеж. Осознание бьет в голову Волка сильнее, чем разом выпитое сакэ: ему нравится. Нравится прикусывать жесткие мышцы, нравится пересчитывать пальцами старые шрамы, пропускать член в горло, едва успевая отдышаться в верхней точке — нравится тоже. И Волк любуется тем, как искажаются от удовольствия ровные черты лица, как натягиваются губы вокруг его плоти. Неосторожную попытку подкинуть бедра Куро тут же пресекает, а за попытку направить рукой Волк получает легкий удар по запястью. «Даже не смей меня подгонять», — читается во взгляде Куро, и он грубо игнорирует и загнанное дыхание, и дрожащие бедра своего слуги. А когда Волк невольно подкидывает бедра второй раз, отчаянно желая ускорить движения и, наконец, кончить, вообще останавливается. Может быть, он и собирался сказать что-то про то, что не позволял своему шиноби своевольничать, но Волку, если честно, все равно. Он притягивает Господина за волосы, едва успевая подумать, что причинять ему физическую боль — плохая идея, и ловит его губы, сразу же начиная поцелуй с агрессивного укуса. Собственный вкус и кровь Куро смешиваются на языке. — Господин Куро, — зовет Волк и подтягивается ближе. Он не позволяет себе поменять их местами и нависнуть над Куро, — такую вольность ему вряд ли простят, — но все еще может упрашивать. В конце концов, Господин всегда был к нему добр. — Давайте продолжим иначе. Выпутать обнаженного Куро из просторного черного кимоно вообще не составляет проблем. Шиноби совсем недолго размышляет, имеет ли он право надавить на чужую поясницу, чтобы прижать ближе, но в конце решается все же молча потянуть за завязки кимоно. К счастью, Куро понимает верно. Чувствовать тепло его кожи все же гораздо приятнее, чем дорогую одежду. Колебание на лице юного Господина, неожиданно потерявшего ведущую роль, можно прочитать без особых усилий, и Волк мысленно усмехается: он, вообще-то, тоже умеет дразниться. Если Господину так нравится удерживать его на грани оргазма и не разрешать кончить, пусть они будут в одной лодке. Волк изворачивается, чтобы нырнуть ладонью между их телами и обхватить истекающий смазкой член. Сцеловывает задыхающееся «Ах», сжимает ладонь крепче: Куро только скулит ему в губы и опирается на футон дрогнувшими руками. — Так несправедливо, что Господин Куро может приказать довести себя до оргазма в любую минуту, — делится наблюдениями Волк и с удовольствием ощущает дрожь чужого тела. Куро утыкает лбом в его плечо, перехватывает руку, требуя остановиться. Шепчет куда-то в шею, опаляя горчим дыханием: — Ты же знаешь, что шиноби может попросить о том же. — Так Вы позволите мне вести, Господин? — Нет. — Обманщик. Куро улыбается. Примирительно целует в подбородок и льнет щекой к щеке. Не то чтобы Волку перехотелось подмять мальчишку под себя и вцепиться зубами ему в загривок в отместку за все жгучие поцелуи-засосы, оставленные на теле в виде неровных краснеющих кругов, но он подчиняется и здесь. Позволяет Куро делать все, что тому заблагорассудится, подталкивать к грани и держать возле нее непозволительно долго. В конце концов, ночь длинна, и сейчас Волку хочется получить свою награду в полном объеме.