«Солнце, мне кажется, ты устало светить. Солнце, мне кажется, ты просто устало…»
— Феликс… Ты здесь, Феликс? — Зонтик неуверенно постучался в дверь ещё раз, внимательно прислушиваясь к звукам за ней. Сложно прямо сказать, почему он пришёл сюда, разве что только размыто и не совсем связно. Ну, а зачем ещё приходят к тем, кто пережил в жизни какой-то конфликт? Поддержать? Дать какой-то совет или же просто посмеяться, так? Ну, он явно пришёл не ради последнего. — Уходи, Зонтик. Я не буду мириться с этим… этим… гадом! Вот кто он! Гад! Зелёный и злой! Он достоин только смерти! — Прости, если я мешаю я… могу уйти и… — После последних слов, что изрёк Феликс, он уже действительно начал отходить от двери назад и смирился с тем, что никак не может помочь, но его остановило одно удивительное явление, что как молния ударило неожиданно и впечатляюще в не лучшем смысле. Зонтик услышал всхлип, что мог отличить и от вдохов истошного смеха, и от простого дыхания, будь бы он им. — Подожди, ты… ты сильно расстроен?.. — Н-нет! Я никогда не расстроен, чтоб ты знал! — но это была ложь. Потому что догадливость трефового как подзатыльник вынудила его нелепо выдать этот самообман так, что даже самый глупый сразу поймёт подвох. Его звонкий как колокольчик голос подрагивал вместе с дыханием и выскакивал в выговариваемых словах бесконтрольно, что он игнорировал как мог. Зонтик вздохнул, осознавая силу негатива, которую копил в себе его товарищ, пускай и выпускал иногда в форме гнева, от которого сердце всегда уходило в пятки. Он подождал несколько минут, пытаясь понять, успокоился блондин, или же это затянется надолго. Честно, это для него не было даже чем-то больно уж неожиданным. Он сам знает, как тяжело переносить травлю пикового валета, как сложно не ломаться, когда не получаешь всеобщего одобрения, как в целом трудно переносить то, что люди бывают с тобой категорично не согласны. И потому он понимал, что наверняка уж такое действительно произойдёт однажды, а может уже и не впервые в жизни черва. Может потому он и пришёл сюда сейчас. Просто дать понять, что Феликс не один. — Впусти меня, пожалуйста… — в ответ не прозвучало ничего связного. Только участившиеся всхлипы. И тогда Зонтик подумал… А должен ли он? Кто дал ему такое право вот так приходить в чью-то жизнь и как-то её менять своим присутствием, влиянием, знаниями? Действительно ли он готов возложить на себя бремя того, кто может играть в чужой жизни роль мессии? Может и нет… Но ведь дело не в чувстве собственной важности. Дело в помощи, понимании проблемы и возможности повлиять положительно на вот это вот всё. Поэтому он лишь немного засомневался, но не отступил. — Я захожу, ладно…? Он открыл дверь медленно, словно боясь сделать это слишком громко. В наполненном вечерним сумраком помещении горела небольшая настольная лампа. Она одаряла желтоватым светом стол, немного подоконник и стены, а также отражалась в окне, за которым уже село солнце. Дышалось свежо, потому что форточка была плохо закрыта, пропуская слабый сквозняк. Казалось, что это тихое пристанище во время какого-нибудь праздничного вечера, когда много гостей, все гудят и шумят, а где-то тут хранится покой, такой приятный и безопасный, в который лишь мельком просачиваются разговоры и запахи вкусной еды с кухни. И посреди всего этого далёкого от ядра веселья и страстей великолепия на растормошенной кровати сидел Феликс, шмыгая и пялясь полными слёз глазами в тускло освещённый пол, искрящий мягкими тёплыми цветами. Сердце даже малость ёкнуло, когда в этом же свете блеснули капли, стекая по розовым щекам. Справедливый принц добра был сбит с толку этим приступом необычайного отчаяния. Такого сильного, что поток чувств потихоньку пробивал его далеко не железный характер. Вся эта радикальность и целеустремлённость растаяли у него в руках как первый снег под натиском разочарования и досады. Очевидно, ему нужно было куда-то это деть, чтобы позабыть о едком, шипящем чувстве внутри его сердца. Зонтик глубоко вздохнул, прикрыв за собой дверь робким касанием кончиками пальцев, и подошёл к нему, садясь на другой край кровати. Если честно, он не знал как начать говорить об этом и вообще… Он не был уверен сейчас вообще ни в чём. Но что-то сделать ему стоило, он это в полной мере понимал. — Ты, ну… может быть, хочешь высказаться? — он попытался посмотреть в его янтарные глаза, наклонив взлохммоченную голову чуть в бок. Наверняка ведь если он даст ему возможность всё рассказать, то это поможет выпустить все эти чувства, так и выплёскивающиеся через все возможные ходы, что тот безуспешно пытался перекрыть, стискивая плотно зубы и злясь. — Я не понимаю… почему они не слушают меня… Я ведь говорю правильные вещи, Зонтик, я хочу для них только добра! Чтобы всё было хорошо, понимаешь?!.. — на срывающихся тонах начал объясняться он, сжимая пальцами коленки и жмурясь. На брюках появилось ещё несколько мокрых пятен. — Я понимаю. Тише, тише… — Зонтик осторожно положил руку ему на плечо, стараясь хоть немного продемонстрировать прямо то, что он правда хочет его поддержать. — Я стараюсь, потому что хочу, чтобы все были счастливы… — продолжил он уже тише, с той же дрожью в голосе. — Я не слащавый и не тупой, Вару говорит неправду!… Он гадкий и не заслуживает того, чтобы я извинялся за тот синяк! Это ведь справедливо, Зонтик! — вновь обозлённо сказал Феликс, резко и размашисто вытирая глаза рукавом мягкой кофты солнечно жёлтого цвета, на которой влага выделяла темнеющие пятна охрой. — Неужели они всё злые? Все до единого?... И никто больше не понимает, что мы должны стать добрее?... Черв выдохнул слегка истошно, чуть не раскашлявшись от резких вдохов и дрожи. От этого вида невольно хочется его пожалеть. Несчастное солнце, которое не в силах изменить маленький мир вокруг себя, что уж говорить о всём-всём огромном мире. Зонтик вновь глубоко вздохнул, чувствуя, как его лицо слегка обдувает тот самый сквозняк. Поглядев так же куда-то в пол, он повернулся к нему и вытянул руки, безмолвно предлагая хоть какое-то успокоение в каких-то жалких, но вероятно важных объятиях. Феликс взглянул на него. Его лицо исказилось сначала в неверии, а затем в хлынувшей с новой силой печали, с чем он немедленно кинулся к доверчивым рукам Трефа. Неуверенный успокоитель выдохнул, сомкнув руки и позволив ему уткнуться мокрым лицом в свой шерстяной потрёпанный временем и ноской свитер. Ощущать каждый рваный вдох и выдох другого человека было для него как какое-то новое откровение, ибо ранее он чувствовал это только на своей шкуре. Забавно выходит, что у него всё вышло с точностью наоборот, чем у Феликса, что столько раз видел Зонтика опечаленным, подбадривая глупыми «не грусти», но сам так редко был в самом настоящем отчаянии. Хорошо, что Зонтик ни в коем случае не был горд этой странной закономерностью. Это не важно сейчас. Холодной ладонью он прошёлся по золотистым волосам, желая так хоть малость смягчить всю эту бурю страшных чувств в душе друга. Сейчас этот плач становился всё сильнее, перерастая в рыдания, столь непривычные им обоим именно так, как есть сейчас. Всё более обрывистые вдохи менялись с воем, в котором звучали все эти боли, непонимания и обиды, все давние проблемы, которые он пускал на самотёк раз за разом. Как же тяжело быть таким упорным и одновременно чувственным, зависимым от слов чужих людей, так ещё и в этом окружении, где почти никто не понимает твоих амбиций и чувств. И… Зонтик чувствовал эти конфликты, зная Феликса и все его повадки, ибо постоянное стояние в стороне от большинства споров и разбирательств, наблюдение и отстранённость, как ни крути, давали ему возможности. Например, понимать других и испытывать эмпатию. Как и сейчас. — Неужели совсем никто не понимает… Все считают меня глупым мальчишкой?.. — Ну… Я ведь сейчас здесь, верно? — попытался исправить ситуацию Зонтик на выдохе, намекая на то, что Черв не совсем прав сейчас, говоря так. — Ты меня понимаешь?.. — Понимаю. Ты не глупый… Правда, ты очень хороший. И у тебя добрые намерения. Ну, может только… — он задумался, а стоит ли сейчас говорить об ошибках? Хотя… врать в любом случае не было бы правильным. Даже из страха расстроить. —…только иногда ты немно-о-ожечко перегибаешь палку… Но это не страшно! Просто нужно успокоиться, хорошенько подумать, осознать и предпринять меры. Так Куромаку говорит, а он… очень умный. — Ну, если Куромаку говорил… то это наверняка правда… Куромаку пускай и занудный, но очень хороший… — пробормотал Феликс, прижавшись щекой к тёплому свитеру и всё так же дрожаще вздыхая. Стало как-то заметно легче, пускай он так и не получил ответов на свои вопросы. Наверняка ответы были не так уж и важны прямо сейчас. — Обещаю, всё будет в порядке, если просто остановиться, выпустить пар и немного отдохнуть. Может… хочешь прилечь поспать? Мне это всегда помогало. Свет от настольной лампы всё также падал на пол и стены, тускло и тепло освещая помещение. За окном тёмно-синее глубокое небо обретало всё более тёмные оттенки, давая звёздам явить себя вокруг неполной бледной луны. Солнце отступило уже насовсем, забрав с собой рыжеватые и алые полоски словно одеяла из шёлка. Горечь разочарования медленно растворялась в сонной дымке, когда приходил ночной покой. В это время гости постепенно расходятся по домам, оставляя лишь ленивую уборку в полной тишине наедине с самим собой. Жизнь как будто на время замирает… Лёгкий ветерок из форточки стал прохладнее, иногда обжигая своим явлением тёплую кожу. — Зонтик… — на зевке обратился Феликс, уже более безмятежно, но с лёгкой грустью и дрожью в звонком голосе. Он укрылся своим мягким прохладным одеялом, постепенно его отогревая своим теплом и медленно успокаиваясь. Даже глаза слезились всё меньше, пока он устраивался поудобнее. — М? — тот оторвался от своих размышлений в ожидании, даже откликнувшись как-то резко, пускай и тихонько. Всё же не нужно было нарушать атмосферу тишины и покоя для мирного приятного и глубокого сна. — Ты такой добрый… Спасибо, что ты такой, какой есть… Зонтик чуть замялся и глупо улыбнулся, отводя взгляд в сторону. Такое он слышал не каждый день. Да что уж, не каждый год! Так что такая похвала очень ему прельстила, слегка сбивая с общей мысли. Приятно знать, что кто-то о тебе такого хорошего мнения, так ещё и принимает и такие разные и странные недостатки. — Мхех… Мне очень приятно это слышать… — Зонтик… — вновь протянул Черв, зевнув посреди фразы, с приятным проблеском той самой простодушности и радости, — А спой мне что-нибудь на ночь, чтобы спалось хорошо… — Ой, ну… я пою не очень… — на деле его больше беспокоила сама эта странная идея. Хотя, чего ещё ждать от Феликса, что постоянно придумывает какие-то вещи, которые должны сближать всех клонов или служить общему благу? Вот именно. — Ну спой… Пожалуйста… Несмотря на довольно продолжительные отнекивания, вверх взяла мысль о том, что Феликс всё же его друг. И, наверное, не так уж и сложно разок спеть что-то для кого-то одного. Тем более, если это поможет хорошо заснуть и успокоиться. Именно поэтому он всё же сдался и стал тихонько припоминать какую-нибудь приятную тихую песню, под которую и сам бы мог уснуть со спокойной душой. Времени на раздумья слишком много и не потребовалось. — Ну… Я знаю одну песню…***
«Солнце, мне кажется, ты устало светить. Солнце, мне кажется, ты просто устало. Ляг скорей в облака, отдохни. Я поправлю тебе одеяло. Солнце, забудь обо всем, Я отменю все метеосводки. Хочешь, я буду беречь твой сон — Самый сладкий и самый короткий Сон…» Феликс довольный закрыл янтарные глаза и обнял подушку под головой с широкой улыбкой на подрагивающих губах. Пускай голос Трефа порой переходил на шёпот, эта песня из его уст действительно успокаивала душу, приятно резонируя с наплывающей после слёз сонностью. «Белые лилии спят на темной воде, Спят лунные кратеры, космоса черные дыры, И ты плывешь сквозь них в темноте К берегам совершенного мира. Прячет в ладони лицо Юный месяц — печальный и кроткий. Он ведь знает о том, что твой сон — Самый сладкий и самый короткий Сон…» Зонтик сидел ровно, положив руки на колени и закрыв глаза, максимально сосредоточившись. Не хотелось где-то забыть слова или лишний раз сфальшивить, что-то перепутать… А Черв постепенно провалился в сладкую дрёму, всё ещё внимая словам. Мысленно он был уже где-то не здесь, слушая эту песню, полную какой-то невесомой заботы. «Дышит покоем ночной простор, Залиты лунным светом равнины, Спят зеркальные глади озер, В мягком тумане исчезли вершины. Там, гдe горы сомкнулись в кольцо Месяц качает в серебряной лодке Ту Любовь, что похожа на сон — Самый сладкий и самый короткий Сон… Солнце, мне кажется, ты устало светить, Устало быть справедливым и мудрым. Я гляжу на твой негатив И твержу монотонные сутры. Стихнет шепот песочных часов, Выскользнут в море алмазные четки. Ты ведь — самый несбыточный сон Самый сладкий и самый короткий Сон…» Зонтик взглянул на блондина, надеясь увидеть его крепко спящим. И тот действительно мирно сопел с тёплой улыбкой на веснушчатом лице. Он и сам улыбнулся, осторожно встав, выключив лампу и предав комнату объятьям дремлющей ночной темноты. На душе стало легко и даже приятно от прошедшего разговора, что завершился на такой тёплой приятной ноте для них обоих. Треф закрыл чуть плотнее форточку, глубоко вздохнул остатками прохлады и покинул комнату Феликса, намереваясь пойти на опустевшую кухню и немного попить чай в компании самого себя и размышлений о важных и не очень вещах. Пускай Солнце отдыхает и набирается сил для завтрашнего нового дня.