Давайте негромко, Давайте вполголоса, Давайте простимся светло. Неделя, другая и мы успокоимся. Что было, то было — прошло.
Вспоминая Сатча, первое, о чём он думал, были его крепкие руки. Такие грубые, но даже несмотря на отсутствие проблем со здоровьем, – холодные, словно сталь ножей, которыми он кромсал врагов. Эти сильные руки поддерживали, обнимали, хлопали по плечу, спасали от ударов, но никогда не причиняли вреда своим. Кого угодно тогда спроси на корабле, все как один скажут: «Сатч и мухи не обидит». Мужчина иногда притворялся самовлюблённым, дурачился, красиво прилизывал свои шикарные волосы, но никогда не подставлял и готов был душу продать за счастливые улыбки накама. Накама. Больно. Неприятно. Марко возвёл глаза к небу. Это просто невыносимо. И необъяснимо. В этом слово была странная сила, что связывала людей невидимыми узами. Практически братскими. Но самым страшным было то, что эта сила могла как воодушевить, так и отнять желание жить. Даря людям такое имя, вы доверяете им часть души. И когда вы увидите, как лица этих людей покрывает белая ткань, вы ни за что не скажете, что они вам были никто. Потому что вместе с ними умрёт и часть вас.Конечно ужасно, нелепо, бессмысленно. Ах, как бы начало вернуть! Начало вернуть невозможно, немыслимо. И даже не думай, забудь.
За спиной послышались шаги и шуршание ткани по земле. Изо. Он присел где-то чуть позади бывшего командира первой дивизии. Опять он что-то теряет. То своего лидера, Одена, то друга, то пол его дивизии, то Отца… Отвратительное ощущение. Словно внутри уже больше ничего нет. Словно там, глубоко, раскололась надежда. Вот только теперь уже нелепо плакать по этому поводу. Никого не вернуть. Совсем. А ведь когда-то, когда он был ещё молодым и зелёным, мужчина очень холодно относился к Белоусу и его команде. Почему же тогда на глазах навернулись слёзы? Голова понимает, но сердце… Оно не слушается, продолжает верить в невозможное, вновь и вновь разбиваясь о собою же созданные иллюзии. Чертовски неверно. И обидно. Однако мёртвым не скажешь: «Вот почему вы умерли? Почему оставили нас тут, не подумали?». И ведь на мёртвых обижаться бессмысленно. Они ведь от этого не воскреснут. Хотя на кого тогда обижаться? На себя? Да как-то глупо. Вон, одного уже ненависть к себе убила. Чуть поодаль от него приземлился Джоз. На сердце этого большого мужчины скребли кошки. Пятиметровый командир пусть и был алмазным, но его сердце было не каменным. Его Госпожа Война лишила руки. Сравнительно малая утрата, хорошо хоть не жизни. Джоз еле дышал, глядя колыхающийся плащ когда-то самого сильного на свете человека. Мужчина в своё время обожествлял Отца и мечтал. Мечтал стать таким же защитником и не давать в обиду никого, но как-то не вышло. Даже себя защитить до конца не смог. Война забрала многих. Многих тех, кто боролся за Белоуса, многих тех, кто был против. Но тех, именно над тремя могилами склонились множество людей. Кто-то потом будет говорить, что они были жертвами для начала новой эпохи. А белоусовцам уже как-то всё равно. Осталась лишь скорбь и желание отомстить. Грёбанный Тич. Грёбанный мир. Марко упал на колени и скрючился. Слёзы бесконечным градом катились из глаз. Прощай Татч, прощай Эйс, прощай Отец. Мне очень понравилось наше путешествие, я никогда его не забуду. Никогда. На плечо упала тяжёлая рука. Шанкс тоже стоял у могил, недвижимый. Возможно эти люди не были для него семьёй, возможно Белоуса он недолюбливал, но уважал. А Эйса помнил. Хороший был мальчишка. Солнечный. Буквально сгоревший. Из-за недопонимания. Из-за нелюбви. Из-за неприятия себя. Сын его бывшего капитана, как оказалось. Было в них что-то до чёртиков похожее. Может то, что умерли оба с улыбками на лице? — Надо жить дальше, — Рыжеволосый устало прикрывает глаза. Глупая фраза, особенно сейчас. Куда ж он денется, он же бессмертный. Но Феникс успокоился. Больше не плакал. Сил нет. Только пустота. По полю гулял озорной ветерок. Он заставлял цветы колыхаться, разносил приятные ароматы по округе и пел тихую песню. Приятная песня летела по всему острову, унося с собой тоску. Пустота внутри скоро покроется коркой. Раны скоро заживут. Время скоро залечит.***
На камбузе было тихо, слышался лишь стук ножа по доске и шелест ткани. Тут было только два человека. Харута и Изо. Один штопает своё любимое кимоно, которое нещадно покромсали собаки дозора, а второго впрягли работать. Трагедия трагедией, а обед по расписанию. Командиру двенадцатого дивизиона уже надоело апатично шляться по палубе, потому он решил, что уж лучше заняться таким методичным делом, чем умереть от уныния и горя. Харута будто на яву слышал голос своего лучшего друга – Эйса. Радостные крики о том, что он придумал новое развлечение, весёлые рассказы об его похождениях в детстве с братьями. Его не хватало. До безумия, хоть волком вой. Вспоминается, как однажды Эйс таки узнал пароль от холодильника и съел три килограмма мяса, да заснул (чёртов нарколепсик), а потом на утро коки зашли на камбуз и как начали его полотенцами гонять во главе с Сатчем. Сатч. Из груди вырвался истеричный смешок. Родной, можно сказать. Он к Белоус его и привёл. Он дал ему новую жизнь, без воровства, без бедности, без голода. По сути он был как добрый волшебник. От него пахло приправами, чем-то пряным и мятой. Его волосы были очень мягкие. Двенадцатый командир пытался воссоздать в голове образ, от чего было ещё больнее. Ведь представлялся почему-то отнюдь не светлый Сатч, а его хладный окровавленный труп. На глазах навернулись слёзы, а из носы потекло. В попытке сдержать очередной приступ воспоминаний, Харута шмыгнул носом. — Хей, мелкий, ты чего? Тот лишь запрокинул голову наверх и начал махать руками наподобие вечера перед лицом. — Харута, ты что, плачешь? Парнишка перестал махать руками и одним рукавом рубахи стёр слёзы с глаз. Спокойно. Всё хорошо. Вдох-выдох. Успокоению через замедленное дыхание ведь тоже учил Сатч. Зачем он это вспоминает. Успокойся. Будь свободен. Тебя не должно ничего заставлять грустить. Где тот беззаботный, что носился по всему Моби Дику с Эйсом и Стефаном. Стоп, воспоминания, остановитесь. — Нет, — громкий шмыг носом и сиплый голос, — просто лук, зараза, злой. Изо промолчал на это заявление, как будто бы поверил, но ведь он видел, что Харута режет морковь. Стрелок и сам бы с радостью сейчас разрыдался как ребёнок, но это не позволял сделать слой косметики и мужская гордость. Пусть лучше уж паренёк поплачет и за него. У Изо уже нет сил на какие-то яркие проявления эмоций. Тут и так все остатки белоусовцев на грани нервного срыва, так если и он истерить начнёт, то всё: пиши – пропало. Харута наконец таки дорезал морковку и принялся резать зелень. Сейчас то, что он хоть что-то делает, спасло его от перехода с обычной скорби на очередной припадок. Продолжая резать, парень не замечает, что его палец находиться рядом с петрушкой и режется. Громко шипит, на что Изо оборачивается и с укором спрашивает: — Ты теперь резаться решил? Харута хочет ответить что-то ядовитое, но в какой-то момент просто замолкает, прикусив губу, и отводит взгляд. Командир шестнадцатого дивизиона понимающе вздыхает, а потом подзывает к себе. — Иди сюда, горе ты луковое, — парень вздрагивает, — Да не бойся, латать тебя буду. Харута пару секунд мнётся на месте, но потом всё равно подходит к Изо. Тот уже заранее сидит бинтиками да пластырями, ибо полагал, что возможно и такое, что во время шитья он уколется. Двенадцатый командир отстранённо наблюдает за тем, как стрелок аккуратно бинтует безымянный палец левой руки. — Мелкий, посмотри на меня, — Харута, словно очнувшись из транса, вымученно смотрит на Изо. — Жизнь ещё не закончилась, слышишь? Я не думаю, что Эйс бы был рад, если бы узнал, что после его смерти ты раскис как творог на солнце. Соберись. Я знаю, это трудно, я и сам хотел бы закрыть глаза и поверить, что всё, что произошло три дня назад неделю назад – просто один большой кошмар, но Отец… Изо сделал глубокий вдох. Ему тоже невыносимо об этом говорить. И как-то не естественно. Не вериться в смерть человека, которой буквально три недели назад мягко трепал рукой по волосам и по-доброму смеялся над ними. Но он взрослый человек. И он прекрасно понимает, что в мире, где могут воплотиться даже самые заветные мечты, могут быть и самые страшные кошмары на яву. — Отец мёртв. Эйс мёртв. Сатч мёртв, — он говорил это всё тише и тише, а последнее слово вообще произнёс сорванным хриплым шёпотом. Всё. Моральное истощение, здравствуй. – Но ты жив. Мы живы. И пока мы живы – живи ради нас. Улыбайся ради нас. И даже после нашей смерти живи так, словно каждый день последний. Ты молод, обоятелен, – стрелок ухмыльнулся, – смекалист... Совру, если скажу, что старые, поэтому заменю на "уже не молодые". Сила в сопротивление, брат. Когда ты перестанешь оказывать сопротивление боли и печалям, то они просто поглотят тебя. Поверь. Расслабься. Живи дальше. Знаю, звучит невыполнимо, – Изо посмотрел Харуте прямо в глаза, показывая, что он абсолютно серьёзен, – Но учти, что твоих врагов не будет волновать твоё состояние. Как Эйс... – командир подбирал слова, – Эйс погиб так же и по вине своих эмоций. Я не хочу, чтоб и ты пал жертвой своего горя. Харута, уже не сдерживаясь, рыдал. Всхлипывания уже становились попросту болезненными. Он хотел жить, но не знал, как жить без тех, кого потерял. А Изо вселил надежду. Всё ещё больно, но теперь уже хочется бороться. Шестнадцатый командир уже закончил бинтовать палец парня. Харута сидел за столом рядом с Изо и с восхищением наблюдал за тем, как тот штопает своё кимоно. Золотой мужчина, кажется, что просто непрошибаемый.Займёмся обедом. Займёмся нарядами. Заполним заботами быт. Так легче, не так-ли? Так проще, не правда-ли? Не правда-ли меньше болит?
***
Ночью на палубе царила гробовая тишина. Лишь море дышало, но дыхание его было спящим. Штиль. На безоблачном небе танцуют сверкающие звёзды. Завораживала полная луна, освещающая загадочно гладь воды. На палубе сидело два человека. Молча. Почти не дыша. Они просто замерли, глядя куда-то далеко, словно надеясь увидеть что-то далёкое и светлое, но взгляд натыкался лишь на бескрайнее море. Красиво. Очень. Но что-то не так. Что-то не даёт сердцу покоя. Они же уже разочаровались, так почему же тогда они всё ещё здесь? Они же уже выплакали все слёзы, вытерпели все припадки, так к чему очередные печальные мысли тревожили голову? Они же уже больше никогда не станут такими как прежде. Пират без сокровища, что птица без крыльев. Каждый ценит что-то своё. И потеряв или утратив своё сокровище, душа пирата вовек не найдёт покой. Вот только сокровища у всех разные. У кого-то жемчуга и бриллианты. У кого-то оружие и снаряжение. А у кого-то люди. Сокровищем Эдварда Ньюгейта была семья. Ради семьи он был готов кинуться, и в огонь, и в воду. Эдвард оставил на этом свете не только свою команду, но и привитые им идеалы семьи. А семья-то рушится со скоростью русалки, плывущей от работорговцев. А всё, конец. Сейчас, после этой войны, более сотни человек просто-напросто теряют смысл жизни и сходят с ума. Мучительно, потихоньку. Страх словно осадок оседает где-то в горле и начинает душить. Виста рвано выдохнул, делая очередной глоток рома. Сейчас бы в запой, да вот только не хочется пугать и без того отчаявшихся сокомандников. Не комильфо командиру бухать в такие времена. Виста взглянул на своего собутыльника. Блондин сидел, глядя на звёзды, но в то же время и куда-то далеко, словно надеясь, что вот, сейчас откроется проход в параллельный мир, где этого всего нет. Где все жили долго и счастливо вместе. А может первый командир думал не об этом, но мечник не умел определять мысли по этому флегматичному взгляду вдаль. Было ясно одно – бывший старом подавлен. А как его подбодрить? Лишь Морской Дьявол знает. Что же, хуже уже не будет... – И что дальше, Ви? ...ну или будет. Марко не ныл, не делал пессимистичных предположений, он просто не знал, что делать дальше. Как теперь быть? Капитан мёртв, что делать с остальными членами команды? Пойдут ли они дальше, но уже за ним? А есть ли смысл идти за НИМ? Эти вопросы роились в голове бывшего старпома, не давая спать и жить спокойно. А смогут ли они жить теперь? Ответ напрашивался сам. Сердце требовало мести одному человеку. Тичу. Этот мудак ещё получит по заслугам, Марко лично об этом позаботится. Ему-то не страшно, он-то не умрёт. Феникс волновался только за разбитых белоусовцев. Куда плыть тем, кто уже хочет отойти от дел? На каком судне теперь плыть? Есть ли смысл просить о помощи Рыжеволосого? Будет ли правильным сделать опрос всех окружающих людей о продолжении путешествия? Или пустить на самоход? А что если... А может быть. Чёрт, слишком много свалилось на него. Кажется, он не справится. Сломается. "Птица без крыльев", – как-то к месту сново вспомнил Марко. Было холодно. А может и нет. Но какое-то странное ощущение того, что он замерзает, преследует его впервые за двадцать лет. Бывший пятый командир, честно говоря, тоже не особо представлял будущее. Недавно он одним глазком заглянул в газету, и на первой же полосе пестрели броские заголовки о делёжке территории Белоуса. Что же, предсказуемо. Теперь безопасно только на территории Шанкса, а у него она была маленькая, ведь Йонко он стал сравнительно недавно. Тут уже ничего не попишешь. Обидно, конечно, за жителей, деревни и страны которых они клялись защищать, но скорее всего всё разрулят дозорные. Наверное. А пока что вот, они сидят здесь, в ночной тишине и вечном, как кажется, холоде, и пираты не могут ничего сказать. Нечего. Вот и пьют. И что-то спустя всё это время не исчезает. Есть что-то, что их... Держит? Неужели резкий прилив пиратской романтики? А-ли вера в хорошее не дремлет? Знаете, просто жалко. Не в том смысле, что их только и хочется, что жалеть, а в том, что они столько сил вложили в создание огромной команды, столько судеб связали между собой, а потому бросить всё это сейчас кажется... Невозможным. Да, невозможно. Феникс, все эти дни пребывавший в отчаяние и плавающий в море тоски, лениво потянулся. Вот, что его держит. Накама. Наконец-то по телу вновь начало разливаться спасительное тепло. А может это ром сделал своего дело. Но сейчас не хотелось думать. Хотелось просто забыться. Сейчас, наверное, было бы правильно молиться о том, чтобы всё снова устаканилось, но Марко решил, что с него хватит самообмана. Вон, один уже привёл его к тому, что он сидит и хнычет у разбитого корыта. Незачем пытаться выменять у Всевышнего снисхождения, время делать то, что хочется, самостоятельно. Без всяких там торгов с судьбой. Поздно. Надо было раньше, если вообще надо было. Единственное, во что верил Феникс, так это в море. Море оно одно, бесконечное, то беспокойное, то вечно тихое. Но оно постоянно рядом. А вот люди приходят и уходят, это Фениксу не нравилось. Но что поделаешь, коли красота человеческой жизни в одном моменте, а не в вечности. Словно спички. – А, впрочем, не важно. Поживём – увидем. Пятый командир увидев, что настроение товарища поднялось на планку выше, всучил ему бутылку и весело предложил пить до дна. А почему бы и нет? Пьянящая жидкость лилась через край. Эта ночь будет длинной, но интересной.Не будем хитрить И судьбу заговаривать. Ей-богу, не стоит, друзья! Да-да, господа, не авось, не когда нибудь! А больше уже никогда.
***
И вот они снова дышат. И дышат полной грудью, ведь понимают, что жизнь только началась. Впереди ещё больше трудностей и опасностей, но столько же и приятного. Они - пираты. Да хранит их Морской Дьявол!