Кислород

      Дождь лил стеной, холодный и беспощадный. Дороги размыло, а на улице не было ни одного человека, что вполне логично. Осенняя ночная прохлада пробирала до костей, но Купер все сидела и сидела. Казалось, она даже не поняла, когда начался ливень, когда она промокла насквозь, и сколько прошло времени с того момента, как она ушла от Насти. Мыслей в ее голове слишком много, им даже можно было соревноваться с количеством луж на асфальте. Костья достала телефон, посмотрела на время и, увидев довольно поздний час, не сильно удивилась. Встряхнула головой, смахивая влагу с коротких волос, что было бесполезно при таком дожде, и обняла себя за плечи, согнувшись. Только сейчас поняла, что дрожит. Понять, правда, так и не смогла от чего именно: то ли от холода, то ли от разрывающих перемотанную грудь неразделенных чувств. Татуированная думала, нет, уверяла себя, что слезы закончились, и она не плачет, что это дождь делает ее щеки настолько сырыми, до щипания. Хотела поверить, что глаза болят и покраснели от недосыпа, а недосып из-за работы. Темноловолосая содрогнулась в тысячный раз, ощущая уже привычный ком в горле, намеревающийся выйти громким криком. И она позволила ему. Костья плакала, захлебываясь в множестве воды на своем лице, которая попадала в рот, смешиваясь с таким же сильным, как и ливень, потоком слез. Каспер закрывает рот руками, срываясь на короткий вскрик. Болезненный, разрывающий, полный отчаяния. Смотрела на дрожащие ладони, яростно терла пальцем маленькое красное сердечко на фаланге и мечтала заменить им свое разбитое. Сквозь шум она слышит телефон. Замирает, как и обычно, зачем-то продолжая надеяться, что это звонит Бэлла. Скажет, что она все поняла, что все взаимно, и Костья снова может жить. Но это всего лишь Настя.  — Кас, ты как? — сразу слышится голос Петровой, у которой душа была не на месте, когда Купер ушла от нее все такая же разбитая, как и пришла. — Ты где? — шум привлек ее внимание. Татуированная молчит с минуту.  — Заберешь меня? — хрипит, сжимая свою коленку и осматриваясь.  — Ты где? — девушка на том конце провода повторяет вопрос еще более обеспокоенно и, по звукам, начинает собираться.  — Пожалуйста, Насть, забери меня, — Костья плачет, а у Петрухи подкашиваются ноги, когда она это слышит.  — Я уже выхожу, только скажи мне, где ты, малышка, — успокаивает и вылетает из подъезда, раскрывая зонт.  — Я у дома Бэллы, — заходится в рыданиях, голос дрожит, и Настя еле разбирает слова.  — Я сейчас буду, — красноволосая поворачивает направо и почти бежит. — Только не отключайся, хорошо? Поговори со мной, давай. А Каспер все плачет и плачет, задыхается, закидывает голову назад и не может понять, почему кислород не поступает.  — Поиграем в приставку у меня, м? Я заварю твой любимый чай, слышишь? — Настя бежит, почти не помня дорогу, но ноги сами ведут ее к подруге.  — Тот с малиной? — Каспер шмыгает носом, зажмуривая глаза, перед которыми опять появлялся образ Кузнецовой, которая и заставила татуированную полюбить его.  — Конечно, любовь, конечно, с малиной, — запыхается, но не останавливается. Слушает Купер, понимает, что та на грани слез, и бежитбежитбежит. Видит подругу, сидящую на скамейке около, конечно же, подъезда Бэллы. Она в одной футболке, и Настя хочет ее убить, ведь мало того, что на улице октябрь, так еще и дождь.  — Кость! — пытается перекричать шум ливля, и у нее получается. Каспер поворачивает голову, идет к ней навстречу, не скрывает рыдания и искажённое болью лицо. Падает в объятия Петровой, прижимается, насквозь сырая, и почти кричит. Ее трясет, она цепляется за куртку Насти, как за спасательный жилет. Та обхватывает ее, закрывает собой, пытаясь спрятать эту разбитую девочку от всего мира. Замечает крупную дрожь, слышит стучащие зубы Купер, и ведет к себе. Надевает на нее свою куртку, оставаясь в худи, и смотрит на Каспера. Она ее не узнает, и это очень пугает. У Насти дома тепло, пахнет сахаром и сигаретами. Петрова набирает горячую ванну, а Костья просто сидит на стиралке, потирает красное сердечко на пальце и шмыгает носом. Хоть бы не заболела. Красноволосая раздевает Купер, замечая бинты на груди и мысленно делая пометку поговорить с ней об этом потом в сотый раз. Купер не произносит ни слова, позволяя делать с собой что угодно. Настя сажает ее в ванну, поднимая, словно куклу, и второй пометкой в ее голове является вес татуированной, которая явно много сбросила за последние месяцы. Петрова садится на коленки рядом с ванной, добавляя в воду пену. Делает все, лишь бы хоть немного расслабить Купер. Гладит ее плечи, поливает теплой водой, ласково шепчет что-то про горячий чай, ждущий ее после, и про любимый сериал. Она пытается отвлечь, но Каспер лишь вымученно улыбается ей, трет глаза и болезненно морщится, когда думает, что Настя не видит.  — Зайчик, ну же, посмотри на меня, — гладит ее сырые волосы рукой, массируя кожу головы. Костья смотрит на нее, и Настя не помнит, когда в последний раз видела эти глаза улыбающимися, счастливыми.  — Она не любит меня, Насть, — Купер говорит это на протяжении уже нескольких месяцев, наверное, пытается поверить в это и принять. Не получается. Аккуратно вытирает Костью полотенцем, одевая в свою одежду после. Говорит идти на кухню. А сама развешивает вещи Купер сушиться и пытается сдержаться, чтобы сейчас не пойти и не высказать все Бэлле или, еще хуже, не въебать ей. Кузнецова, наверное, и не догадывается, что полностью сломала ее лучшую подругу, делая бесконечно больно не только ей. Костья с Бэллой расстались в начале июня. Они встречались, правда, недолго. Всего полгода. Но Настя, как никто другой, знает, как сильно Купер влюбилась. И, казалось, Бэлла тоже. У них все было так красиво, так нежно. Они лелеяли друг друга, тряслись и не могли отлипнуть. Петрова обожала смотреть на счастливую Каспер, которая, не переставая широко улыбаться и жестикулировать, рассказывала ей все. Говорила, что никогда не была так сильно влюблена, что никогда не думала найти своего человека. Она с уверенностью называла это любовью, настоящей и искренней. Она строила планы на будущее, не могла насмотреться на Кузнецову и не понимала, как можно оторваться от нее хотя бы на минуту. Май был самым идеальным для них. Они съехались, сняли квартиру, потому что находиться рядом казалось необходимым, как воздух. Набили общие небольшие татуировки: красные сердечки в знак того, что сердце каждой в руках другой. Настя завороженно смотрела на счастливых подруг, замечала все их движения и касания, улыбки и сама улыбалась, глядя на это. Она была искренне рада за них, правда. Это же прекрасно: найти свою вторую половинку, иметь возможность наслаждаться ей и просто быть рядом. Никто не понял, когда все пошло не так. В конце мая, который так любила Костья, она стала замечать, что Бэлла, ее милая Бэлла, охладела. Конечно, Купер пыталась забить на это, повторяя себе раз за разом, что ей просто кажется, что Кузнецова просто устала, и скоро все будет как раньше. Но как раньше уже никогда не будет. Блондинка все реже целовала первая, но Каспер не сдавалась, закрывая на это глаза, продолжая отдавать ей всю себя. Первая трещина в сердце пошла, когда Бэлла отвернулась, не приняв поцелуй от Купер. Отнекивалась, говоря, что хочет лишь спать. Убеждала татуированную, что все в порядке. И темноволосая пыталась верить, правда пыталась. Она доверяла своей девушке больше, чем самой себе. После этого случая Костья полтора часа плакала в ванной, но это не важно, ведь голубоглазая просто устала. Костье было больно. Начало июня они провели раздельно. Ночью Бэлла ушла, буквально подорвалась, бросив сухое «я к Анжелике». Купер тогда так и осталась сидеть с открытым ртом, не закончив перемешивать кофе. Она опять плакала, проверяя телефон до восьми утра, когда Бэлла так и не вернулась. Татуированная начинала подозревать, что у них с Лужанской что-то есть, или с Даяной, или еще с кем-то. Это заставляло жмурить глаза и чувствовать, как внутри все сжимается при одной мысли об этом. Купер не хватало Бэллы. Не хватало как воздуха, как воды. Она начинала чахнуть, не признаваясь себе в этом. Кузнецова даже не обнимала ее, а когда Костья попыталась, та лишь легко извернулась и ушла в ванную. Теперь они завтракали, принимали душ и вообще все делали отдельно друг от друга. Каспер ненавидела себя, сдерживала слезы, когда Бэлла в очередной раз уходила на целый день из дома и уже даже не говорила куда. Конечно, она винила себя. Блондинка была слишком идеальной для нее, поэтому получалось, что проблемы только в Костье. Постоянное копание в себе не приводило ни к чему хорошему, а жуткое ощущение холода лишь напоминало, что Кузнецова не рядом. Между ними как будто появилась стена, которую Бэлла быстро и целеустремлённо собирала, складывала кирпич к кирпичу, а Купер без устали и настойчиво разбирала ее, не давая закончить. В один день, когда голубоглазая пришла домой ближе к 9 утра, все еще немного пьяная, Костья, конечно, ждала ее, неуверенно выглядывая в коридор. Осмотрела, убедилась, что та цела и выдохнула. Бэлла прошла мимо, даже не посмотрев на девушку, отчего та замерла и ощутила неприятный укол прямо в сердце. Перетерпела и тут же пошла за блондинкой, надеялась получить хоть немного тепла, ведь она так замерзла. Ничего не помогало, и это вводило в еще большее отчаяние.  — Бэлл? — Костья сказала тихо, но девочка услышала, повернувшись к ней. Купер стало еще холоднее, когда она увидела ее абсолютно ледяной и стеклянный взгляд.  — Что? — присела на подоконник, открывая окно и закуривая. Каспер поежилась, но перечить не посмела.  — Давай поговорим? — потирала плечи. — Пожалуйста?  — О чем? — Кузнецова снова смотрит на нее, и Костье так хочется забыть обо всем, только бы прижаться к ней вновь.  — О нас. Что происходит? — сводит брови и садится на табуретку.  — А что происходит? — белокурая прикидывается дурочкой, закидывая голову и выдыхая дым.  — Ты разве не замечаешь? — в животе неприятно крутит, но это неважно сейчас. — В чем дело? Бэлла молчит минуты две, заставляя Купер заламывать пальцы, отвлекая себя болью и заставляя держаться.  — Я не люблю тебя. Эти слова эхом отдаются в голове Каспера. Становится пусто, а сердце, кажется, перестало биться. Она пытается вдохнуть, лишь бы сдержать слезы, но воздуха нет. Ее воздух находится у Бэллы, а та уже вовсе не ее и, кажется, никогда не была.  — К-как давно? — татуированная заикнулась, сжимая пальцы на краю футболки и мечтая о том, чтобы блондинка сейчас сказала, что это шутка. Просто очень плохая шутка.  — Не знаю, скорее всего я осознала это давно, просто не хотела принимать, — качает головой, а Купер начинает задыхаться. — Типа, я все ждала, когда с тобой произойдет то же самое. Думаю, я просто перегорела тобой. Она все говорит и говорит, но Костья слышит лишь обрывки. Девушка буквально чувствую сквозную дыру в груди, где когда-то было ее сердце, живое и любящее. Сейчас оно в руках Бэллы, которая, как будто неосознанно, с каждым словом сжимает его сильнее и сильнее.  — Ну я просто не знала, что такое может произойти. Я думала, что люблю тебя, а это оказалось чем-то временным, — Кузнецова смотрит на Каспера, вспоминает, что когда-то считала ее любовью всей своей жизни. Костья резко начинает вертеть головой, отрицая все сказанное Бэллой, зарывается руками в свои волосы и тянет. Так больно, что хочется взвыть. Вскакивает и тут же обнимает Кузнецову, цепляется, прижимается, дышит ей. Слышит знакомый и такой родной аромат ее кожи, смешанный с каким-то еще, незнакомым. Но это сейчас было так не важно. Купер не дает волю слезам, мысленно крича и говоря себе успокоиться. Она лишь жмурит глаза, гладит волосы Бэллы, ее плечи, спину. Не чувствует ответных объятий, и от этого ноги подкашиваются.  — Бэлль, любовь, давай обсудим все еще раз, пожалуйста? Пожалуйста, не уходи от меня, я исправлюсь, сделаю все, что нужно. Только, прошу, останься, ну же, — татуированная сжимает Кузнецову, говорит негромко, но это все, на что она сейчас способна.  — Кас, — блондинка сначала мягко отталкивает ее, убирает ее руки от себя, но темноволосая как будто не слышит, прижимается снова и снова. — Костья, не трогай меня, блять! Грубый толчок был ничем по сравнению со словами. Каспера передергивает, она застывает, смотрит сквозь толщу слез на раздраженную Бэллу и, затыкая свое сердце, которое из последних сил вопит, чтобы Купер отступила, тянется к ней вновь. Кузнецова отходит, быстро идет в коридор.  — Прости, я приду за вещами завтра, — смотрит на окончательно разбитую девушку и уходит. Хлопок двери возвращает в реальность, где она на трясущихся ногах стоит около закрытой двери, положив на нее ладонь, и задыхается. Костья захлебывается слезами, сжимает кулаки и бьет стены. Но легче не становится. Она не понимает, не может вспомнить, как дышать. Это пугает, но не настолько, как жизнь без Бэллы. Сидя около стены со следами крови на ней, она звонит Насте, надеясь, что та возьмет сразу, потому что Костья уже хочет умереть.  — Да, Кас, — голос хриплый, значит только проснулась.  — Я не могу больше дышать, Насть, — и заходится в диких рыданиях, глотая слезы раз за разом и утопая с головой в собственной никчемности. После того случая прошло почти полгода, но Костья только месяц назад перестала писать Бэлле. Она приходила к ней домой, звонила и заваливала смс’ками, умоляла вернуться и плакала в голосовые, повторяя, как сильно любит. Она не соврала ни в чем. Она не хотела без Кузнецовой, не могла. Петрова поддерживала подругу, как могла, терпела каждый раз, когда ее сердце болезненно сжималось при виде слез и наполненных болью и отчаянием глаз темноволосой. Настя мучалась тоже, видела разбитую Костью и разбивалась за ней. Сейчас, посреди ночи, прижимая к себе Купер, которая с криком и слезами проснулась после очередного кошмара, она чувствовала себя беспомощной. Хотела забрать всю боль татуированной, все ее плохие мысли и страдания хотя бы на время, чтобы та могла вдохнуть полной грудью. Каспер на протяжении нескольких месяцев в истериках бормочет, что ей нечем дышать, просит Петрову помочь и вернуть ей ее кислород. Настя покачивает ее, разбитую и «болеющую», как ребенка, гладит по голове, прижимая к груди, а Костья вдыхает ее запах, представляя свою красивую и ласковую Бэллу рядом, и мечтает о малиновом чае и новом сердце.