***
— Дима, ну я ж не знал, — парень плетётся за старшим, нудя ему на ухо. Арсений лишь ухмыляется в тот момент, когда Серёга еле сдерживает смех.
Думаю то, что Антон — пиздецки импульсивный человек, известно всем, и нет смысла особо на этом внимание заострять и разбираться в миллиардный раз. Просто не всегда это ему на руку играет, как сегодня.
— Антош, ну ты ёбик. — Матвиенко прорывает на громко-истерический смех, питерский тоже тихо смеётся, хлопает Антона по плечу, мол, заслужил.
— Ну почемуууу?.. — Шастун продолжает нудеть на Позова, чуть ли не плачет. Грек лишь глаза закатывает, да умоляюще на Арсения смотрит, взгляд — бегущая строка: «спаси меня». Тот головой качает, ускоряя шаг.
— Потому что ёбик. — крепко заверяет брюнет и запястья разминает. На светловолосого не смотрит, лишь Серёге подзатыльник отвешивает. А зря. В зелёных глазах черти танцы устроили, пальцы нервно кольца поправляют, губы облизывает.
***
Очкарик стоит у высокого стола перед зеркалом, опираясь на него одной рукой и практикуя быструю печать второй. Трое из всей четвёрки уже вышли в коридор, готовясь и настраиваясь на запись, но Диме не до этого. Строчит мысли, пока не улетучились.
Дверь тихо скрипит, предупреждая о госте, на которого опять не поднимают глаз. Тихие шаги, и на плечо Позова приземляется светловолосая макушка, вызывая толпы мурашек своим дыханием. Лишь в этот момент актёр удосуживается поднять глаза на зеркало и заметить тёмный блеск зелёных глаз.
— Ёбик значит, а, Дима — приторно-сладко тянут фальцетом.
Антон мочку уха прикусывает, гад, под футболку холодными пальцами лезет.
— Обиделся? — Дима из последних сил самообладание держит, руки Антоновские игнорируя. На дверь бросает быстрый взгляд — закрыл, хитрожопый. Столешница под его пальцами лишь тихо и коротко скрипнула.
— Возможно, Поз, возможно. — окольцованные руки мышцы груди очерчивают, брюнет шумно выдыхает. Мучитель ярко улыбается.
— Да что ты. Не веди себя так, будто тебе опять пятнадцать. Я пережил твой пубертат и больше не хочу к этому возвращаться. Вспоминать тошно. — сзади бархатно смеются. Руки, уверенно ползущие вверх, останавливаются, одна из них лезет в передний карман джинс. Хотелось стукнуть Антона, стукнуть сильно.
Пиздёжь чистой воды.
— Ну что ты, не буду заставлять тебя так страдать, четырёхглазик. — воздух втянули сквозь зубы, и карие глаза устремились в зеркало. Его острый взгляд Шастун ловит, спокойно улыбается в ответ. Дима за руку хватает, из кармана вытаскивает и снова в глаза бесстыдные смотрит. Парень улыбается, пальцы переплетает и руку целует. В лучших диснеевских традициях.
Только принцы с принцессами на балу такого не делают или же это остаётся за кадром. Зеленоглазый пальцы брюнета облизывает, Позов шипит «куда ты в рот то тащишь», его игнорируют, кусают за костяшку.
— Антон, блять, мы на работе. — в голове белый шум, в глазах звёздочки, а вокруг всё те же стены гримёрки, в коридоре Шеминов с кем-то громко разговаривает, слышен смех Серёжи. Мальчишка лишь хмыкает, аккуратно горло футболки отводит, кусает за плечо. Позов взвыть готов от того, насколько он бессилен в таких ситуациях.
Шастун на сцене — милый пай-мальчик, конечно, пиздецки взрывоопасный, но всё же все зовут его котом (грек не признается, но он сам временами проводил такой асоциативный ряд в моменты, когда зеленоглазый чёрт ластился к нему, а также тогда, когда ночью он заходил на кухню, в которой любил курить Антонио и его глаза, отражая свет фонарей, светились не хуже чем у любой кошки. В первый раз Дима даже испугался, когда в четыре утра пошёл хлебнуть водички, а на кухне в него устремились два фонаря). В диалоге с ребятами, в обычной обстановке «кот» может и перечил, дразнил и бесил всех вокруг, но к Позову был настроен очень уважительно, не планируя его перебивать или подтрунивать. Арсений много раз замечал ему это, говорил — завидует.
Но как только лишние люди уходили из поля видимости, Антон был ебучим доминантом, который вдавливал врача во всё что угодно, зажимал везде, где только мог, любые пути побега закрывая. Ехидничал, выводил, возбуждал. Как и сейчас. Грёбаный подросток в пубертате.
Холодный металл надолго погрузиться в размышления не дал, возвращая в жестокую реальность, которая казалась чуть приятнее, пока чужое дыхание систематически пускало толпы мурашек, а жилистые руки исследовали, казалось бы, давно известное им тело.
— Воу, Дмитрий Темурович, полегче. Вы ещё мат не забыли? — вот он, проснулся. Младший ехидничает и действия свои возбуждающие останавливает, прислушивается (руки из-под футболки не убирает). У «четырёхглазика» в голове взрывается фейерверк, но на смену обстановки реагирует, через плечо на команду смотрит, напрягается. Шастун серьёзный на лицо, но абсолютно мягкий и зефирный внутри, партнёра своего знающий как облупленного, легко и невесомо продолжает поглаживать торс. Мол, успокойся, разрулим если что.
За стеной же тяжёлые шаги слышны, да громкий кашель, после чего им заявляют, как через рупор, неожиданно близко.
— Позов и Шастун, мотор через несколько минут. Вы чего там рассиживаетесь? А ну-ка марш сюда. — раздаётся грозный голос лысого, от чего Дима дёргается в сторону, пытаясь увеличить расстояние между ним и нахальным мальчишкой, но тот идей его не разделяя, держит крепко, улыбается, пиздюк.
— Пусти ты, вцепился. — старший оборачивается, скрещивая руки на груди. Не рыпается никуда даже тогда, когда длинные загребущие ручищи притягивают его ближе, заставляя утонуть в безграничном тепле, лишь кряхтит, ворчит и громко пыхтит.
— Пущу, пущу, не волнуйся: таскать тебя не собираюсь. Мне хватило, наездница. — и снова Сатана за язык его дёргает. Грек утренние воспоминания отгоняет.
— Боже, за что мне наказание в виде индивидуума этого? — Дима в параллель своим словам крепко обнимает в ответ. Разница в росте у них, конечно, убийственная. Да, его волнует разница в росте, а не то, что он, как наивная семиклассница, поплыл в объятиях огромной шпалы.
Хотя, какая разница.
