и Боги покинули нас

Гаррета Хоука можно было описать двумя словами: безжалостный убийца. Весь мир он делил на черное и белое: те, кто не с ним, - против него. Своих союзников и друзей он оберегал ценой собственной жизни, с неприятелем разбирался стремительно и необычайно жестоко. Помимо официального титула Защитника Киркволла его негласно окрестили Ферелденским Мясником, и в этом имени он утверждался каждый божий день. Таков был Гаррет, и таким его знали все, кому счастливилось сталкиваться с ним. Я с ним столкнулся при классических для Нижнего Города обстоятельствах: охотники за беглыми рабами расставили свои силки, вот только к ним вышел наемный убийца, облаченный во все черное. В руках он сжимал рукоять огромного двуручного меча, а на лице, забрызганном чьей-то кровью, застыла недобрая ухмылка. Несколько мгновений спустя я знал его имя, невольно задирая голову, чтобы заглянуть в его глаза, а уже через сутки я с отчаянием осознал, что черноволосый красавец стал героем моих эротических снов. Поэтому, когда он принял меня в свои ряды, каждый день стучась в мои двери, я с приятным волнением выходил к нему навстречу, волоча за собой стальной меч. Мы с ним быстро «спелись», как сказал однажды Варрик, тоже участвующий почти в каждой его вылазке, вклинив этот комментарий как бы между прочим в споре с Одержимым. Гаррет на все смотрел со стороны, казалось, ничто его не трогало, и ничто не могло его вывести из себя. Он бил всегда быстро, особо не вдаваясь в подробности конфликта, давно определив для себя, кто прав и может жить, а кто непременно умрет. Описав широкую дугу, он вскидывал меч и одним движением лишал врага головы. Он был истинным воином, имея рост в шесть с половиной футов против моих пяти с половиной. Гаррет всегда был выше всех минимум на голову, мне же приходилось вставать на носочки и просить его наклониться, чтобы что-нибудь прошептать на ухо. На поле боя он смело брал на себя полдюжины врагов, будь то демоны или Хартийцы, разгоняя свое могучее тело до немыслимой скорости, не давая никому шанса на выживание. Он славился хладнокровием, точно рептилия, и совершенным отсутствием эмпатии ко всем, кто не входил в круг его приближенных. Варрик любовно окрестил его Черным Драконом, символизируя смертоносность и безразличие. Гаррет был не против, снисходительно одаряя барда хищной улыбкой. Гаррет был идеально сложен: исполинский рост украшали напряженные мышцы, перекатывающиеся под тонкой кожей, словно он всегда был готов к броску. Руки и ноги были покрыты завитками черных волос, и в жаркие дни, когда он позволял себе закатать рукава и штанины, расслабить горловину и снять сапоги, я жадно глазел на него, совершенно не пытаясь скрыть своего восхищения. Он с трепетом относился только к двум вещам: своему мечу и доспехам, каждый день начищая их до неестественного блеска. После кровавой бойни он первым делом, возвратившись домой, стаскивал с себя железо и несколько часов усердно счищал с него кровь, грязь, ошметки врагов и всего прочего, чего не должно быть, сбивал точилом царапины и сколы, полировал камнем и кусочком меха, расставлял на стойки и только затем шел смывать с себя прошедший день. Помимо нашей разношерстой банды у него была мать и сестра. Бетани, к несчастью, не вернулась с Глубинных Троп, и я долгое время не знал, что же там произошло: Гаррет, подняв на меня безразличный взгляд, заявил, что эта тема считается запретной. Я, признаться, больше не осмеливался поднимать ее. Своих друзей Гаррет любил, как семью, и мне посчастливилось стать ее частью. Когда вопрос вставал о нашем благополучии и обмундировании, Хоук приобретал все черты курицы-наседки, заботливо доставая нам доспехи и оружие, решал наши проблемы с рвением тигра на охоте, от чего мне становилось неловко и до невозможного странно. Пару раз в месяц Гаррет устраивал попойку в «Висельнике», не принимая никаких отказов и возражений, оплачивая все до последнего чесночного хлебца. И все же, смешанные чувства к этому человеку никогда не покидали меня: я не мог взять в толк, как человек, столь открытый и добрый к своей стае, оставался абсолютно равнодушным и холодным ко всему остальному. Ему совершенно не было дела до проблем в Эльфинаже, разногласий между магами и храмовниками, он без колебания принял в распростертые объятья Одержимого, при этом перерезав глотки десяткам отступников и малефикаров. Я понял, что влюбился, когда однажды выходил из поместья, встречая его на нижних ступенях. Его доспех сиял ярче солнца, на лице играла безмятежность, но во взгляде я увидел то, чего раньше не замечал: желание. Было ли оно направлено конкретно на меня, или он лишь предвкушал бой, я не определил, но с тех пор Гаррет все чаще наведывался ко мне, отвечал на неумелый флирт острозубой улыбкой, и его голос становился мягче, гортанно перекатывая мое имя на языке. Все произошло как-то само собой. Я опомнился, когда Гаррет, раздев меня, уже раздевался сам. Я разглядывал его напряженное тело, вслушиваясь в неровное возбужденное дыхание, и думал о том, что это будет самая прекрасная ошибка в моей жизни. Быть может, мысли отразились на моем лице: Гаррет, замерев надо мной, прошептал: - Мы можем не делать этого, если ты не хочешь. Беда была в том, что я желал этого сильнее всего. Я хотел сгореть в ощущениях, осознавая, что это будет последнее, что Гаррет даст мне. И я сгорел. Уже позже, выскользнув из-под его руки, я сел на кровати, свесив ноги. В спальне был приятный полумрак. Обернувшись, я подавил в себе желание вновь прижаться к горячему телу, замереть в стальных объятьях и провести в них остаток своих дней. Не удержав вздох сожаления, я встал с нагретого места, подобрал раскиданную одежду и застыл в ожидании. - Только не говори, что ты собираешься сбежать под покровом ночи, - послышался из-за спины сонный хрипловатый голос. Я вздрогнул. – Неужели все было настолько плохо? - Нет, что ты, - поспешил возразить я. – Все было нормально… нет, не так… Это было лучше, чем в самых смелых мечтах. Я встретился с ним взглядом, и черные глаза вспыхнули огнем. - Тогда прошу, вернись в постель. Хоук протянул мне руку, но я оставался неподвижен. Он нахмурился, и я заговорил: - Дело не в тебе, ты замечательный, но… я начал вспоминать. Обрывки слов, лица, все это обрушилось на меня, а затем исчезло. Это слишком. Я не могу. - Что ты вспомнил? - Все. Всего мгновенье, но это меня и расстраивает. - Я могу помочь тебе вспомнить. - Прости меня, я чувствую себя последним мудаком. Но я не могу. Мысль, что я все потерял, так толком и не вернув свою жизнь, убивает меня. Это слишком. Внезапно Гаррет расслабил лоб, и его взгляд закрыл от меня его помыслы. - Не переживай, - вдруг произнес он. – Тебе не из-за чего извиняться. Я все понял. Он откинул одеяло и, свесив ноги, потянулся за нательным бельем. Я следил за ним, чувствуя, как щеки горят огнем. То, что он так отреагировал, еще больше сбивало меня с толку. Я все испортил, и теперь глупо стоял посреди комнаты, наблюдая, как ее хозяин неспешно одевается. - Сегодня второе воскресенье месяца. Будем пить до утра. Невозмутимость и равнодушие застыло на его лице. Я неуверенно кивнул, выходя следом в коридор. Прежде, чем дернуть на себя дверь «Висельника», я несколько долгих мгновений стоял с занесенными над ручкой пальцами. Я не знал, как теперь вести себя с ним, остаток ночи промучившись бессонницей, мне было до безумия неловко и страшно, но не прийти я не мог. И вот, пересилив себя, я переступил порог таверны, погружаясь в пьяный полумрак. Пройдя внутрь, я устремился к нашему излюбленному столику, с ужасом и облегчением одновременно обнаруживая Гаррета, расположившегося на двух стульях разом. Рядом с ним скромно сидел Одержимый, а напротив восседал Варрик, о чем-то увлеченно вещая. Подойдя к ним, я плюхнулся на стул возле Гаррета по другую сторону, не решаясь поднять на него глаза. - Эй, - теплая широкая ладонь легла на мои пальцы. Я дернулся. – Все хорошо, Фенрис. Его голос был мягок и спокоен, и я посмотрел на него, ловя привычный насмешливый взгляд. - Будем снова друзьями? Он протянул мне руку, расплываясь в самой сладкой улыбке, которую я когда-либо видел. Я мгновенно оробел, сжимая его кисть. Казалось, кризис миновал мою душу. Он удерживал мои пальцы дольше положенного, и я внутренне сжался. Только не снова. Не теперь, когда мы вроде разрешили эту нерешаемую проблему. Звон наполненных кружек сбил его чары, и я, проморгавшись, отнял руку, переключаясь на пенистый эль. Кружки быстро сменяли друг друга, выстраиваясь на конце стола в неровные липкие шеренги. Позже к нам подтянулись еще Изабелла и Авелин, и веселье полностью поглотило нас. Я был совершенно расслаблен и счастлив, пьяно-любовным взглядом окидывая нашу семью. Гаррет обладал уникальной способностью совмещать несовмещаемое, приютив под большим крылом запутавшегося отступника, служительницу порядка до мозга костей, хищную пиратку, сказочника-барда и меня. По всем законам природы эти элементы должны отталкиваться друг от друга, но вот мы здесь, сидим за общим столом, горланим пошлые песни и смеемся, когда наш покровитель зорким черным глазом приглядывал за нашими грешными душами. Гаррет был снисходителен и миролюбив, категорически запрещая нам выяснять отношения при нем. Он проповедовал любовь и терпимость к ближнему, заставляя меня всякий раз проглатывать слова ненависти в сторону Одержимого, и вначале я пытался сопротивляться. Но разве я мог что-то сделать? Сильные руки и сверкающий взгляд каждый раз отговаривали меня, и я быстро смирился. В конце концов, никто не принуждал меня поддерживать с ним беседу, а после нескольких кружек эля даже заносчивый отступник уже не казался таким заносчивым. Словом, я мог терпеть его присутствие в моей жизни, потому что этого хотел Гаррет. Гаррету я вообще мог многое уступить. Время давно перевалило за полночь, и таверна сверху донизу наполнилась посетителями. Здесь были и наемники, и контрабандисты, и шахтеры, словом, все, кому этой ночью хотелось приключений и вина. Я был пьян, опрокидывая в себя не знаю какую по счету кружку эля, пьян и безнадежно влюблен. «Что я наделал?» - вертелось в голове, точно волчок. Гаррет, откинувшись на спинки стульев и раскинув руки, доставал до моей спины и спины Одержимого, таким образом заключая нас в свою любовь. Место, где касалась его ладонь, жгло огнем, щеки, распаленные выпивкой и нерастраченными чувствами, пылали, мысли были путаны и растрепаны, как и волосы на голове. Я пребывал в пьяном оцепенении во власти алкоголя и присутствия могучего воина. Хоук, тем временем, смеялся во все горло и продолжал пить, раскрасневшийся от духоты и общения. Я был уверен, что он и думать забыл о нашей близости, что ему совершенно не было до этого дела. То, как он посмотрел на меня, находясь в кровати, то, как он предложил быть снова друзьями. Я пытался отыскать в его взгляде или тембре голоса хоть какие-то остатки чувств, но там было совершенно пусто и голо, словно наша связь – ошибка, игра, разовое удовольствие и не более. Мне стало до глубины души обидно от того, что я варился в одиночестве в своих чувствах, и тот, к кому я их испытывал, оказался равнодушен и холоден. Истинный Черный Дракон. Итак, мы сидели и пили, говорили о насущных проблемах и дальнейших планах на Киркволл, обходя стороной политику и настоящие проблемы города. Гаррету было на это все равно, и когда Варрик все же затевал политические дебаты с Авелин, тот отстранялся от стола, придвигаясь ближе ко мне, и увлекал меня в совершенно иной разговор. Та ночь не была исключением, и вот, придвинув ко мне свои два стула, он, понизив голос до сексуального с хрипотцой, заговорил об оружии, которое присмотрел для меня на черном рынке под Нижним Городом. Я старался не думать, что хотел Гаррета еще сильнее, чем в прошедшую ночь, изображая на своем лице полное увлечение обсуждением. Внезапно его рука с наполненной выпивкой кружкой дернулась в мою сторону, выливая ее содержимое мне на ноги. Я замер, фокусируя пьяный взгляд на пенистую лужу, стекающую на пол, затем поднял его на Гаррета, встречая полные изумления и расстройства глаза. А дальше произошло много всего. Резко повернув голову, он обнаружил толпу головорезов, протискивающихся между столиками и толкающих всех в спины и под локти. Ему хватило меньше секунды, чтобы скинуть с себя любовь и простодушие, облачаясь в Ферелденского Мясника. Он встал, с грохотом повалив свои стулья, и оглушительно свистнул. Таверна замерла лишь на мгновенье, погружаясь обратно в привычный шум, но пятеро придурков замерли, нацеливаясь на наш стол. Самый борзый из них, видимо, главарь, протиснулся вперед, угрожающе сместил клинки за поясом, и неспеша подошел к Гаррету. - Ты что-то хотел вякнуть? – Огрызнулся он, подергивая маленькими усиками. - Смотри, куда прешь, - прошипел Хоук, угрожающе сжимая кулаки. В этот момент каким-то чудесным образом наш стол и столы вокруг разъехались, освобождая место для будущей драки. Я предупредительно поджал ноги, ожидая кровавых зрелищ. По всей видимости, этот кретин с ирокезом не знал, каков был Хоук, раз посмел толкнуть его под локоть и даже не обратить на это внимание. Тем временем, глупая пятерка окружила Гаррета, а после самый тупой из них, схватив откуда-то пустую бутыль вина, огрел Гаррета ею по голове. Звон бьющегося стекла оглушил меня, осколки посыпались с его плеч. Дернувшись, Гаррет обернулся на обидчика, его рот расплылся в недоброй ухмылке, а после он до хруста сдавил в ладони оставшуюся от бутылки розочку и вырвал ее из рук бандита. Тот стоял, не моргая, в ужасе наблюдая, как окровавленный и ощетинившийся осколками кулак, мелькнув в полумраке, разбил глупцу лицо. Проехав кусками стекла по исказившийся в крике физиономии, Гаррет обхватил его голову и, хорошенько приложив ее о свое колено, отшвырнул тело от себя. Все его движения были неторопливы и растянуты, наполненные и дышащие смертью, его лицо же не выражало ровным счетом ничего. Я не дышал, думая лишь о том, что стекло проткнуло его ладонь, и об этом напоминала кровавая струя, доходившая до локтя и капающая в неизвестность. Драка быстро закончилась. Мерзавец с усиками, издав неопределенный писк, поспешил ретироваться, оставляя товарища без сознания на полу таверны. Передернув плечами, поправляя съехавший ворот рубашки, Гаррет вернулся на свои стулья, взял чью-то наполненную кружку и осушил ее до дна. Наш стол молчал в потрясении, а затем, словно очнувшись, разом загалдел: - Гаррет, твоя рука! - Дай осмотреть! - Голова не кружится? Мой вопрос застрял в глотке, и я молча сидел, округлив пьяные глаза и пуская волны сочувствия на Гаррета. Кто-то удерживал его раненую руку, поворачивая на свет, кто-то осматривал голову, убирая осколки. Гаррет лишь ухмылялся, отмахиваясь от нас, как от назойливых мух. - Ай, ерунда! Царапина, - фыркнул он, выдергивая осколок из мяса, который торчал сильнее всего. Одержимый, хлопнув его по здоровой руке, придвинул к себе больную, занимаясь ее чисткой, Белла копошилась в его кудрях, скидывая осколки куда-то на пол. Я оставался неподвижным, наблюдая за чернеющей лужей, растекающейся по деревянной столешнице. Мне следовало бы хоть чем-то помочь ему, но я не мог заставить себя встать со стула. Я был слишком пьян. Гаррет какое-то время терпел обхаживания, а затем, тряхнув головой, велел всем отстать от него, оторвал полы рубашки и намотал ткань на руку, туго стягивая концы. Все успокоились, продолжая пьянку, постепенно разрешая себе смех и громкие голоса. Мое веселье разом куда-то улетучилось, и я присосался к наполненной кружке, задней мыслью понимая, что мне давно уже следовало бы прекратить. В Верхний Город мы возвращались на рассвете. Невозможно пьяные и шумные, шаткой походкой мы плелись с Гарретом в обнимку по мощеным улочкам ненавистного города. Он каждое мгновение удерживал меня от падения на прохладные камни, на поворотах помогал обходить углы домов, его горячая ладонь обжигала мои плечи, и мысли постепенно стекались в одно русло: я безумно хотел его. Здесь и сейчас, в темном переулке, на озаренной кровавым рассветом площади, в тени вековых деревьев. Где угодно, лишь бы это случилось как можно скорее, и от этих помыслов мои пальцы цеплялись за его штанину, боясь проникнуть под одежду, я прижимался к нему всем телом, делая вид, что наступил на камень, я вдыхал его запах, уткнувшись в шею, порываясь поцеловать ее. Так мы добрели до моего дома, и, поднявшись на ступени, я по-прежнему ощущал кожей его касания. Мы поравняли взгляды, и я невольно повел затекшей шеей. Не так просто общаться с человеком, который выше тебя на целый фут. Его пальцы сминали мою рубашку, скручивая ее, сжимая в ком, и я сдался. Приблизив лицо, я обхватил его голову руками, вдавливаясь ртом в его рот, оставляя липкость слюней на его губах, проникая языком внутрь. Поцелуй получился судорожным и смазанным, я делал рваные вдохи, и в какой-то момент я уже оказался на его руках, зажимая ногами его корпус. Гаррет вжал меня в стену дома, напористо и пьяно целуя, его кисти блуждали под рубашкой, оставляя за собой горячие следы, и я застонал, прижимаясь к нему пахом, чувствуя, как его член упирается в ягодицы. Наконец, разорвав бесконечный поцелуй, он посмотрел на меня своими черными глазами, горящими от похоти, а после с совершенным равнодушием произнес: - С друзьями не целуюсь. Сказал это, опустил меня на землю, оглушенного внезапной переменой, и шагнул с лестницы. - До завтра, - кинул он мне, словно бродячему псу кость, и пошел прочь, слегка ссутулив плечи. Завтра для меня так и не наступило, потому что больше он не приходил за мной. Через две недели я заглянул в «Висельник», но и там его не было, хотя последнее воскресенье месяца было для него свято. Гаррет словно исчез из города, и только различные пересуды на улицах и в катакомбах о его новых свершениях говорили об обратном. Я ничего не понимал. Пару раз я попытался застать его в имении Амеллов, но заботливая служанка сообщала, что хозяина нет, я даже перехватывал его почту, чтобы узнать, в какую окрестность он собирается накануне, но нигде его не заставал. Я не понимал его мотивов, - ведь он сам предложил остаться друзьями. Какого демона?! В том, что он прятался от меня, намеренно водил за нос, лишь бы я не отыскал его, сомнений не было, но зачем? Ясно было одно: я обидел его, не находя в себе смелости на откровение, и таким образом он решил сжечь все мосты. Дойдя до отчаяния, я несколько ночей провел возле его дверей, злясь на себя за длинный язык, но и эта мера оказалась напрасной. За три месяца изгнания я ни разу не видел его. - Так вы только что разминулись, - врал мне Варрик прямо в глаза, когда я прижал его к стенке, выбив ногой дверь в апартаменты. В середине четвертого месяца я осознал, что не выдержу ни дня в неведении. Пусть он накричит на меня, ударит, изобьет, лишь бы это прекратилось как можно скорее. Сорвавшись с места, я на одном дыхании добежал до его особняка, на ходу формируя план. Я проникну внутрь по водосточным трубам, я спрячусь в шкафу или под кроватью, да где угодно, я буду ползать перед ним на коленях, умоляя простить мое малодушие и эгоизм, мою трусость и предательство. Меня трясло, а легкие плавились от напряжения. Добежав до ступеней, я замер. На сером камне чернели кровавые лужи, и от входа вглубь улицы убегала кровавая дорожка. Я остолбенел лишь на мгновенье, а затем с силой дернул дверь, вваливаясь в прохладное помещение. Кровь указывала мне путь до оружейной стойки, где стоял доходивший мне до груди меч. Он не сверкал привычным блеском, он тусклым отсветом облокачивался на стойку, толком не вставленный в пазы, весь в крови и грязи. Я понял, что случилось нечто непоправимое: никогда Гаррет, сколько я его знал, не позволял себе оставить оружие в столь неподобающем виде. Я двинулся дальше, к лестнице, ведущей на второй этаж. Медленно, крадучись, стараясь не скрипеть половицей, я обнаружил на верхней ступени покореженный, разломанный надвое доспех Защитника, растерзанный и забрызганный чьей-то кровью. Я рванул наверх, страх слепил глаза, и я чуть не с криком залетел в его спальню. Комната была погружена в непроглядную тьму, и открытая дверь бросила свет на сгорбленную фигуру, сидящую на краю кровати. Вдавливая локти в колени, Гаррет погрузил пальцы в черные кудри и, казалось, не дышал. Я замер, с болью в сердце разглядывая исполинского воина, которому были неведомы отчаяние и страхи. - Уходи, Фенрис, - прохрипел он, не поднимая головы. Я сдавил дверной косяк пальцами до побеления костяшек, не шевелясь и не сводя с него взгляд. - Почему внизу кровь? – Вырвалось из моего рта. – Ты ранен? - Пошел вон, - рыкнул он в ответ и смолк. Я не смел приблизиться к нему, но и уходить не собирался. Повисло тяжелое молчание. - Я остался совершенно один, - прошептал он спустя долгие минуты тишины, и его шепот, облетев меня, вылетел через открытое окно. Казалось, что ему попросту не хватало сил на голос. - Сначала отец, затем Карвер, Бетани, которая погибла от заражения скверной, ты, сбежавший от меня, как от чумного… теперь мама… Гаррет беззвучно рыдал, сотрясая плечи. Мне стало больно дышать. - Но Гаррет сильный, могучий воин, равнодушный ко всему происходящему, Защитник гребаного Кирквола. Какой я к демонам Защитник, если я не смог уберечь собственную семью?! Теперь его голос громом разнесся по спальне, и я невольно сжался. - Почему ты не пришел ко мне? Горько усмехнувшись, он, наконец, поднял голову, встречаясь со мной взглядом мертвых глаз. Не было больше того Гаррета, которого я знал. Передо мной сидел напуганный и до смерти уставший человек, несущий непомерное бремя ответственности на широких плечах. Он давно устал быть для всех щитом. - Три месяца назад ты мне явно дал понять, что я не нужен тебе. Я видел, как он ломался. Кусок за куском от него отваливалась та броня, которую он воздвиг на себя. Словно покореженный доспех, что сиротливо лежал на ступенях, словно утопающий в крови меч, которого больше никогда не коснется точильный камень. Мне было больно за него, больно от того, что его защита теперь валялась обломками у его ног, обнажив уязвимую плоть, больно от его слов, бьющих точно в цель. Я хотел спросить, что же произошло, но глотку сдавил ком, и я оставался молчалив, до хруста сжимая несчастный дверной косяк. Мне казалось, что, если я подойду к нему и дотронусь до плеча, он распадется на куски, обратится в пепел, исчезнет, точно дым. Я давал ему привыкнуть к своему присутствию, своей молчаливостью я молил его о прощении, и нашел его в коротком вдохе. Гаррет никогда не будет прежним, никогда не обратится в Черного Дракона, в Ферелденского Мясника, никогда не возьмет оружие в руки, и оно, в конце концов, заржавеет от крови и грязи. Гаррет был сыт по горло чужими проблемами, он окончательно утратил способность к эмпатии, навсегда забыл о долге Защитника Киркволла. Он был Защитником долгих пять лет, и сколько еще до Киркволла – оставалось только гадать. Он никогда не говорил мне этого, но в его понурых плечах я увидел достаточно, чтобы принять для себя судьбоносное решение: я буду рядом, чего бы это мне ни стоило. *** Несколько лет жизни отделяли меня от Города Цепей. Воспоминания о нем стерли границы времени, и я не был уже уверен в действительности тех событий, что протекали в Киркволле, или это всего на всего был ночной кошмар. В любом случае, теперь это было далеким наваждением, изредка заставляющим меня хмурить лоб. Тогда я принял единственное верное решение в своей жизни, не позволив гордыни и трусости потерять его. Я остался с ним на ночь, а после – навсегда. Еще через полгода, оборвав все связи, мы бежали из мрачной Вольной Марки в солнечную Антиву, наплевав на всех. Он так хотел, и я полностью поддержал его затею, боясь, что без брони он сломается окончательно. Мы выкупили заброшенный одноэтажный домик на берегу Залива Риалто, обустроились там, и я ни на мгновенье не пожалел об этом. Гаррет загорел под антиванским солнцем, на скуластом лице проступила россыпь веснушек, черный волос на теле выгорел в золотисто-медовый, и только смольные кудри остались прежними. Я любил их наматывать на палец, оттирать высохшую морскую соль с шеи, жмурясь от яркого света, и целовать красный обветренный рот, чувствуя разлитую негу внизу живота. Я любил его, говоря ему это каждый день, и он улыбался в ответ, выпрямляя сутулые плечи. Был теплый летний вечер, и ветер гулял по спальне, проникая через вечно распахнутое окно. Я лежал, облокотившись на подушки, и держал в руках раскрытый фолиант, медленно переходя от строчки к строчке. Я читал вслух, - однажды Гаррет прошептал, что нет ничего сексуальнее моего голоса, умоляя меня больше не прятать его, и я, залившись краской, с тех самых пор читаю только вслух, будь то любовный роман или книга рецептов. Тот вечер не был исключением, и я, понизив голос до едва уловимой вибрации, начитывал текст. Гаррет, уткнувшись носом мне в бок, обнимал меня правой рукой, и я не понимал, заснул он или же просто безмолвно лежал. Мой разум был свободен от гнетущих мыслей, он был чист и свеж, и всякий раз, когда я смотрел на его расслабленное лицо, я чувствовал прилив нежности, осязаемый на кончиках пальцев. Хоук стал для меня всем. Проморгавшись, я вернулся к чтению. В тот раз книга была про древних Богов, и меня вдруг пронзила мысль. - И Боги покинули нас, - произнес я, не особо рассчитывая на ответ. Добрых Богов нет. Эти Боги не любят нас, заставляя страдать от потери близких, от потери себя, от неразделенной любви и много чего еще. Но здесь, в этом маленьком домике, мы смогли разорвать их ненависть, спрятаться от нее, по крупицам возвращаясь в тех, кем мы были когда-то.