paranoia mea maxima culpa est

Суджин танцует. Живет танцем. И умирает. Словно в последний раз. Она сгорает и воскресает, вздергивает исполосованную руку к потолку, тянется к свету. Которого нет. В общежитии она идёт в их общую комнату, бросает спортивную сумку на кровать. Открывает ящик под кроватью, набирает в ладонь таблетки. Разноцветная горсть. Суджин сжимает кулак. Чуть больше - чуть меньше. Разницы почти нет. Но Минни просила потерпеть. Как там? «Боль пройдёт». «Попробуй заплакать». «Ты мне дорога». Соён же смотрела в упор, крутя в руке пузырек. Кветиапин, трифтазин, феназепам. Рисполепт. Вальпроаты. Ничего опасного. Суджин давно разучилась плакать. Она спит целыми днями; сны красочные и тяжелые, как вуаль. Ночью она сидит в ванной, держась за руки со своей Тьмой. Тьма всегда рассказывает интересные истории. Их здорово пересказывать Минни. Истории о смерти и жизни. Истории о них. Суджин снится, как она сгорает в танце словно спичка - быстро и ярко. Во время промоушена OMG после выступлений она несколько раз падает прямо в руки Минни. В ее голове - мысли спутанные, холодные. Минни запихивает ей в рот таблетки, безвкусные и пресные, подаёт бутылку воды. Ее глаза - пустые озёра, печальные и обеспокоенные, но Суджин не чувствует к ней ни грамма сочувствия. У неё ведь нет души. У неё нет ничего. Ночью Суджин сидит в холодной воде в пустой темной ванной; Тьма смотрит на неё в упор. - Я не трону ее, - говорит Суджин; Тьма качает головой, словно осуждая. А потом хватает ее за затылок костлявой кистью, опуская лицом под воду. Суджин даже не сопротивляется. Она пытается кричать, но не слышит себя; вода заливается в рот и нос. Не сопротивляется и тогда, когда сильные руки (четыре?) вытаскивают ее, полуживую, из ванны. - Опять припадок, - шепчет Минни. Соён смотрит на кровавую воду, исполосованные ножницами ноги Суджин и гладит ее по голове, прижимается лбом ко лбу. Суджин закрывает глаза. - Твои абсансы пугают нас, Суджин. Может... - Нет, - тихо отрезает Суджин. Она слишком много откровенничала с людьми. Достаточно. Она сама знает, что ей принимать. Как ей жить свою бесполезную жизнь. - Тьма сказала мне убить вас, - говорит она Минни. - А я не могу. Я слабая. Я не заслуживаю ее. - Хотя бы притворись, что любишь нас, - невесело фыркает Соён, прижигая йодом ее разбитые, изрезанные колени и осторожно дуя на раны. Суджин морщится. - Я не могу любить, Соён. Тот, у кого похитили душу, не сможет полюбить. Зато я не одна. У меня острые когти. Тьма удовлетворенно улыбается, прикрывая ее словно крыльями тяжелым плащом. Шухуа робко улыбается, нервно приглаживает волосы, глядя на Суджин со смесью восхищения и благоговейного ужаса. Суджин знает - она нравится ей. Девочка впервые в жизни влюблена, как это трогательно. Суджин специально встаёт рядом с ней на записи шоу, смеётся над ее шутками, весело /с трудом/ улыбаясь. Как будто случайно кладёт ладонь на чужое крутое бедро, ощущая под пальцами прокатившуюся дрожь. Шухуа - жи-ва-я. Суджин же давно сгнила изнутри. Но иногда даже ей хочется ощутить жизнь. Она дожидается, пока Минни и Соён заснут, снова в одной кровати, тесной для троих, сплетясь руками и ногами, и проскальзывает в ванную. В квартире тишина густая, промозглая; Суджин открывает краны и садится на край ванны. Тьма уже ждёт ее возле раковины. Суджин залезает в ванну и погружается в воду по шею, разгоняя ладонями пену. Гладит себя по груди, опускает руку ниже; вдох обрывается на грани слышимости. Кран в раковине подтекает, капли мерно разбиваются о белоснежный фаянс. Тише. Тьма смотрит в сторону двери и прикладывает палец ко рту; Суджин не прерывается и, вздрагивая, запрокидывает голову. В дверном проеме стоит Шухуа. Ее ночная рубашка такая нелепо длинная и белая, что Суджин сразу думает о призраках из дурацких детских рассказов. Она тихо смеётся, опуская вторую ладонь на грудь. - Су... Суджин, ты... - заикается Шухуа; даже в темноте Суджин представляет, насколько она смущена. - Закрой дверь, - спокойно говорит она; в этот момент ее сотрясает оргазм и она содрогается, сгибаясь почти пополам. Разрядка совсем слабая - легкий отголосок удовольствия. - Но... - Уйди! Вон! - громко кричит Суджин, уже не сдерживаясь, и Шухуа молниеносно исчезает, захлопнув за собой дверь. Неразделённый вымученный оргазм не приносит ничего, кроме боли; она настолько сильная, что начинает кружиться голова. - Минни, обними меня, пожалуйста, - шепчет Суджин в темноту, но вокруг нет никого кроме Тьмы. Суджин садится в ванной, обнимая колени руками; опустив голову между коленей и зажав ими уши, она погружается в воду с головой и кричит, что есть сил, пока из лёгких не выходит весь воздух. - Извини меня. Я не знала, что... - Шухуа мнется, подбирая слова; даже в темноте видно, как она краснеет. Неровный румянец покрывает ее словно светящуюся кожу темными акварельными пятнами /красиво, мать твою, Суджин, соберись/. - ...что ты будешь там, - неловко заканчивает она. Они стоят на кухне в полной темноте, и только тусклый фонарь с улицы гротескно подсвечивает лицо Шухуа. Та словно специально отворачивается, доставая из ниоткуда тонкую сигарету и резким движением распахивая окно. - Только не говори никому, - просит Шухуа, чиркая зажигалкой и жадно затягиваясь. Суджин усмехается, с удовольствием замечая, как дрожат чужие бледные пальцы. - Не скажу. - Я вообще не курю. Ты не думай, я... как это будет... Мой корейский... - Ещё не в лучшей форме, - подсказывает Суджин. - Именно, - с облегчением выдыхает Шухуа и робко улыбается краешком губ. - Извини. Я не хотела тебе мешать. - Ты не помешала. Твоё присутствие только добавило... искры, - говорит Суджин, отбирая у неё сигарету и затягиваясь. Вишневая. Какая пошлая мерзость. Они все тут не у дел. - Я... - Ты не хотела. Я поняла. - Но... - Когда же ты уже замолчишь, - вздыхает Суджин, выкидывая сигарету в окно. Обернувшись, она замечает Тьму, сидящую на столе. Та одобрительно кивает, небрежно забрасывая одну бесконечно длинную ногу на другую. Настойчивый поцелуй, кажется, выбивает весь воздух из Шухуа. Она безвольно обмякает в руках Суджин, позволяя кусать себя; Суджин ведёт языком по тонкой коже на ее шее и беззвучно усмехается, услышав тихий вздох. Она прижимает Шухуа к холодному стеклу и задирает на ней белую ночную рубашку; Шухуа ерзает, залезая на подоконник, и обхватывает Суджин крепкими бёдрами, прижимаясь вплотную. - Я не смела и мечтать, - словно в горячечном бреду шепчет Шухуа, - Ты такая красивая. Моя Суджин... Какая же ты маленькая дурочка, почти с нежностью думает Суджин. Нельзя полюбить такую, как я. - Можно, - тихо отвечает Шухуа, и Суджин вздрагивает, осознав, что произнесла это вслух. - Что... - Молчи, - Шухуа целует ее мягко и осторожно, неумело, но компенсируя неопытность нежностью. От которой почти выворачивает. Почему-то хочется плакать, хотя слез нет. Суджин раздраженно трясёт головой, ведёт руками по чужим мягким бедрам, гладит с внутренней стороны, где кожа самая тонкая и нежная. Шухуа как-то беспомощно и тихо стонет, когда Суджин осторожно проводит пальцами между ее бёдер. - Я боюсь, Суджин, я никог... - Я знаю. Как-то болезненно ноет где-то в груди, тупо и бесполезно. Она гладит Шухуа самыми кончиками пальцев, не пытаясь проникнуть внутрь, постепенно наращивая темп. Внизу живота все горит, хотя Суджин давно уже не может ничего чувствовать. Шухуа покачивает бедрами, крепко зажмурив глаза, и тяжело, но почти беззвучно дышит. Раз-два... Вдох. Выдох. Суджин прокусывает себе губу до крови, чувствуя, как пружина в животе разжимается, когда Шухуа резко вздрагивает в ее руках. - А ты?.. - Я ничего не чувствую, - неохотно отвечает Суджин, зная, что лукавит. Недооргазм она все-таки испытала. Маленькая врушка. - А как же тогда, в ванной... - Только когда одна. - Потому что ты пьёшь эти препараты? - тихо спрашивает Шухуа, и для Суджин это звучит так, как будто ее уличили в страшном преступлении. - Откуда ты... - Нашла в мусорке упаковку кветиапина. Ты спишь все время. Как выяснилось, у тебя нет либидо. Я способна сложить два и два. Ещё ты спишь с Соён и Минни, но это вообще не мое дело. - Не твоё, - соглашается Суджин. Шухуа зло прищуривается и слезает с подоконника, мягко, но настойчиво отодвигая Суджин. - Не проболтайся своей шведской семье о своём адюльтере, Суджин. Суджин потрясено молчит; Тьма молча слезает со стола и отодвигается к окну, словно крыльями прикрывая ее подолом плаща. Курица-наседка. - Спокойной ночи, Суджинни. Спи спокойно. ...она вскрикивает и открывает глаза, резко садясь и стягивая с Минни и Соён одеяло. - Что случилось? - сонно спрашивает Соён, поднимая голову с подушки. - Ничего, - говорит Суджин и ёжится. Странные сны давно стали ее друзьями. - Приснилось нехорошее. Спи. Суджин откидывается обратно на кровать; Тьма в углу комнаты смотрит на неё в упор /взгляд ощутим/ и сворачивается на полу в тугой комок грязи. Впервые за много лет Суджин страшно. Шухуа улыбается ей, как всегда робко, одним уголком рта. После сегодняшнего сна Суджин даже немного неловко на неё смотреть. - Что с тобой, Су-онни? Ты выглядишь... неважно, - она тщательно подбирает слова в пока ещё чужом для неё языке. Видно, что беспокоится и старается не обидеть. Как мило. - Плохо спала. Погода не очень. Не беспокойся, - Суджин берет ее за тонкое запястье и целует в центр ладони. Шухуа моментально краснеет, но руку не отдергивает. - Суджин, ну перестань! Опять твои странные шутки! Суджин смеётся и, наконец, отпускает ее ладонь; Шухуа как-то беспомощно прижимает ее к груди. Они в очередной раз снимаются в каком-то пестро разукрашенном павильоне. Шухуа откидывает голову, и Суджин невольно смотрит на белую шею. И цепенеет, увидев распустившийся ярким цветком бледно-сизый засос. Шухуа перехватывает ее взгляд и моментально меняется в лице; она ухмыляется как-то зло, неожиданно по-взрослому, и как будто случайно встряхивает головой, закрывая шею длинными волосами. В ее глазах Суджин замечает Тьму. В огромном помещении не хватает воздуха. Больше всего Суджин хочет уснуть и не проснуться.

Пожалуйста, если будешь стрелять, То в спину. Не промажь, пусть пуля войдёт наотмашь И криво. Бей меня по лицу своей правдой, уместной и горькой - Я лишь только запомню: Мы - не на воле. Из всех вин, что нальёшь мне, Я возьму то, Что налито уже В глазах твоих; Налито-разлито нефтью темной, Спокойной, Как океан - мертвой. Если стрелять - то сразу, не мысля, Прикрыв один глаз локтем - без смысла; Как быстро! Мы танцуем вальс цветов в грубой мгле, Твоя рука - на моей руке. Ты считаешь такт: Раз, два, три, Раз, два, три - Шаг. Прости, думаю я, себя не виня, Ведь в этот раз нож - за спиной у меня.