Без вины виноват

Я буквально вваливаюсь в затхлую комнату и с силой захлопываю дверь. Прислоняюсь к ней спиной, как будто это поможет — она открывается в другую, блять, сторону. Сползаю на пол и давлюсь своими слезами, зарываясь руками в спутанные волосы. Кричу. Я бежал от тебя по петляющим коридорам, будто бы ты действительно пытался меня догнать. Минхо, зачем ты говоришь мне, что он умер, если мы оба знаем. Это ложь. Первая неделя в тихой гавани была более чем хуевой. Я знал, что ты где-то рядом. Но я так же знал, что ты умер. Постепенно мысли о том, что ты спасся, вытесняли все остальные. Я слонялся по острову, спрашивая всех о твоем местонахождении. И все, блять, молчали. Кроме Бренды. Она обронила что-то о том, что тебя отправили в последний город на задание, но ты обязательно вернешься. Меня затопила паника, я даже не обратил внимания на Минхо, который орал на Бренду, говоря что-то о стервах и ложных надеждах. Вскакиваю на ноги. Оглядываюсь. Это похоже на медотсек и санузел. Техническое помещение? Какие-то шкафчики, огромная ублюдская раковина и такой же унитаз прямо напротив. Отвратительное заляпанное зеркало над раковиной. Дизайнер у ПОРОКовцев так себе. Взгляд возвращается на шкафчики. Если я прав, то внутри есть то, что мне нужно. То, что позволяет мне перестать ненавидеть себя и всех вокруг хотя бы на пару часов. То, что позволяет мне снова увидеть тебя. Хоть в этот раз такого не будет — тебя здесь нет. Да, я просек эту схему. Ты маячишь перед моими глазами только тогда, когда я под успокоительным. Переживаешь за свое личико, Ньют? Новость о том, что эти придурки осмелились рискнуть твоей жизнью, окончательно подкосила меня. Я не выходил из хижины трое суток. Минхо постоянно был рядом. Что бы он ни говорил, я знал — это пустые утешения. А ты выполняешь ебанутые поручения Винса в месте, кишащем шизами. Пиздец. Я не мог спать — беспокойно метался во сне по кровати и плакал, умоляя всех сжалиться и вернуть тебя ко мне. В конце концов, Минхо не выдержал и принес мне таблетки: — Это не дело, дружище. Тебе нужно жить дальше. Пей — станет легче. И я выпил. А уже через полчаса я заметил твою светлую макушку за деревьями. Я замираю в двух шагах от белого гроба. Хорхе запретил. Он говорит, что у меня зависимость. Черта с два, я принимаю эти успокоительные пару раз в неделю. Ну, или в день. Все ради тебя. Не поверишь, но мне хватает и того, как ты лупишь на меня. Какая разница, если таблетки все равно не помогают. Я не становлюсь спокойным. Так что нахуй Хорхе. Распахиваю дверцу. Перед глазами все плывет от многообразия коробочек и цветов. Может, взять что посильнее? Хватаю первые попавшиеся. И еще одни. Вытряхиваю таблетки в ладонь. С пятого раза. Руки не слушаются. Что же ты со мной делаешь? Двойная доза. Похуй. Подхожу к раковине и открываю замызганный кран. Такую воду даже крысы пить не будут. Раковина быстро заполняется, и вот вода уже льется через край — засорена. Смотрю в нерешительности. Была не была. Закидываю таблетки в рот и, не раздумывая, запиваю их грязной водой. Ну и мерзость. Распрямляюсь и проглатываю это месиво. Ловлю свой же взгляд в зеркале. Опустошенный. Потухший. Взгляд человека, который прыгнул и не передумал. Медленно пячусь — хочу присесть на унитаз и подождать, пока таблетки подействуют. Тогда я смогу выполнить задание. Да. Я так и не понял, что произошло: то ли нога подкосилась, то ли я поскользнулся на этой луже, что натекла с раковины. Я лечу затылком прямо на ебаный унитаз. Ну и похуй. Успокоительные помогали мне держаться на плаву. А еще они постоянно сталкивали меня с тобой. Ты как будто знал, что я в том состоянии, в котором я могу запутаться в своих ногах и расквасить нос о пыльную землю. Поэтому ты всегда был рядом, пока таблетки действовали. Я пытался поговорить с тобой много раз. Но ты лишь молчал и смотрел на меня своими глазёнками. Урод. Конечно, я сорвался. Я кричал на тебя, кричал все, что думаю о тебе. То, что ты мудень и слабак, раз не можешь подойти ко мне и поговорить. Наверное, это был день, когда я потерял себя. Я не заметил, как Минхо докоснулся до моего плеча: — Томас, ты все еще пьёшь таблетки? — я уставился на него с полным непониманием. — Какие нахуй таблетки, у меня проблемы гораздо важнее. Ебаный Ньют меня игнорирует, — я показываю на тебя ладонью. Минхо переводит опустошенный взгляд на тебя; он смотрит не меньше минуты, а потом поворачивается ко мне. В глаза мне бросается одинокая слеза, пересекающая его щеку. А ты уже ушёл. Опять. Ты ловишь меня, падая при этом на колени. Я не успеваю разозлиться на Хорхе за то, что он обманул меня и послал тебя на задание — вижу, как ты зажмуриваешься, пытаясь скрыть боль. Как всегда. Тебе не надоело притворяться? Я же знаю тебя как облупленного. Знал, по крайней мере. Между нами снова сантиметры. И никакого ножа на этот раз. Но даже сейчас это расстояние ощущается километрами, потому что я не знаю, чего от тебя ожидать. А вдруг ты меня замочишь? Ну и похуй. Я бесцельно шарюсь по твоему лицу глазами, стараясь выцепить хоть что-то. Довыебывался? Ловлю твой взгляд. Мысленно съеживаюсь, готовясь столкнуться с ненавистью. Но вместо этого я проваливаюсь в омуты тоски, беспокойства и… любви? — Ты такой придурок, Томми. — Давлюсь воздухом. Закашливаюсь. Ты испуганно встряхиваешь меня и пытаешься облокотить на унитаз, неловко сжимая мои плечи. — Блять, серьезно? Ты игнорировал меня месяц и это все, что я получаю? — А я быстро беру себя в руки. Ты смотришь на меня, не реагируешь, не пытаешься коснуться. Я соврал — я начинаю выходить из себя. Как тогда, месяц назад. Я считал. — Какой же ты мудак, Ньют. Мы через столько всего прошли, а ты бегаешь от меня, придумывая глупые обиды. Может, схватишь нож и спрячешься на какой-нибудь скале, как Тереза? Будешь кидаться на всех, пока не перестанешь истерить. Ну ты и шизанутый кусок кланка, — я испуганно затыкаюсь на полуфразе. Долбоеб. В нескольких предложениях распихать намеки на то, что ты мог откинуться. Почему смотришь на меня с грустью? Как будто это твоя вина. Мне становится стыдно. — Боже, я не это имел в виду, Ньют. Я не считаю тебя шизом. Это же в прошлом? — Мой голос срывается. Я плачу? — Я так виноват, я бросил тебя там. Ты бы видел себя, ты был мертв. Я был уверен, что не смог тебя спасти. Я думал, что умер вместе с тобой, я так много не успел сказать. Струсил, — я повторяю эти сбивчивые объяснения в третий раз, задыхаюсь от слез и ненависти к себе. Наверное, я ненавижу себя больше, чем ты. В какой-то момент ты вздрагиваешь. — Томми, я не злюсь. Черт, я никогда не злился; не смог бы. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы возненавидеть. Но если тебе это так важно, то я прощаю тебя. Ты не мог мне помочь, очнись. — Ничего не понимаю, размазываю соленые капли по лицу. — Я мог помочь. Я должен был оста… — Ты обрываешь меня. — Нет, Томми, ты не понял, — тянешься к моему лицу, а потом резко сменяешь траекторию, задевая мой нос своим. Склоняешься к уху: — Просыпайся. Я разлепляю глаза и с трудом принимаю сидячее положение. Озираюсь. Запускаю пятерню в волосы и сразу же вляпываюсь во что-то липкое. Осознаю. Меня рвет прямо на себя. Сил нет повернуться к унитазу. Я сижу на планёрке вместе со всеми. Мы обсуждаем вылазку в последний город. Тебя здесь нет, я попросил. Уж прости, но я не хочу волноваться снова. Да и Хорхе сказал, что тебя бы тут и не было. Видимо после моей истерики он понял, что дело дрянь. Мой взгляд устремлен в пол, я ковыряю свои ногти и кусаю губы, до меня долетают обрывки разговора: — Хорхе, это самоубийство. Мы не можем взять его с собой. — Нам не хватает людей. — А если он опять обдолбается? — я узнаю голос Минхо. — Значит, ты не отойдешь от него ни на шаг, амиго. Он зависим и ему нужна встряска. О ком они говорят? Неужели обо мне? Конечно, ты меня не поймал. Тебя нет. Ты в моей поехавшей голове. Ты плод моего наркоманского воображения. И даже будучи проекцией моего самобичевания, ты умудряешься оправдывать меня. Зачем? Я начинаю злиться. Пытаюсь встать на ноги, поскальзываюсь на своей рвоте и грязной воде. Хватаюсь за голые стены, ломаю ногти о бетон, пытаясь ухватиться за любой выступ. Плачу от осознания своей беспомощности. Ползу к шкафу, чтобы попробовать встать там. Плачу от осознания своей ничтожности. Поднимаюсь на ноги. Пытаюсь разгромить ослабевшими руками чертов шкаф. Шкаф не выдерживает моих жалких попыток и пытается убежать от меня, заваливаясь на бок и снося кран к херам собачьим. Вода бьет струей в потолок. На ватных ногах я подбираюсь к унитазу. Крышка держится на соплях — я снес ее, когда падал. Хватаюсь за нее и швыряю в зеркало. С оглушительным звоном оно распадается на сотни осколков. Я обессиленно сползаю на пол. Пытаюсь убедить себя, что по моим щекам течет кровь из рассеченной брови, пот, грязная вода — что угодно, но не слезы. Я устал плакать. Боже, я все проебал. Я стал первым имунным шизом в истории. Пиздец. Я отдал бы все на свете, чтобы никогда не отправляться на это задание. Чтобы и дальше думать, что ты избегаешь меня. Чтобы не осознавать, что ты мертв уже 43 дня и я в этом виноват. Да, я считал. Смахиваю слезы и опускаю руку на пол. Нащупываю пальцами осколок. Хватаюсь. Упираю его туда, где предположительно находится сердце. Последний раз смотрю на потолок, как будто бог услышит меня. Как будто ты услышишь меня. Помни, что я люблю тебя. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы остаться тут одному. С усилием дергаю рукой. Через пару секунд в комнату вбегает Минхо. Мы оба понимаем, что он опоздал. Только я, в отличие от него, с радостью.