Мозоль

      Очередной концерт Самураев вновь собрал полный зал. Безумное столпотворение фанатов всё так же сотрясало зал, а их глотки орали и хрипели, пытаясь подпевать их любимой группе. Иногда дело доходило до драк, но их быстро прекращала очередная волна из тел и кожаных курток. А в конце зала некто предлагал новый сорт синих и красных таблеток.       Джонни играл без особого интереса, фальшивил и произносил всего два слова за песню, но даже так зрители были в восторге от него и той энергетики, которая исходила от его вечно хмурого лица. Все взгляды толпы были направлены в его сторону. Казалось, они следили за каждым его движением и словом, которое он произносил, а вокруг них шли волны поклонения и обожания. Во время выступления он делал вид, что не замечает этих потоков, и только сильнее переставал попадать в ритм.       Пока в это время Керри рвал себе горло и пел, как в последний раз, было непонятно, как он ещё держится. Но Евродин всё цеплялся за свою гитару, с которой уже стали капать на пол алые капли крови от раздираемой кожи на пальцах. При каждом резком движении он весь содрогался и, казалось, вот-вот рухнет со сцены в зал. Его бандана была уже вся пропитана потом, а лицо покраснело от напряжения. Он отдавал себя без остатка, но даже так все смотрели на Сильверхенда, пока Евродин оставался в тени.       Как только последняя песня закончилась, и по залу прокатилась волна разочарования, ведь никакой автограф-сессии снова не будет, участники группы быстро покинули сцену и разошлись кто куда. Керри, задержавшийся на сцене, смотрел, как небольшая орда фанатов окружила Джонни, который не успел скрыться за кулисами. Раздались аплодисменты, радостные крики и возгласы, пока Сильверхенд обливал всех перед уходом толстым слоем мата. Один из фанатов не выдержал и хлопнул Джонни по спине, но тот повернулся к нему с таким презрением, что толпа мигом расступилась, а Джонни смог наконец-то выйти из круга.       Керри смотрел на всё это со стороны, а с его пальцев всё ещё капала кровь. Он чувствовал себя опустошённо и обессилено. В зале остался он один и, утерев кровь платком, направился к гримёрке. Заметив, что дверь её приоткрыта, Керри всё же решил постучать. Никого не услышав, он вошёл внутрь. И как только он сделал это, дверь за его спиной со страшным грохотом захлопнулась. Внутри всё задрожало от страха, но это оказался всего лишь Джонни, который уже успел взяться за бутылку коньяка. Увидев Керри, он усмехнулся и, подойдя ближе, прижал его к стене. Керри пытался оттолкнуть его, но тот держал его за горло железной хваткой.       — Ненавижу тебя, — прохрипел Евродин, пока Джонни свободной рукой доставал из кармана сигарету.       Сильверхенд сделал затяжку и медленно выпустил дым на лицо Керри. В ответ тот прокашлялся, пытаясь отогнать марево рукой. Аромат был отвратительный, такой же, как и вся эта ситуация. Евродин чувствовал тошноту, а вместе с ней и нервное возбуждение, которое грозило перелиться через край. Джонни провёл пальцем по его горлу и слегка щёлкнул зубами.       — Нет, Кер, не ненавидишь, — прошептал он и отпустил Керри.       Тот отшатнулся от него, держась руками за шею. Тело Евродина болело от усталости, перегара и всё ещё кровоточащих пальцев. Он еле стоял на ногах и чувствовал, что сейчас свалится прямо на прожжённый диван, на котором уже успел расположиться Джонни.       Прислонившись к подлокотнику, он осторожно сел рядом с Сильверхендом, который уже успел разлить остатки коньяка по бокалам. Керри убрал руки от горла и попытался вдохнуть полной грудью, но потом закрыл глаза и согнулся пополам, пытаясь хоть немного прийти в себя. Джонни наклонился к нему и слегка потрепал по затылку. Керри вздрогнул, поднял на него глаза и несколько раз моргнул.       — Ты как, Кер? — спросил Джонни. Керри кивнул. — Ну, вот и славно.       Сильверхенд резко хватает его за волосы и поворачивает лицом к себе. Поднося бокал к губам, он уже почти не смотрит на Керри и делает большой глоток.       — Если всё нормально, то не выёбывайся и пей, — Джонни указал пальцем на полупустой стакан в своей руке. Керри осторожно пытался взять у него бокал, но его рука соскользнула из-за пальцев, которые всё ещё сильно дрожали и не прекращали кровоточить. И он, опрокинув бокал на пол, повалился на диван. Сильверхенд протянул руку и влепил ему звонкую пощёчину, а затем схватил за руку.       — Опять до крови эту гитару ебёшь? Какой же ты, блядь, ебанутый, Керри, – сказал Джонни сквозь зубы. — Сука. Знаешь, что всё бестолку, а всё равно продолжаешь. Прекращай уже это всё.       — Не могу, — прошептал Керри. — Я не могу. Нужно стараться ради группы.       — А может быть, будешь стараться ради себя? — холодно спросил Сильверхенд. — Пошли на хуй группу и себя заодно. Уйди в сольный проект, если можешь. Тебя никто не держит. Ты уже взрослый мальчик.       Евродин бросил на Джонни недоуменный взгляд, но тот не обратил на него внимания. Джонни прекрасно понимал, почему парень этого не сделает — он уже подписал себе приговор.       — Так я и думал, — вновь закурив, сказал Сильверхенд, — Если то, что ты до сих течёшь от меня, как не траханная сука, остановит меня от того, чтобы вновь врезать тебе в морду, то ты глубоко ошибаешься. Так же глубоко, как ты сейчас будешь глотать мой член, — добавил он и склонился к лицу Керри. — Это не значит, что я перестану унижать тебя и дальше. До тех пор, пока ты не порвёшь эту гитару, ты не уйдёшь. Если бы хоть немного так же сильно любил себя, то давно бы всё понял.       Керри ничего не ответил, только поморщился от боли и даже не повернул головы. Его широко открытые глаза слепо смотрели в одну точку, а губы беззвучно шевелились, словно он что-то шептал. Сильверхенд брезгливо, словно пытаясь отогнать мух, стряхнул пепел и затушил сигарету об шею Евродина. Рядом с недавними засосами, оставленными после предыдущего концерта, и следами от пальцев киберпротеза. Керри лишь глухо замычал, когда окурок обжёг его голый кадык.       После этой короткой экзекуции Керри не проронил ни слова. Он просто сидел, глядя прямо перед собой. На его мокром от слёз лице застыло странное выражение — на нём перемешались усталость и страх, непонимание и горькая обида. Казалось, что парень плачет не от боли, а от того, что не понимает, за что с ним так обращается судьба. После паузы он вздохнул, вздохнул так глубоко, что по его спине прошла дрожь, и заговорил — тихо, почти шёпотом, но его голос по силе был способен заставить вздрогнуть даже прожжённого циника.       — Я просто хочу быть, как ты, — прошептал он. — Пою до потери голоса, играю до обморока, раздираюсь от боли, но даже так свет софит никогда не ослепит меня.       — А я просто хочу, чтобы ты был лучше меня, — отозвался Сильверхенд, взяв гитару в руки, осторожно проводя пальцами по струнам, которые всё ещё сохранили отблеск красной крови. — В туалете есть аптечка и давай быстрее приведём тебя в порядок, а то ты тут скоро совсем окочуришься.